– Зачем ее беспокоить? – вскинулся Леша.

– Ты этого боишься, что ли?

И в этот миг Леша понял, что да – он боится. На самом деле Теона, сама того не зная, выбила десятку – попала в его самое больное, уязвимое место. Он действительно боялся, что однажды Ника решит закрыть эту кофейню. Тем более что сверхприбыльного дохода «Экипаж» не приносит, а сохранять кафе как дорогой сердцу сувенир тоже вечно не станешь. Леша просто совершенно не представлял, что тогда делать ему, как жить без «Экипажа». Поэтому он бессознательно оттягивал разговор с Никой.

– Позвони ей, – повторила Теона, – даже нечестно, скрывать от нее правду.

Леша долго собирался с духом, потом сделал Теоне выразительный жест – кыш-кыш! – и набрал номер Ники.

Теона вышла и прикрыла за собой дверь.

Услышав красивый, чуть усталый голос Ники, он, как всегда, когда они говорили, заволновался и заговорил быстрее, чем обычно. Впрочем, сегодня он частил еще сильнее, чем всегда. Разумеется, он не стал рассказывать ей ни про угрозы, ни про нападение, просто упомянул о поступившем предложении продать кофейню за очень хорошие деньги. «Может быть, тебя интересует, насколько они хороши?»

Ника рассмеялась:

– Я никогда не продам «Экипаж», это не обсуждается.

И через все разделяющие версты она его обняла. Я все помню, Лешка, люблю. Всегда. Ты же знаешь.

Их разговор закончился, но Леша так и сидел с телефоном, прижимая его к уху.

* * *

Теона постепенно привыкала к своей квартире. Не сказать, что девушка полюбила ее и стала считать своим домом, но она с уважением относилась к истории этой старой квартиры, к ее стенам, наверняка повидавшим многое, к тем людям, которые здесь жили (а кто-то и умирал). Теона как бы мысленно извинялась за то, что она – непрошеная гостья, временная постоялица, и еще за то, что она – живая, тогда как другие люди, жившие здесь много лет назад, умерли. Она мысленно просила неизвестно кого считать ее своей и заверяла, что они могут мирно сосуществовать, ничуть не мешая друг другу. По большей части так и происходило, старая, наполненная тайнами квартира, не выказывала Теоне очевидной враждебности, но иногда Теона словно бы находила подтверждения чьего-то присутствия – странные шорохи, звук шагов на скрипучем паркете. И кто-то опять играл с ее куклами.

В петербургских белых ночах было что-то тревожное. Во всяком случае этот знаменитый петербургский аттракцион, заставляющий туристов со всего света приезжать в Петербург в июне, Теону не радовал, а, скорее, тревожил. В белые ночи город словно обволакивал белесый таинственный свет, от которого нигде невозможно было укрыться. Гулять по городу в такие ночи Теоне, конечно, нравилось, а вот нормально спать сейчас она не могла – ее все время что-то тревожило, и сон выходил прерывистым и беспокойным.

Вот и в эту ночь она плохо спала – сначала долго ворочалась, потом, наконец, провалилась в забытье и увидела не то странный сон, не то видение.

В спальню вошла женщина в белом платье. Незнакомка взглянула на Теону, потом подошла к ее кровати и вдруг коснулась рукой стены, рядом с изголовьем, словно показывала или хотела что-то рассказать.

Теона вскрикнула и проснулась. Белый молочный свет струился по комнате, в которой никого не было. «Какой странный – на грани реальности – сон!» – поежилась Теона.

Она подошла к стене, осмотрела ее – ничего необычного, старые обои, трещинки, следы времени. Надо бы все-таки покрасить здесь стены.

Уснуть в эту ночь она уже не смогла. Она ходила по квартире, пила чай, пыталась читать и вдруг подумала о той женщине на портрете, что висел в гостиной. Кто она была, какую жизнь прожила? Жива ли она, а если нет, когда и отчего умерла? И вот еще вопрос – имеет ли к ней отношение та женщина из сегодняшнего сна?

Вопросы, вопросы… Теона вздохнула – этот город задает слишком много вопросов.

* * *

В то время как Теона искала ответы на свои вопросы, фотограф Суворов тоже мучился загадкой.

Его занимала странная девушка из кофейни, которая, кажется, приходила туда только для того, чтобы следить за ним. Не то чтобы его смущало ее присутствие, но в целом эта непонятная ситуация его напрягала – во всяком случае, после того как незнакомка появилась в «Экипаже», он перестал захаживать в кофейню.

Вот и в этот вечер, подойдя к окну, он снова увидел-почувствовал ее тяжелый, пристальный взгляд.

«С этим надо покончить, – решил Данила. – Если завтра она опять придет в «Экипаж» – я подойду к ней!» Данила еще не знал, о чем он спросит незнакомку, как заговорит с ней, но интуитивно чувствовал, что должен это сделать.

На следующий день с утра Данила расположился у окна, чтобы наблюдать за происходящим в кофейне. Он видел, как Леша приносит кофе посетителям – выбегает на летнюю террасу, возвращается в зал, как Теона, пританцовывая, стоит за стойкой, как пестренькая кошка Лора сидит на подоконнике; люди сменяли друг друга, кофеварка бесперебойно варила кофе, витрина со сладостями опустошалась и вновь наполнялась. Солнечное небо затянулось тучами, пошел дождь, а после июньского ливня вновь выглянуло солнце, и вот уже наступил вечер.

Незнакомка не появилась.

Увидев, что до закрытия кофейни остается полчаса, Данила понял, что девушка не придет, и неожиданно ощутил смутное разочарование и вместе с тем тревогу. «Видимо, с ней что-то случилось!» – подумал Данила и отправился в «Экипаж».

Когда он вошел в зал, Леша с Теоной оживленно о чем-то спорили. Увидев его, неугомонная парочка смолкла. Данила попросил кофе и как бы между делом поинтересовался, не знают ли Леша с Теоной, почему их постоянная посетительница – «странная девушка за столиком у окна» – сегодня не пришла.

– А почему ты о ней спрашиваешь? – удивился Леша.

– Мне кажется, с ней что-то случилось, что она попала в большую беду! – вздохнул Данила, понимая, как бредово звучит его ответ, а главное, насколько в принципе абсурден его интерес в отношении незнакомки.

– Да ладно тебе! – хмыкнул Леша. – Попала в беду! Видел я ее вчера – бледная как мел, глазищи горят, и, если честно, похожа на городскую сумасшедшую! Такая сама кого хочешь до беды доведет! Я к ней подошел, думал, может, эта бестолочь… – Леша осекся, заметив огненный взгляд Теоны, – в смысле Тея, не смогла наладить с ней контакт, а у меня это получится. Короче, я попытался завести с ней беседу – заговорил про погоду, предложил свой новый кофе «Взрывной каштан» и пирожное с княженикой (ум отъешь!) – все бесполезно. Такое ощущение, что у нее отмерли все нервные окончания! Молчит и пялится в окно, словно кино там наблюдает. Слушай, амиго, а, может, она ради тебя сюда приходит?

Данила ответил Леше недоуменным взглядом.

– Я сначала предположил, что она тебя караулит, ну чтобы ты ее фотографировал, – продолжал Леша, – но когда ее увидел, отмел эту нелепую версию. Потому что у этой девицы такой видок, что фотографироваться ей можно разве что на похоронный памятник.

– Может, она просто влюбилась в Данилу? – подала голос Теона.

– Да бросьте, – смутился Данила, – какая девушка может в меня влюбиться?!

– Любая, – честно сказала Теона.

Леша с Данилой уставились на Теону.

– Чего вы? – покраснела Теона.

– А ты бы смогла в Суворова влюбиться? – поинтересовался Леша.

– Белкин, что за бесцеремонные вопросы! – возмутилась Теона и ушла в подсобку.

– Значит, смогла бы! – пробубнил Леша и надолго о чем-то задумался.

– Так насчет той девушки! – напомнил Данила. – Если она еще придет – дай мне знать, ладно?

Леша пожал плечами:

– Ладно, изволь. Только, знаешь, старик, держался бы ты от нее подальше! Мне одного взгляда на нее хватило, чтобы понять, что это – девушка-беда.

– И все-таки сообщи мне, если она появится, – твердо сказал Данила.

* * *

Лина решила, что все случится сегодня и что этой ночью она приведет свой приговор в исполнение. Технически у нее все было готово – она знала об этом человеке все в мельчайших подробностях: когда он встает, во сколько обычно уходит из дома, когда возвращается. А психологически она давно решила закончить эту историю именно так. У нее были сомнения только по поводу того, стоит ли ей сегодня идти на дежурство в больницу. Сначала она не хотела идти на работу, но представив долгий монотонный день, который ей наверняка предстоит провести в рефлексии и в печальных воспоминаниях, Лина решила отработать смену, а вечером, после дежурства, отправиться в знакомую кофейню и просидеть там до закрытия, чтобы дождаться намеченного «часа икс».

В больнице она поняла, что решение провести сегодняшний день как обычный было правильным – она механически выполняла свои обязанности, и привычная больничная рутина вытеснила возможные сомнения и переживания. О том, что случится вечером, Лина не думала. Она давно жила с осознанием своего предназначения – стать однажды орудием возмездия и принести себя в жертву – и шла навстречу своей трагедии спокойно, как герой древнегреческого мифа, понимающий и принимающий неотвратимость рока.

Его привезли, когда она уже заканчивала дежурство. Увидев, что в отделении началась суета, Лина поинтересовалась у коллеги: что там?

Доктор, тот самый, который как-то спросил ее, почему она не получила диплом, коротко, на ходу, ответил: «Шестилетнего пацана сбила машина. Травмы у парня такие, что разве что чудо поможет. Ну, ты понимаешь!»

Формально ее смена закончилась, и она могла идти. Могла… Минута на принятие решения. Зачастую самые важные решения в нашей жизни принимаются именно так – на семь вдохов.

Узнав, что она хочет остаться и ассистировать на операции, доктор кивнул.

Они сделали все, что могли. Но иногда этого бывает недостаточно, вот разве что случится чудо. Но в этот раз на него, похоже, никто не надеялся.

– Если доживет до утра – будет жить, – вздохнул доктор, когда ребенка увезли в палату реанимации.

Но все понимали, что с такой черепно-мозговой травмой и с такими внутренними повреждениями, шансов у мальчика немного.

– Бедные родители, – никому, как бы в пустоту, сказала Лина.

– Да, говорят, у него никого нет. Пацан сам по себе, – откликнулась ее коллега-медсестра.

– Как это? Разве может так быть, что шестилетний ребенок – сам по себе? – удивилась Лина.

– Полицейские сказали, что его мать умерла два года назад и что ребенок сейчас живет с отцом, – пояснила медсестра. – Папаша там – конченый алкаш. Его хотели лишить родительских прав, да не успели. Пацан рос, как трава под забором. Он и на велосипеде мчался как бешеный, говорят, неожиданно выскочил из-за угла на дорогу, так что водитель, может, и не виноват был. Ну, полиция разберется.

«Разберется, – про себя повторила Лина, – знаем, как они разбираются». Она вздохнула – обычно она старалась не погружаться в истории пациентов, не вовлекаться эмоционально в их несчастья, жизненные обстоятельства. Не из-за черствости и равнодушия – скорее, потому, что у нее не было ни сил, ни времени отвлекаться на что-то другое, кроме своей единственной цели. Но тут был другой, особенный случай.

Ей давно пора было идти. На город опускался вечер, кофейня скоро закрывалась, и рок вел героя греческой трагедии к закономерному трагическому финалу.

«Ты ничем не поможешь этому мальчику, – повторила себе Лина, – скорее всего, он умрет сегодня ночью, и с этим ничего не поделаешь». Но сама мысль о том, что этот ребенок, если ему действительно суждено умереть этой ночью, будет умирать вот так – в полном одиночестве, никому не нужный, так же, как при жизни он был никому не нужен – казалась ей невыносимой. В какой-то миг чаша весов сомнений покачнулась (возможно, ее перевесила легчайшая пушинка). Как бы там ни было, Лина пошла к палате, где лежал мальчик.