– Жаль, что отменили, – выразила своё мнение Ирина Викторовна. – Когда-то такие как ты пользу приносили, выполняя тяжёлую работу, а не болтались, как сейчас, по городу, обманывая порядочных граждан и воруя у них деньги.

– О чём вы говорите? – возмутился я. – Я совсем вас не понимаю.

– Неужели?! – воскликнула учительница. – Может, ещё скажешь, что не сын цыганки?

– Конечно, нет, – усмехнулся я. – Моя мать русская, и вы об этом прекрасно знаете. Вы ведь видели её не раз на родительских собраниях.

– У тебя даже ума не хватило подумать, что у белого человека никогда не родится чистокровный цыган. Ты посмотри на себя, у тебя же от русского только язык!

В то мгновение я походил на разозлившегося быка. Голова моя выдвинулась вперёд, глаза налились кровью. Сжав кулаки, я стоял и смотрел из-под нахмуренных бровей на отошедшую на пару шагов назад учительницу, которая, как я полагаю, теперь готова забрать назад свои доводы, ибо её донимал страх перед моей физической силой.

– Вы подлая лицемерка, – сказал я в гневе. – Я знал, что вам не ведомы такие понятия как доброта, нравственность, справедливость. Но вот уж не думал, что вы наплюёте на честность. Вы говорите эти глупости, только чтобы задеть меня, оскорбить. Но я не поддамся на ваши уловки. Вы несёте несусветную чушь и сами об этом знаете.

Убедившись, что я и не помышляю трогать её, учительница подошла ко мне ближе и, посмотрев на меня не то с презрением, не то с жалостью, сказала:

– Не успокаивай себя, мальчик. То, что ты не родной сын своей матери, ясно как день, – немного помолчав, она добавила: – А на второй год теперь ты точно останешься, не сомневайся.

– Мне плевать! – отрезал я и бросился к своей парте собирать учебники в рюкзак. – Мне плевать на учёбу, на вас и на всё остальное!

– Тогда в школе можешь больше не появляться, – с улыбкой проговорила учительница, глядя мне вслед, когда я уже собрался покинуть класс. Тогда я обернулся на выходе и ответил со всей уверенностью.

– Так и сделаю!

С этими словами я вышел из класса. И в припадке необузданного гнева побежал вниз по лестнице, не заметив на своём пути какую-то первоклашку и сбив её с ног. И дабы помочь ей подняться, я со всей силой потянул её за руку.

– Сейчас оторвёшь! – вскрикнула она.

Так в стремлении помочь девочке я принёс ей ещё больше страданий.

– И угораздило же тебе встретиться мне на пути, – нервно сказал я и двинулся дальше. На самом же деле эта первоклашка, сама того не сознавая, помогла мне одержать победу над бушевавшей во мне бурей эмоций. Я вдруг замедлил шаг и направился к площадке для воркаута подле здания школы. Опустившись на деревянную, выкрашенную в синий цвет лавочку, я предался размышлениям о своём родстве с матерью, в ходе которых что-то заставило меня засомневаться в клевете учительницы. Вернее, ясно что: и совершенно разная с матерью внешность, и странная история про сбежавшего отца, и отсутствие моих фотографий во младенчестве. Я не мамин ребёнок. С каждой секундой я всё больше проникался этой идеей и всё сильнее мне хотелось завыть диким зверем, уткнувшись лбом в ствол старого раскидистого дуба у школьных ворот. Но всё же находил успокоение в мысли, что мою священную любовь к матери не сможет разрушить даже самый страшный ураган. И как бы там ни было на самом деле, в нашей семье всё останется по-прежнему.

На площадке я был один, и если б хотел, мог плакать сколько душе угодно, не опасаясь того, что кто-то станет свидетелем моей слабости. Но с недавних пор я вбил себе в голову, что слёзы – это удел маленьких глупых детей и что взрослые должны обходиться без этой ерунды.

На площадке появился Женя и, опустившись на лавочку рядом, положил руку мне на плечо в знак поддержки.

– Не обращай внимания, – сказал он. – Весь класс знает, что Ирина Викторовна плохо к тебе относится. Идёт на всякие выдумки лишь бы уничтожить тебя.

– Самое страшное, – отозвался я спокойно, – что на сей раз она ничего не выдумывала. Скорее всего, мама на самом деле мне неродная.

– Ну и что, – пожал плечами Женя, – подумаешь, не родная. Теперь, когда ты узнал об этом, ты же не станешь любить её меньше?

– Конечно, нет, – поторопился ответить я.

– Вот. И она тоже не изменит к тебе своего отношения. Всё останется по-прежнему.

Несомненно, мне следовало поблагодарить Женю за слова утешения. Стоило мне взять их во внимание, как по мановению волшебной палочки моё безнадёжное уныние уступило место привычной бодрости. Но мне казалось чем-то немыслимым выразить другу признательность, ибо ранее я никогда не испытывал такой надобности в отношении кого-либо. А теперь, когда моё доброе отзывчивое сердце должно было пойти в ход, я с ужасом осознал, что оно давно уснуло во льдах и что мне потребуется немало времени, чтобы его отогреть. Я молча устремил глаза в гальку под ногами. Тут Женя хлопнул мне по спине и весело сказал:

– Смотри-ка, кто идёт!

Я вскинул голову и увидал Ксению, которой ещё ни разу не удавалось пройти мимо меня, не будучи задетой моими колкими шуточками и обзывательствами.

– Эй, Ксюха, – окликнул я девочку с притворным удивлением. – Смотри, у тебя сзади колготки порвались.

Одноклассница обернулась и принялась рассматривать икры ног.

– Выше, выше смотри! – воскликнул, хитро улыбаясь, Женя.

Девочка как только не изворачивалась, чтобы найти дырку, которой не существовало на самом деле, а мы с Женей втихаря хихикали.

– Вот дурочка, – крикнул я. – Слепая, что ли?

Когда Ксения наконец догадалась, что мы её просто надули, она подошла ко мне ближе и сказала в сердцах:

– Проклятый цыган! Сам опозорился сегодня на уроке, а теперь на других отыгрываешься, да? Я буду молиться, чтобы Ирина Викторовна сдержала слово и тебя оставили на второй год или вообще исключили из школы! И тогда глаза мои больше не увидят тебя.

– Как же ты жвачку отодрала? – съязвил я, сделав вид, что пропустил мимо ушей всё, что она мне только что адресовала. – Стричься не пришлось?

– Ты грязный и мерзкий тип, – не успокаивалась девочка, – и учительница была абсолютно права, когда сказала, что тебе только в крепостных ходить! Ну ничего, правильно люди говорят. Рождённый ползать летать не может. Ты на всю жизнь таким и останешься – грязным и мерзким!

– Ах ты лохматая обезьяна! – вскрикнул я с напускным гневом и тут же поднялся с лавочки. Одноклассница бросилась бежать по тропинке, ведущей к воротам, решив, что сумеет удрать от меня, но переоценила свои возможности. Я сразу догнал её, взял за талию и, подняв над головой с такой лёгкостью, словно у меня в руках был младенец, понёс к старому дубу. Она кричала и била кулаками мне по спине. Но я оставил без внимания её желание высвободиться и усадил на самую нижнюю, однако довольно высоко расположенную от земли, ветку дуба. Спрыгнуть с ветки означало для девочки рискнуть сломать себе ногу.

– Вот сиди здесь и думай над своим поведением!

– Ты не имеешь права! – бросила она в ярости. – Ну-ка снял меня!

Женя подбежал к дубу и стал потешаться над одноклассницей – высовывать язык, косить глазами. Но если б даже он принял сторону девчонки, всё равно не смог бы со своим далеко не исполинским ростом снять её с ветки. В это же время на площадке очутился ещё один наш одноклассник, Игорь. Этот тип был мне куда более неприятен, чем Ксения. Мало того, что он был круглым отличником и главной занудой класса, так он ещё вообразил из себя образцом гуманности и нравственности. Он встал прямо под веткой, на которой сидела Ксения, и завопил:

– Что вы делаете? Снимите её немедленно!

– А сам чего? – пожал плечами Женя. – Слушай, ботан, или сам снимай девчонку, или иди своей дорогой.

– Игорь, – захныкала Ксения, – сними меня или позови кого-нибудь на помощь. Иначе из-за этого безжалостного Тамаша я останусь тут надолго.

Игорь решил, что сумеет самостоятельно помочь однокласснице. Вытянув вверх руки и застыв, словно в молитве, он сказал, что готов её ловить. Мы с Женей стояли поодаль от дерева и не могли сдержать смеха, глядя на эту глупую и немного жалкую картину, ибо я даже представить себе не мог, как столь хилый юноша поймает такую длинноногую и вполне упитанную девочку.

– Игорь, я боюсь! – взвизгнула Ксения, заёрзав на ветке и потянув носки вниз.

– Я ловлю! – крикнул Игорь. Тогда девочка прыгнула прямо в руки однокласснику, но, разумеется, у него не получилось её удержать, и они вместе грохнулись в траву. Ксения всё-таки порвала колготки, а белую шёлковую блузку прямо на груди испачкала зелёнкой. Она поднялась и, стряхнув с юбки пыль, сказала мне дрожащим голосом:

– Мерзавец! Убить тебя мало!

И убежала со школьного двора вся в слезах. Судя по угрюмому выражению лица Игоря, он разделял мнение одноклассницы. Но если Ксения была более разумна и понимала, что нужно быть законченным глупцом, чтобы вступать со мной в драку, то Игорь полагал, что ему не составит большого труда отомстить мне при помощи кулаков. Глядя вслед бедняжки Ксении, я не замечал смелого одноклассника, который уже направлялся ко мне. А когда он, сопя как паровоз, встал напротив меня, я даже не понял его намерений. И вдруг он, сжав свою маленькую, как у эльфа, ручонку в кулак, ударил меня в подбородок, ибо выше его рука не дотянулась. Тогда я схватил одноклассника за воротник рубашки и в миг повалил на землю. А потом сам на него навалился и, положив руки ему на грудь, сказал со всей злостью:

– Ты что себе позволяешь, бледная поганка?

Окрестил я так одноклассника за его светлую кожу и белые волосы.

– Ничего, – пролепетал он, испугавшись, – позволь я встану. Я больше так не буду.

Я схватил его за плечи и поднял с земли, а потом дал ему нехилый подзатыльник и заявил, что на сегодня он может быть свободен. Пока он бежал к воротам, то и дело оглядывался на меня.

– Вот же сопляк! – усмехнулся Женя и, помолчав с минуту, предложил мне сходить на стадион и понаблюдать за игрой в футбол старшеклассников из нашей школы. Можно было отказаться и уйти домой, где в ожидании прихода матери снова посвятить себя терзающим душу мыслям, однако посмотрев в выражающее надежду лицо одноклассника, принял совсем иное решение.

Азарт, как выяснилось, не покидал меня даже в минуты грусти и крайней задумчивости. Стоило мне появиться на стадионе и убедиться в несостоятельности некоторых игроков, которые даже по мячу не с первого раза попадали, как я снял с плеч рюкзак и проигнорировав совет друга остаться на трибуне, спустился прямо на поле и посмеялся над ребятами, устремившими на меня изумлённые взгляды. Все они были старше меня на два-три года, хотя выглядел я их ровесником, если не старше.

– Вы играете как сонные мухи, – сказал я и пнул мяч в сторону ворот, в которые он в итоге залетел. Вратарь, также обратив всё внимание на меня, даже не попытался его отбить.