Что она Колю не любит, Ольга знала и когда выходила за него замуж, но утром после первой брачной ночи эта правда полоснула ее ножом по горлу. И что теперь делать, когда Коля – львиная грива, влюбленные глаза, идеалы, и человек он, в сущности, такой славный! – ничем этой правды-ножа не заслужил? Да и получается, что любимой сестре она жизнь испортила – как теперь будете оправдываться, Оля?

Ольга смотрела на спящего мужа – сильное тело воина, волосы разметались по подушке…

Коля безмятежно спал, и все в доме спали, а вот ей не спалось.

Она набросила на плечи шаль, вышла из погруженного в сон дома и вздрогнула – на ступеньках крыльца сидела бедная Ксюта.

Ольга молча села рядом с ней. Это было их крыльцо – сестры полюбили его еще в детстве. Часто маленькие Оля и Ксюта садились на крылечко – ели ранетки, рассматривали фантики, читали книжки (зачастую одну на двоих), мечтали, болтали обо всем на свете.

А сейчас они молчали, словно между ними пролегла разделяющая пропасть – не потянуться друг к другу, не преодолеть.

Ветер доносил запахи цветов из сада, ночь уже истончалась, подступало утро, но было еще по-ночному прохладно и тихо, только где-то в пруду квакали лягушки и в саду стрекотал кузнечик. В такой повисшей над миром тишине – как в первый день творения – есть что-то пугающее. Но вот ночь переломилась, забрезжил, разгораясь, набирая силу, рассвет. День, обещавший быть солнечным и жарким, вступал в права. Где-то наверху в доме закашлял отец, залаяла Нелли.

– Ксюта, я ничего не знала, – вздохнула Ольга. – если бы я знала, я бы никогда…

– Но это ничего не меняет, – спокойно, без упреков и надрыва, сказала Ксения. Она поднялась и молча ушла в дом.

И хотя это июльское утро было теплым, Ольга съежилась, будто озябла, и укуталась в шаль.

…А ведь еще недавно все было хорошо. В мае цвела сирень, белый снег роняли вишни, дурманили сладким запахом цветущие яблони, шмели кружили над нежными маргаритками в мамином саду; это лето обещало быть самым счастливым в Олиной жизни.

Сережа приезжал к ней в Павловск почти каждый день. Обычно они брали велосипеды (Ольга давала Сергею велосипед отца) и уезжали в дальние уголки парка. Однажды они нашли где-то посреди цветущего луга нелепую, словно бы ее смастерил какой-то шутник, необычайно высокую скамейку (даже высоченному Сергею она была высоковата, а про Ольгу и говорить нечего) и часто отдыхали на ней.

И так повелось – много гуляли, отдыхали на этой скамеечке, рассказывали друг другу о себе.

Еще год назад Ольга о Сергее ничего не знала. Они познакомились прошлой осенью, когда Ольга пришла в гости к подруге Тате, старший брат которой приятельствовал с Сергеем и Николаем.

Нет, поначалу Сергей Ольгу ничем не заинтересовал; на фоне яркого Николая с его модными революционными идеями Сергей терялся – и не красавец, и не борец за благо человечества! Просто приятный юноша – молчун с фотоаппаратом, губы уголками вниз, серые глаза с зелеными крапинками, немного чудной, застенчивый. Правда, Тата говорит, что он богатый, ну так что с того? Вот уж деньги Ольгу никогда не интересовали…

В общем, с какой стороны ни посмотреть, в кавалеры Сережа не годился, а посему назавтра она о нем позабыла. Но через несколько дней после той встречи у Таты, прогуливаясь по Летнему саду, на одной из аллей, усыпанных листьями, она увидела знакомую высокую фигуру с фотоаппаратом.

Сергей обрадовался и сам подошел к ней:

– Леля?!

Мерили аллеи шагами, перегнувшись через перила, смотрели на серенькую Фонтанку, Ольга болтала, Сергей слушал ее и фотографировал.

– У вас удивительное лицо, Леля. Вы все время какая-то разная, так трудно поймать вас настоящую!

– Не надо меня ловить! – расхохоталась Ольга. – Я вам что – заяц? Скажите уже что-нибудь умное. Ну вот зачем вы воду фотографируете?

– Мне кажется, что вода – это застывшее время, – серьезно сказал Сергей. – Я вообще люблю фотографировать воду, смотреть, как ветер гонит волну, как круги расходятся.

Ольга покачала головой – вздор! Вот точно чудак!

Что Горчаков чудак – она в течение этого дня убедилась еще не единожды. То с водой носится, то фотографирует опавшие листья, причем перебирает их, отделяет один от другого.

– Каждый лист как цветок, – пояснил Сергей, заметив ее удивленный взгляд. – И они все, конечно, разные. Лист в форме сердца, лист-ромб, щит, а вот как человеческая рука, словно он с тобой поздоровался!

Ольга усмехнулась:

– А вы не поэт часом, Серж?

– Совсем нет. – Сергей аккуратно отставил штатив в сторону. – Стихов не пишу и даже не читаю, но вот это, кстати, может, и зря?

Прогуливаясь по городу, неподалеку от набережной, Ольга приметила любимую кондитерскую:

– Люблю это место, мы здесь всегда заказываем на Рождество пирог «Двенадцатой ночи». Зайдем? Я, признаться, очень люблю кофе.

Они сели за столик у высокого панорамного окна, из которого открывался вид на улицу.

Мальчик-официант принес чай для Сергея, три чашки крепкого черного кофе для Ольги, изящный молочник со сливками и кружевной пенкой, блюдечко с сахаром, корзинку с пирожками и лимонные бисквиты.

– Не много ли кофе для одной барышни? – улыбнулся Сергей.

Ольга махнула рукой:

– Да я кофе-то могу литрами… А хотите, погадаю вам на кофейной гуще?

Залпом выпив обжигающий напиток, она долго всматривалась в воображаемое будущее на темном донышке чашки.

– Ну и что вы там нагадали, Леля?

– А то, что мы с вами поженимся, – лукаво улыбнулась Ольга, – и у нас будут дети. Хотя я детей вообще-то не очень люблю, но это к делу не относится. У нас родятся дети, и у них, представьте, тоже будут дети. Наши внуки или – черт, я запуталась, наши правнуки, что ли?

Сергей улыбался.

– Ну не важно, – Ольга принялась за вторую чашку, – я старуха-то буду злая, но только не к своим внукам, этих буду любить-баловать! И однажды приведу их в эту кондитерскую, куплю им тульские пряники и петушков на палочке.

Сергей рассмеялся. Ольга наворачивала пирожки с грибами, с капустой и с ягодами. Несмотря на внешнюю хрупкость Лели Ларичевой, аппетит у нее был отменный.

Съев и пирожки Сергея, Ольга решила погадать на третьей чашке.

– Ну а там что? – полюбопытствовал Сергей.

Ольга всмотрелась в крепчайшую – в этой кондитерской кофе варили на славу! – гущу и вздохнула:

– А тут… Вы меня полюбите, Сереженька! А я разобью вам сердце. И, может, от тоски, может, еще отчего, вы умрете. И я умру. И не будет у нас с вами ничего – ни супружества, ни внуков.

Сергей накрыл ее ладонь своей:

– А вот такое будущее мне не нравится. Согласен на то – из первой чашки. Вы лучше ешьте пирожки, Леля.

С того дня Ольга с Сергеем стали встречаться. Правда, Ольгу все время тянуло Сережу поддеть, выступить в противовес ему, причем она не могла даже себе объяснить – почему; может, потому, что она ждала большего проявления чувств с его стороны? Ей хотелось, чтобы он сходил с ума от любви к ней, пылал и взрывался, а сдержанный Сергей был ровен, спокоен, молчалив и не совершал безумств, которые так любят юные барышни.

Она старалась его растормошить, подзадорить и разрывала с ним отношения чуть не на каждой неделе. Но главная причина, наверное, была в том, что в глубине души Ольга была уязвлена осознанием того, что семья Сергея вряд ли ее, дочь инженера со средним достатком и скромным происхождением, когда-либо примет. У Сергея вообще была сложная семейная история. Он не любил рассказывать о своей семье, но кое-что Ольга узнала от подруги Таты. Его отец, потомок старинного рода, человек высокомерный и вздорный, промотав состояние, женился на дочери купца-миллионщика из-за ее наследства. Когда Сергею было двенадцать, его тишайшая, застенчивая мать, прожившая годы супружества словно в тени властного мужа, умерла. Ольга могла только догадываться о том, какой травмой для Сергея стала смерть матери. Сам он лишь однажды обмолвился о своей семейной драме.

– Вы, Леля, как будто и не цените собственное счастье?! А между тем это именно счастье – иметь такую семью, как у вас, где все любят друг друга, друг о друге заботятся. Мне так не повезло. Мой отец всю жизнь был обижен на мать за то, что был вынужден на ней жениться, чтобы поправить свое положение. И она, как мне кажется, была несчастлива в этом браке; впрочем, происходя из семьи староверов, она никогда ни на что не жаловалась, стоически принимая все тяготы.

Ольга коснулась рукой деревянного креста на шее Сергея:

– Давно хотела спросить – откуда у вас этот странный крест?

– Этот старообрядческий крест остался мне на память о матери. Собственно, то немногое наследство, что мне от нее досталось. – Без какого бы то ни было надрыва и пафоса, спокойно и буднично, Сергей добавил: – Я ее очень любил. И продолжаю.

* * *

Полгода, прошедшие с первой встречи Ольги и Сергея у Таты, вместили в себя многое: бессчетное количество чашек кофе в любимой Олиной кондитерской, снег, сменивший осенние листья на аллеях Летнего сада, каток в Таврическом саду, весну в ее буйном разливе, щедрое цветение садов и вот эту самую облюбованную ими скамеечку посреди луга.

Велосипеды отдыхали в траве, солнце прожигало землю, а Сергей с Ольгой сидели на скамейке и разговаривали. Большей частью болтала, конечно, Ольга (несу всякий вздор, Сережа? Ну уж извините, да послушайте!), но вот и молчаливый Сергей разговорился…

– Сережа, да что вы опять про свою оптику да фотопленку? – усмехнулась Ольга. – Вы мне про себя расскажите, скучный вы человек. Мечта есть у вас?

– Есть, – улыбнулся Сергей. – Я с детства мечтал побывать на Севере, увидеть северное сияние и звезды, фотографировать снег. Жаль, пока мечта не исполнилась, но я надеюсь, что когда-нибудь судьба приведет меня на Север.

Он рассказывал Ольге про сотню оттенков белого цвета, про северян, которые умеют их различать, про то, что снег можно снимать бесконечно – он же разный! – про северные сказки и обычаи северных народов.

Ольга улыбалась: ну не такой уж он и молчун! Пожалуй, заслушаться можно!

– А я тоже хочу на Север, возьмите меня с собой! Буду вам помогать – нести штатив, песенки петь.

– Ну куда вам, Леля, в вашей бархатной шубке и муфточке ехать, разве на балы только?! – рассмеялся Сергей.

Ольга слетела с высокой скамеечки, как с горы прыгнула, оседлала велосипед и махнула своему кавалеру:

– Хватит разговаривать! Поехали, Сережа!

Где-то в лесу, на поляне, они остановились. Шумел ветер, вдалеке куковала кукушка.

Ольга прислушалась:

– Слышите? Такая странная птица, будто плачет…

– Кукушка-кукушка, сколько мне жить осталось? – спросил Сергей.

Ветер подхватил короткий птичий крик.

Ольга замерла – год-два? Тень омрачила ее лицо, и она в сердцах крикнула:

– Неправда! Дура кукушка!

– А вы суеверная, Леля! – улыбнулся Сергей. – Приметы – это глупости, недостойные верующего человека.

Он привлек ее к себе, поцеловал, и она тут же обо всем, включая суеверия и предчувствия, забыла.

В тот летний июньский вечер они стали ближе друг другу на целое «ты» (чужое «вы» отменилось само собой) и на много поцелуев (когда целуешься под каждой сосной, а сосновый лес нескончаемый – вовек весь не обойти!)

И вот уже когда было и доверительное «ты», и нескончаемый, измеренный поцелуями лес, и планы на будущее, в конце июня они вдруг поссорились.

– Значит, Север, усовершенствованная линза для фотоаппарата, а меня в твоих планах как будто и нет? – проворчала Ольга.

– Леля, но это не так! – мягко возразил Сергей. – Все мои планы связаны с тобой!

Ольга болтала ногами на высокой скамеечке, не доставая белыми туфельками до земли.

– Но жениться ты мне все-таки не предлагаешь?! Что – отца боишься?

Сергей пожал плечами:

– Мой отец здесь вообще ни при чем. Просто… Ну куда тебе замуж, Леля? Ты еще совершенный ребенок!

– И ничего не ребенок! – выпалила Ольга. – Мне вон Коля Свешников предложил за него замуж выйти!

Сергей нахмурился:

– А ты что на это ответила?

– А я пока думаю, – лукаво улыбнулась Ольга.