– Когда придет время, мы сыграем свадьбу в городской церкви, и Томаш сможет надеть это кольцо тебе на палец. Мы не так уж много можем дать тебе, но это кольцо принадлежало моей матери, и мы с отцом прожили в браке двадцать девять лет. Хорошие времена, плохие времена – кольцо словно охраняло нас, давая силы держаться. Я передаю его тебе, чтобы оно в будущем принесло удачу и вам, но я хочу, чтобы ты хранила его у себя уже сейчас, чтобы, пока ты ждешь, оно напоминало тебе о жизни, которая ждет тебя впереди.

Закончив свою речь, она развернулась на каблуках и закрыла за собой дверь, будто знала, что я еще немного поплачу, и не могла этого вынести. Я спрятала кольцо в ящике с одеждой, под стопкой шерстяных носков. Каждый вечер перед сном я брала это маленькое колечко в руку и подходила к окну.

Я смотрела на холм, который стал свидетелем стольких прекрасных моментов с Томашем, и крепко прижимала это кольцо к груди, молясь Матери Марии, чтобы Томаш был в безопасности, пока он не вернется ко мне.

Глава 3
Элис

Когда мы входим в гериатрическое отделение, Эдди замечает Бабчу, немедленно вырывает руку из моей крепкой хватки и бежит в ее комнату.

– Эдди! – кричит он на бегу. – Эдди, дорогой, ты хочешь что-нибудь поесть?

Иногда эхолалия – проклятие моего существования. Бабча постоянно предлагает Эдисону – и всем остальным – еду, и поэтому теперь, когда он видит Бабчу, он подражает ей. Это безобидно, когда мы одни. Когда мы на публике и он говорит с этим поддельным польским акцентом, это звучит так, как будто он насмехается над ней. Медсестра, проверяющая капельницу Бабчи, хмуро смотрит на него, и я хочу объяснить ей, что происходит, но я слишком поражена видом самой Бабчи. Она приподнялась, и ее глаза открыты. Это большое улучшение по сравнению с полубессознательным состоянием, в котором она была прошлой ночью, пусть даже она явно все еще очень слаба и тяжело опускается на подушки.

– Привет, Эдисон! – Я слышу, как мама вздыхает, когда догоняю Эдди уже в палате.

Сын смотрит на маму, бормочет себе под нос: «Прекрати это делать, Эдди!»

Мама молчит, но ее неодобрение ощутимо, как всегда, когда эхолалия Эдди напоминает нам всем, что фраза, которую он больше всего ассоциирует с ней, является ругательной. Потом она переводит взгляд на меня и выговаривает:

– Элис, ты невероятно опоздала!

Я не чувствую угрызений совести, игнорируя ее приветствие, учитывая, что оно в равной степени состоит из социальной вежливости и критики. И это является точным соотношением в любой попытке общения, предпринятой моей матерью. Юлита Сласки-Дэвис сочетает в себе массу достоинств: пожизненный марафонец, уважаемый судья окружного суда, воинствующий борец за гражданские свободы, заядлый защитник окружающей среды; семидесятишестилетняя женщина, которая не собирается в ближайшее время уходить с работы. Люди постоянно говорят мне, что она вдохновляет, и я понимаю их точку зрения, потому что она впечатляющая женщина. Единственное, кем она не является, так это милой бабушкой по материнской линии, и именно поэтому нам с Эдди гораздо легче общаться с Бабчей.

Я занимаю место рядом с Эдди у кровати своей бабушки и беру ее руку. Обветренная кожа ее пальцев холодна, поэтому я накрываю ее другой ладонью и пытаюсь немного согреть.

– Бабча, – бормочу я. – Как ты себя чувствуешь?

Бабча издает звук, который ближе к ворчанию, чем к членораздельной речи, и в ее глазах отражается страдание, когда она натыкается на мой пристальный взгляд. Мама нетерпеливо вздыхает.

– Если бы ты приехала раньше, то уже знала бы, что, хотя она очнулась, не похоже, что она слышит. Эти медсестры ничего не знают. Я жду, когда доктор скажет мне, что, черт возьми, происходит.

Медсестра, стоявшая рядом, поднимает брови, но не удостаивает взглядом ни маму, ни даже меня. Посмотри она на меня, я бы виновато поморщилась, но медсестра явно полна решимости выполнить свою работу и выйти из палаты как можно быстрее. Она нажимает последнюю кнопку на регуляторе капельницы, касается руки моей бабушки, чтобы привлечь ее внимание. Бабча поворачивает к ней лицо.

– Ну, вот, Ханна, – мягко говорит медсестра. – Теперь я оставлю тебя с твоей семьей. Просто позвони, если я тебе понадоблюсь, хорошо?

Эдди отпихивает меня, как только медсестра уходит, и неуклюже пытается взять Бабчу за руку. Когда я позволяю ему это, он сразу же успокаивается. Я смотрю на Бабчу и вижу, как она ему улыбается. Я всегда считала, что мои отношения с бабушкой уникальны. Она практически воспитывала меня на разных этапах моего детства; для моей матери карьера всегда была на первом месте. Но какими бы особенными они ни были, наши отношения не являются звеном в той цепи, которая связывает ее с Эдди. В мире, который не понимает моего сына, у него всегда была Бабча, которой все равно, понимает она его или нет – она просто обожает его таким, какой он есть.

Теперь я внимательно, оценивающе разглядываю ее, как будто могу просканировать ее взглядом и осознать степень повреждения ее разума.

– Ты слышишь меня, Бабча? – спрашиваю я, и она поворачивается ко мне, но яростно хмурится, сосредоточиваясь. Ее единственная реакция – это слезы, которые подступают к ее глазам. Я бросаю взгляд на маму, которая стоит неподвижно, крепко сжав челюсти.

– Мне кажется, она слышит, – говорю я маме, которая колеблется, а затем предлагает новую версию:

– Ну, тогда… возможно, она нас не узнает?

– Эдди, – говорит Эдди. – Эдди, дорогой, ты хочешь что-нибудь поесть?

Бабча поворачивается к нему и улыбается усталой, но прекрасной улыбкой, которая сразу же вызывает соответствующую улыбку у моего сына. Он отпускает руку Бабчи, бросает свой айпад на кровать рядом с ее ногами и пытается взобраться на постель.

– Эдди, – раздраженно говорит мама. – Не делай этого. Бабча нездорова. Элис, ты должна остановить его. Здесь не детская площадка.

Но Бабча старается принять сидячее положение и широко раскрывает руки навстречу Эдди, и, глядя на это, замолкает даже мама. Я фиксирую спинку кровати и помогаю убрать с дороги различные шнуры, пока мой очень крепкий сын забирается к своей очень хрупкой прабабушке. Бабча медленно и осторожно отодвигается, целенаправленно освобождая ему место рядом с собой. Он прижимается к ней и закрывает глаза, а когда она снова опускается на подушку, то прижимается щекой к светлым волосам Эдди. Затем Бабча тоже закрывает глаза и вдыхает его запах, как будто он новорожденный ребенок.

– Мне кажется, она определенно узнает Эдди, – тихо говорю я.

Мама нетерпеливо вздыхает и проводит рукой по жестким прядям своих аккуратных седых волос. Я сажусь на стул рядом с кроватью и лезу в сумку за телефоном. На экране появляется еще одно сообщение от Уэйда.

«Элли, мне действительно очень жаль. Пожалуйста, напиши мне и дай знать, что с тобой все в порядке».

Я знаю, что поступаю несправедливо, но я все еще разочарована из-за того, что он сегодня не помог мне. Я хмурюсь и думаю о том, чтобы выключить телефон, но в последнюю секунду смягчаюсь и отвечаю:

«У меня был очень плохой день, но я в порядке».

* * *

Прошло много времени, прежде чем к нам подошла женщина средних лет в медицинском халате, которая жестом пригласила нас присоединиться к ней за столом медсестер. Эдди снова держит дрейдл перед своим лицом и совсем не реагирует на меня, когда я отворачиваюсь от кровати, поэтому я оставляю его в покое.

– Я доктор Чанг, врач Ханны. Я хотела рассказать вам о ее состоянии.

Сегодня состояние Бабчи стабильно, но врачи считают, что инсульт поразил в ее мозге языковые центры. Она, конечно, может слышать, но она не реагирует на вопросы или инструкции, и необходимо провести дальнейшее тестирование. Позади нас я слышу айпад Эдди, когда роботизированный голос приложения AAК объявляет: дрейдл.

Я не обращаю особого внимания на Эдди, только настолько, чтобы слегка удивиться, как ему удалось выяснить, как называется его новое сокровище. В его приложении для визуального языка перечислены тысячи изображений, которые он может использовать для определения понятий, которые ему могут понадобиться для общения, но дрейдл вряд ли будет в разделе «наиболее часто используемые». Пару секунд я наслаждаюсь моментом, ощущая гордость среди паники, вызванной, казалось бы, бесконечными плохими новостями от доктора Чанг. Может быть навсегда, требуется дополнительное тестирование, сканирование, эта ситуация не совсем необычна, к сожалению, высока вероятность дальнейших ухудшений. Планы на конец жизни?

«Мне нравится дрейдл, – говорит айпад Эдди. – Твоя очередь».

Я вздрагиваю и поворачиваюсь, чтобы взглянуть на кровать, где Эдди повернул айпад к моей бабушке. Сейчас он сидит, прислонившись спиной к спинке кровати. Я не знаю, что я ожидаю увидеть, но я удивлена, когда Бабча медленно поднимает руку и стучит по экрану.

«Мне… нравится…»

Я прерываю доктора, хватая ее за предплечье, она вздрагивает и отшатывается от меня.

– Извините, – выдыхаю я. – Просто… посмотрите…

Доктор и мама поворачиваются как раз вовремя, чтобы увидеть, как Бабча нажимает следующую кнопку. Мама резко втягивает воздух.

«…дрейдл… тоже».

Бабча нажимает на кнопки медленно и с очевидным трудом, но в конце концов она выражает себя просто отлично.

«Бабче больно?» – спрашивает теперь Эдди.

«Бабча боится», – печатает бабушка.

«Эдди боится», – печатает сын.

«Эдди… в порядке. – Бабушка водит пальцем. – Бабча… в порядке».

Эдди кивает и сползает обратно на кровать, чтобы снова положить голову на плечо Бабчи.

– Он аутист? – спрашивает доктор.

– Да, он в аутическом спектре, – поправляю я ее. Терминология на самом деле не имеет особого значения, но для меня это важно, потому что мой сын – больше чем ярлык. Сказать, что он аутист, неверно: аутизм – это не то, кто он есть, это часть того, кто он есть. Это пустые слова для того, кто не живет рядом с этим расстройством каждый день, и доктор смотрит на меня безучастно, будто она даже не понимает различия. Я чувствую, как горят щеки. – Он невербален. Он использует аугментативное альтернативное коммуникационное приложение, чтобы общаться. Бабча уже привыкла говорить с ним таким образом, хотя обычно она делает это гораздо быстрее.

– Это из-за проблемы с ее рукой, – перебивает меня мама и снова смотрит на доктора. – Я же сказала вам, что у нее нарушена двигательная функция правой стороны.

– Я помню, и мы занимаемся этим вопросом, – говорит врач и, помолчав, признается: – Мы не склонны использовать технологии с пожилыми пациентами в подобных ситуациях, большинство из них понятия не имеют, как к ним подступиться. Так что как бы это ни было сложно, по крайней мере, у вашей мамы есть преимущество благодаря тому, что она знакома с этим устройством. Я поговорю с логопедом. Это хорошо.

– Нет, не хорошо, – снова раздражается мама. – Не хорошо, что моей матери приходится говорить через чертово приложение для айпада! Достаточно того, что нам приходится использовать эту отвратительную штуку для Эдди. Как долго это будет продолжаться? Как вы собираетесь это исправить?

– Юлита, в этих…

– Судья Сласки-Дэвис! – поправляет врача моя мама, а я вздыхаю и поворачиваюсь к кровати. Бабча ловит мой взгляд и кивает в сторону айпада, поэтому я спокойно оставляю доктора разбираться с матерью. Бабча нажимает кнопку «Твоя очередь», и я забираю у нее гаджет.

– Как ты себя чувствуешь? – спрашиваю я. Бабушка берет айпад и листает экраны, пока не находит нужные изображения. Затем отвечает, медленно и осторожно:

«Бабча в порядке. Нужна помощь».