Вблизи камеры стоял дикий холод. Вольева совсем продрогла. Однако работа есть работа. Она достала из кармана кюретку и с ее помощью взяла соскобы металлической поросли для анализа. В лаборатории она напустит на паразита смертельные вирусы в надежде найти такой, что подрубит его под корень. По опыту Илиа знала, что эксперимент ничего не даст. Плесень обладала фантастической способностью разрушать те молекулярные орудия, которые применяла против нее Вольева. Правда, особой спешки тоже не было. Морозильник обеспечивал Бреннигена температурой лишь на несколько сот милликельвинов выше абсолютного нуля, и это явно замедляло размножение грибка. С другой стороны, Вольева знала, что ни одно человеческое существо еще не выжило, побывав на таком холоде. Это ей, однако, не казалось особенно важным, учитывая состояние капитана.

Немного охрипшим голосом она сказала в браслет:

– Открыть мой файл с информацией о капитане. Добавить нижеследующее.

Браслет зачирикал, сообщая о готовности.

– Третье посещение капитана после моего пробуждения. Границы распространения…

Она замешкалась, сообразив, что непродуманная фраза наверняка вызовет гнев триумвира Хегази. Впрочем, не страшно. Назвать, что ли, эту мерзость плавящей чумой, как ее уже окрестили йеллоустонцы? Едва ли это будет разумно.

– …Болезни кажутся не изменившимися в сравнении с предыдущим осмотром. Пораженная площадь увеличилась лишь на несколько квадратных сантиметров. Криогенная камера чудом продолжает работать, но мне кажется, что нам следует приготовиться к ее неизбежному отказу в самом недалеком будущем. – Говоря это, Вольева подумала, что, когда это произойдет, у них сразу станет на одну проблему меньше, если не удастся переместить капитана в другую работающую камеру. (Как это сделать? Вопрос без ответа.) Ну и у самого капитана тоже не останется проблем. Во всяком случае, можно на это надеяться.

Вольева велела было браслету закрыть файл лабораторного журнала, но тут же добавила, искренне жалея, что не сэкономила затяжку для этой минуты:

– Согреть мозг капитана на пятьдесят милликельвинов.

Опыт подсказывал, что это минимальная величина того необходимого подогрева, без которого мозг капитана останется в ледяном стазисе. Чуть больше – и чума пожрет его слишком быстро.

– Капитан? – обратилась Вольева. – Вы слышите меня? Я Илиа.

Силвест выбрался из вездехода и направился к шурфам. Пока он говорил с Кэлвином, ветер заметно окреп. Щеки горели от ведьминской ласки летящего песка.

– Надеюсь, беседа пошла вам на пользу, – сказала Паскаль, снимая дыхательную маску, чтобы перекричать шум ветра. Она знала о Кэлвине, хотя напрямую с ним не общалась. – Вы готовы смотреть на вещи здраво?

– Слуку сюда.

В обычной обстановке она бы непременно взбунтовалась от такого приказного тона. Теперь же приходилось учитывать душевное состояние Силвеста, а потому Паскаль отправилась ко второму вездеходу и вернулась вместе со Слукой и горсткой ее сторонников.

– Как я поняла, вы готовы прислушаться к нам? – Ветер гонял выбившуюся прядь волос по выпуклым очкам. Время от времени Слука глотала воздух из маски, которую держала в руке; другая рука упиралась в бедро. – Если так, возможен разумный компромисс. Мы позаботимся о вашей репутации. Когда вернемся в Мантель, никто и словом не упомянет о том, что тут происходило. Скажем, что вы приказали нам собираться сразу же после получения штормового предупреждения. Все заслуги – ваши.

– И ты думаешь, это имеет какое-то значение?

Слука оскалилась:

– А какое значение имеет ваш проклятый обелиск? И уж если говорить напрямик, то кому нужны ваши гребаные амарантийцы?

– Значит, ты до сих пор не поняла, насколько это важно?

Осторожно – но не настолько, чтобы Силвест этого не заметил, – Паскаль начала снимать разговор, стоя чуть в стороне и держа камеру от компада в одной руке.

– Многие скажут, что тут и видеть нечего, – ответила Слука. – Это вы сами раздули значение амарантийцев, чтобы хоть чем-то занять своих археологов!

– Вот, значит, какого ты мнения, Слука? А впрочем, чего еще можно было от тебя ожидать. Не наш ты человек, не наш.

– В каком смысле?

– А в таком, что, если бы Жирардо понадобилось завербовать среди нас предателя, ты стала бы первым кандидатом.

Студентка повернулась к тем, кого Силвест про себя называл слукиными детьми.

– Вы только послушайте этого придурка! Уже в конспирологию ударился. Теперь и мы видим, что это псих, а большинство колонистов его давным-давно раскусили. – Она резко повернулась к Силвесту. – Короче, не о чем нам договариваться. Мы уедем, как только погрузим оборудование… или даже раньше, если буря усилится. Можете ехать с нами. – Она снова вдохнула из маски; ее лицо покраснело. – А можете рискнуть и остаться. Выбор зависит только от вас.

Он смотрел мимо Слуки на рабочих:

– Что ж, уезжайте. Бросайте раскопки и спасайте свою шкуру. Уж такой пустяк, как верность профессиональному долгу, вас, конечно, не остановит. Ну а если у кого-то все-таки хватит мужества закончить работу, ради которой мы притащились в такую даль, я возражать не стану.

Силвест переводил взгляд с одного копача на другого, но все стыдливо отводили глаза. Он не знал их по именам, только в лицо, и то лишь потому, что работал с ними. Разумеется, никто из них не прилетел на корабле с Йеллоустона, никто не бывал нигде, кроме Ресургема с его немногочисленным населением, сосредоточенным в нескольких городишках посреди пустынь. Этим юнцам Силвест кажется неким дремучим пережитком.

– Сэр… – заговорил парень – возможно, тот самый, который первым сообщил Силвесту о штормовом предупреждении. – Сэр, вы уж не сочтите, что мы вас не уважаем. Но ведь и о себе надо подумать. Неужели не понимаете? То, что здесь закопано, не стоит такого риска.

– Вот тут-то ты и ошибся, – ответил Силвест. – Рискнуть стоит даже бóльшим, чем жизнь, гораздо бóльшим. Не понимаешь? Событие не было ниспослано амарантийцам свыше. Они сами устроили его.

Слука медленно кивнула:

– То есть они заставили свое солнце вспыхнуть? И вы верите в эту чушь?

– Если коротко, то да.

– Тогда крыша у вас поехала куда сильнее, чем мне казалось. – Слука повернулась к нему спиной. – Заводите вездеходы, мы уезжаем!

– А оборудование? – спросил Силвест.

– Останется тут, пусть хоть сгниет, мне плевать!

Толпа разделилась, люди пошли к машинам.

– Подождите! – закричал Силвест. – Выслушайте меня! Вам хватит одного вездехода, вы разместитесь все, раз бросаете оборудование!

Слука снова обернулась к нему:

– А вы?

– А я останусь. Вместе с теми, кто не бросит меня, доведу дело до конца.

Студентка покачала головой, сорвала маску с лица и с отвращением плюнула на землю. Однако, догнав свою бригаду, повела ее ко второму вездеходу, ближайшему, оставив Силвесту тот, где был его кабинет. Копачи забрались в машину, кое-кто из них нес детали оборудования и ящики с археологическими находками. Видимо, инстинкты ученых возобладали над желанием спастись. Силвест смотрел, как поднимаются трапы, как задраиваются шлюзы, как колоссальная машина встает на ноги, разворачивается и уходит прочь. Через минуту она уже скрылась с глаз, а грохот двигателя потонул в вое ветра.

Силвест огляделся, чтобы узнать, кто остался с ним.

Рядом стояла Паскаль. Ничего удивительного – эта женщина последует за ним даже в могилу, если будет знать, что там ее ждет тема для очередной сенсационной статьи. Была еще крошечная группка студентов, устоявших перед демагогией Слуки. К своему стыду, Силвест их имен не помнил. Может быть, в шурфах сидит еще десятка полтора ребят.

Немного успокоившись, он щелчком пальцев подозвал двоих рабочих:

– Демонтируйте гравитометры, они нам больше не понадобятся. – Следующая пара тоже получила задание. – Двигайтесь с дальней стороны площадки. Собирайте все инструменты, брошенные дезертирами, а также полевые дневники и упакованные образцы и находки. Когда кончите, приходите в большую шахту, я буду там.

– Что вы задумали? – спросила Паскаль, выключая и вставляя в компад камеру.

– Разве это не очевидно? Хочу узнать, что написано на обелиске.

Город Бездны, Йеллоустон, система Эпсилона Эридана, год 2524-й

Консоль чирикнула как раз в тот момент, когда Ана Хоури чистила зубы. Она вышла из ванной, не стерев с губ белую пену.

– Доброе утро, Ящик.

Герметик вплыл в комнату. Его дорожный паланкин был покрыт ярким орнаментом из завитков, на передней стенке виднелось темное окошко. При хорошем освещении Ане удавалось рассмотреть мертвенно-бледное лицо К. С. Нга, покачивающееся сразу за зеленым стеклом.

– А ты шикарно выглядишь! – полился из разговорного устройства скрипучий голос. – Где бы мне раздобыть то, что так сильно взбадривает тебя?

– Ящик, меня взбадривает кофе. И пить его надо литрами.

– Да я пошутил, – ответил Нг. – Выглядишь ты как разваренное дерьмо.

Она стерла ладонью пену с губ.

– Я только что проснулась, подонок ты этакий.

– Ну извини. – Сказано это было таким тоном, словно утреннее пробуждение – некий атавизм, от которого сам Нг уже давно избавился, как избавляются от аппендикса.

Возможно, он действительно обходился без сна. Хоури никогда не присматривалась к человеку, заточившему себя в ящик. Герметики – одна из самых экзотических сект, возникших после эпидемии плавящей чумы, а появилась она считаные годы назад. Эти люди так дорожили своими имплантированными органами и так боялись вирусов чумы, по их убеждению все еще витавших в относительно чистой атмосфере Полога, что покидали свои ящики лишь в герметичных помещениях. Иными словами, вести нормальный образ жизни они себе позволяли лишь на нескольких орбитальных станциях.

Опять заскрипел голос Нга:

– Прошу прощения, но, если не ошибаюсь, на сегодняшнее утро у нас запланировано убийство. Ты не забыла, что вот уже два месяца мы пасем некоего Тараши? Очень надеюсь, что не забыла, – ведь это тебе предстоит избавить беднягу от его никчемной жизни.

– Ящик, отцепись!

– А разве я цеплялся к тебе? Для меня это физически трудновыполнимо. Ну а если серьезно, то мы определили и место, и точное время убийства. Ты уже достигла нужной остроты?

Хоури снова наполнила чашку, а кофейник оставила на плите – выпьет, когда вернется домой. Кофе – ее единственная порочная привычка, память о солдатской службе на Окраине Неба. Штука в том, что необходимо уподобиться острому лезвию, а не накачаться кофеином до такой степени, когда голова гудит, а рука, держащая оружие, дрожит.

– Если ты имеешь в виду объем крови в моей системе кофеинообращения, то он понизился до приемлемого уровня.

– Тогда давай обсудим некоторые нюансы предстоящей операции, по крайней мере те, которые непосредственно касаются этого Тараши.

Нг буквально засыпал Хоури деталями будущего убийства. Бóльшую их часть Ана уже знала – они были в плане, а кое-что она предложила сама, основываясь на опыте предыдущих умерщвлений. Тараши должен был стать ее пятой жертвой; она уже выявила некоторые закономерности «Игры». Хотя это не всегда было очевидно, но «Игра» имела свои правила, которые определяли основные подходы к каждому убийству.

Успехи Хоури не ускользнули от внимания прессы, и имя Хоури все чаще звучало в контексте «Игры теней», так что Ящик наверняка уже выбирал для нее очередную жирную дичь. В Ане крепло ощущение, что очень скоро она попадет в первую сотню убийц планеты. А это элита из элит.

– Ладно, – сказала она. – У Монумента, площадь восьмого уровня, западное крыло, в час. Проще некуда.

– Ты ничего не забыла?

– Ах да. Где оружие, Ящик?

Нг кивнул за зеленым стеклом:

– Там, дорогая малютка, где его оставила твоя зубная фея.

Герметик развернул паланкин и выехал из комнаты, оставив за собой слабый запах машинного масла. Хоури, нахмурясь, осторожно сунула руку под подушку. Там, как и сказал Ящик, что-то лежало. А вчера, когда укладывалась спать, ничего не было. Впрочем, теперь такие вещи ее не волновали. Действия Компании всегда отличались загадочностью.

Вот она и готова.