– Согрелся, что ли?

– Душой оттаял. Забыл, что такое настоящий дом с настоящей женщиной.

– Сколько лет они в разводе?

– Почти два.

– Жень, а ты чего шепчешь?

– У меня Димка спит. Не смогла Нате отказать. Ты бы видела ее глаза.

– Хоть кому–то из нас повезло. Как ты думаешь, муж Наты останется или вновь уйдет очередную модельку искать?

Ната точно не была моделькой. Среднестатистический экономист со среднестатистической внешностью. Но она такая теплая, мягкая, домашняя. Наверняка к ней захочется прижаться и отдохнуть после острых локотков моделек, разоряющих семью, где мужику повезло ухватиться за жилу и раскрутить ремонтную мастерскую в гараже до трехэтажного автосалона.

У ее Игоря голова кружилась от нахлынувших возможностей, и простушка–жена не вписывалась в салон дорого авто. А сын… Что сын? Пока он маленький, ему объяснять бесполезно. Вот подрастет, и папка его научит, как делать деньги.

– Он, конечно, гад, но Наташа все еще любит его. Это видно… Так что «Любарум» на сегодня откладывается.

– Не теряешь надежды? Ну и правильно. Я завтра как сдам свои кружки, пойду Самоделкина за грудки таскать.

– Илюшку?

– Не дядю Колю же. Выбью из него все подробности о городских «родственниках». Как получу инфу, сразу же тебе отзвонюсь. Я помню свою главную задачу – выдать тебя замуж, чтобы открыть глаза Никите, какая ты сволочь. Буду его утешать, утешать, утешать…

– Смотри, дело может постелью закончиться. Без продолжения…

– А это подзадача. Хочу кое с чем распрощаться. И пусть это сделает любимый мужчина.

– Галка! Так ты еще ни разу ни с кем?! Рассказывала вроде о…

– Врала. Нагло врала.

– Но почему? Неужели я тому виной? – у меня кровь отхлынула от лица. И руки похолодели.

– Вот и я о творящейся несправедливости. Мало того, что Кит в тебя влюбился, так еще короля–халифа–Чингачгука у меня увела.

– Как это?!

– Подумай хорошенько. Я девственница, брюнетка и все такое. Все, как он мечтает… Мечтал, пока ты его измором не взяла. Я же говорю, моя самая близкая подруга – сволочь. Короче. Завтра еще раз выпьешь «Любарум» и, если опять облом, отдаешь бутылку мне. Я счастья попытаю.

– Ох, боюсь, сидеть нам у разбитого корыта обеим…

– Не обеим. А только тебе. Тут у меня еще один вариант вырисовывается. Ко мне сегодня в гости Богдан заглядывал. Это который новый сосед. Знакомился, так сказать, с местной знаменитостью.

– И что? Он говорил что–нибудь обо мне?

Ну, правда, любопытно. Он же назвал меня по имени?

Я, конечно, не перестаю любить Замкова, но и о Богдане думать приятно.

Понимаю Кирюсика в его стремлении флиртовать с каждой хорошенькой женщиной.

Такое легкое возбуждение.

И до постели вряд ли дойдет, и живой себя чувствуешь, интересной.

– В который раз убеждаюсь, что ты скотина неблагодарная. Я о том, что он пришел познакомиться с местной знаменитостью, а ты и тут свой нос сунула. Не говорил Богдан о тебе. Даже не вспоминал. Спросил, где я собираюсь встречать Новый год.

– И что ты ответила? – мы еще не сговаривались, и услышать, что Галка определилась без меня, было как–то обидно.

– Сказала, что останусь здесь, в поселке. Сначала нажрусь у твоих родителей, а потом поплетусь к себе и завалюсь в полном одиночестве смотреть телевизор. Слышала? В полном одиночестве.

– Как это так? – мы всегда, еще со времен школы, встречали Новый год вместе. – А я?

– А ты к тому времени будешь согревать постель Замкову.

– Уверена?

– Да.

– Смотри мне…

Утром повела Димку домой. Долго стучала в дверь его квартиры руками–ногами–с помощью изощренных пыток звонком. Не открыли.

Постояла, посмотрела в глаза ребенка, где уже собирались слезы, и вспомнила об одном действенном способе. Он в последнее время всегда срабатывал. Мистика или простое совпадение, но стоило попинать дверь бывших соседок–старушек, как Наташа появлялась на своем пороге.

Сработало и в этот раз.

– Корова, ты откуда? – спросила я, подталкивая Димку в спину. Наташа смущенно поправила сбитые в колтун волосы, собрала на груди, где алели самые настоящие засосы, халат и томно, с придыханием (аж завидки взяли) произнесла:

– От верблюда…

– Верблюд в стойле или уже ушел в пески верблюжью колючку искать?

Игореша вырос за спиной Натальи. Подхватил на руки пацана, обнял смущающуюся жену и мягко так произнес:

– Мы колючки больше не жрем. Мы на сдобу перешли, – стоило ему это произнести, как в подъезде явственно запахло ванилью. Я потянула носом. Нет, показалось. – И никуда больше отсюда не уйдем.

– В однокомнатной останетесь? – изумилась я силе любви мужчины. И на всякий случай поинтересовалась. – А Димку по вечерам мне сплавлять будете?

– Нет. Я дом новый куплю. Сегодня же пойдем выбирать.

– Адрес не забудьте оставить. А то знаю я вас, соседей. Все норовите по–английски съехать.

В аптеке, кроме Кирюсика, никого не было.

– Киса моя! – он распростер объятия. Самое то. И пусть нас опять застукает Светлана.

– Босс, вы же знаете, что мне мужчины не нравятся? А еще не нравится, когда меня ни за что, ни про что увольняют. Хватит испытаний. Лучше расскажите, что там с вашей аллергией.

– Я еще не знаю, какой из компонентов «Любарума» вызвал такую реакцию. В период обострения тесты не делают. Нужно подождать.

– Вы думаете, вас так растарабанило с пяти капель снотворного?

– Какие пять? Я пару ложек хлобыстнул. Кстати, ты куда дела ту бутылку, что стояла в холодильнике?

– Выбросила в пропасть… – я опустила глаза. Врать нехорошо.

– Правильно сделала, – Кирюсик не обратил внимания на сказанное мною, видимо, его мысли были заняты иным. – Я спросил у Светланы, она понятия не имеет ни о какой новинке седативных средств. Неизвестно, кто нам этот «Любарум» подложил.

– И вы мне верите? – воистину, я ступила на белую полосу зебры.

– Да, верю. Здесь есть камера, – Кирюсик указал подбородком на угол, где висела реклама подгузников. Я видела, что логотип компании блестящий, но чтобы за ним скрывался глазок, и подумать не могла. – Пришлось все утро потратить, чтобы найти тот момент, когда Светлана принесла коробку. Выяснилось, что к ней, кроме тебя, никто не прикасался.

– Светлана Сергеевна знает о камере? – я вспомнила о том, что пару раз ковырялась в носу. Черт.

– Никто не знает. И ты никому не расскажешь. В каждой аптеке есть. Я не люблю, когда у меня воруют деньги. Или мошенничают.

Вот это да! Я воочию убедилась, что баба Зоя не натрындела. Кирюсик – истинный бизнесмен. Глаза серьезные, голос строгий. Мороз по коже. Образ капризного, не любящего работать супруга хозяйки аптеки – лишь прикрытие. Они со Светланой Сергеевной стоят друг друга.

– А если тот сумасшедший опять заявится, – мне не стоило спрашивать, о каком сумасшедшем говорит босс, – скажи, что «Любарум» сняли с производства. По причине высокой вероятности аллергических реакций.

– Хорошо, Кирилл Петрович.

Блин, таким он мне нравится больше.

В обед появилась баба Зоя.

– Некогда мне с тобой лясы точить. Мы идем со снохой за подарками для детей. Светлана Сергеевна не поскупилась. За генеральную уборку вдвое больше прежнего заплатила. Дай ей бог здоровья.

– Я только спросить хотела: это вы запустили ко мне домой соседок? Старенькие такие. Сестры.

Баба Зоя недоуменно подняла брови.

– Когда это?

– Ну, я вам ключи оставляла. Помните, когда ногу подвернула на крыльце.

– Ох, я и забыла о твоих ключах, – уборщица чуть ли не с головой зарылась в объемный пакет. Потом нервно вытрясла содержимое на стол. Что–то покатилось и упало на пол. – Вот так всегда, когда торопишься. На, держи.

Ключи громко звякнули, словно радовались, что вернулись к своей хозяйке.

– Так пустили соседок или нет?

– Что ты, милая, как я могу? Да и когда успела бы? Я до нашей аптеки только доковыляла, как Кирюсик отправил меня убираться в одиннадцатую. Бурай у крыльца ждал. А что? Украли чего–нибудь?

– Да. Украли. Надежду.

– Тьфу на тебя!

– Алло! Женька, привет!

– Да, Виктор. Как отдыхается? – больше ехидства в голосе. Пусть знает.

– Какой отдых? Он мне только снится, – вздохнул в трубку Горн.

– Не надо о снах, – я оборвала сменщика. Все еще дулась на него. – Из–за тебя мне приходится работать до десяти. А впереди Новый год, подарки не куплены, елки не наряжены…

– Ну, прости. Клянусь, после новогодних праздников все отработаю. В двойном размере.

– Смотри, я запомню. Чего звонишь–то?

– Совсем забыл сказать, для тебя там коробку принесли.

Я замерла.

– Какую коробку? Кто принес? Старушки?

– А леший их знает. Вчера утром в аптеке столпотворение было. Пенсионеры как сорвались. Видать на Новый год корвалолом запасаются. У каждого свое спиртное.

– И где она? – ноги стали как ватные. Не знаю, что больше страшило: привет от сестер или разочарование, что это образцы каких–нибудь женских тампонов из фармкомпании. Вроде и небольшой подарочек дружественному провизору, в то же время реклама.

– На моем шкафчике. Сунул и забыл.

Виктор высокий, как мачта корабля. Ему даже не надо поднимать руку. А мне пришлось встать на стул. И зачем туда положил?

Глупый вопрос. Все шкафчики закрываются, а оставишь коробку на видном месте – всегда найдутся желающие заглянуть в нее.

Я трясущимися руками открывала картонку, обшитую красным шелком. Сначала развязала золотую ленточку, потом сняла крышку и убрала в сторону шуршащую бумагу. На салфетке лежал круглый хлебец с растекшимся по нему медом.

– «Ухо слона»… – произнесла я и села на стул.

Глава 22. В постоянной нужде

«В постоянной нужде». Вероятно, из всех фраз мировой литературы

эта наиболее кратко и емко описывает суть романтической страсти: нужда.

Хелен Фишер. «Почему мы любим. Природа и химия романтической любви»

Стоит ли объяснять, я ни минуты не сомневалась, что «Ухо слона» прислали сбежавшие старушки, ведь при них я упоминала об этом традиционном индейском блюде.

Я думаю, незатейливый десерт получил свое название гораздо позже, чем во времена Чингачгука – от современных американцев, действующих по принципу «что вижу, о том и говорю». До покорения Дикого Запада слоны там не водились, и коренное население не могло знать, какие они лопоухие. Наверняка блюдо имело какое–то свое, исконно индейское название.

В голове быстро нарисовалась картинка, где группа краснокожих мужчин во главе с вождем сидит у костра и попыхивает трубкой мира. После длительного молчания, один из индейцев, заговорщицки кивнув остальным и увидев потепление в их глазах, повернул голову к своей скв… к–хм, женщине и неторопливо произнес что–то типа такого:

«Будоражащая Кровь, испеки–ка нам тот хлебец на жире бизона да намажь его медом, что принес Укушенный Сотню Раз в свой последний поход к диким пчелам».

Да, именно так лакомство и называлось – «Круглый Хлебец, Политый Диким Медом». Язык сломаешь. Янки не любители забивать голову всякой чепухой, поэтому сказали свое веское – «Ухо слона» и баста!

Я еле дождалась конца рабочего дня.

Взглядом подгоняла минутную стрелку, а она с маниакальным упорством замирала на каждой черточке и только доведя меня до кипения, делала следующий шаг.

Несколько раз я открывала коробочку с незатейливым лакомством, подносила ее к носу, вдыхая густой медовый аромат. Перед самым уходом не удержалась, отломила небольшой кусочек. Посмаковала. Вкусно, необычно. Как хворост, который вместо сахарной пудры облили медом.

Ближе к подъезду я уже не шла, бежала. Благо нога перестала болеть, и ботинки на рифленой подошве не скользили.

Под козырьком столкнулась со счастливой семьей.