Вороний закат (страница 14)
Змея уже догнала меня. Несколько лет назад я принял удар магии «малыша», и она не убила меня. Будем надеяться, что и магия спиннера не подведет.
Я сосредоточился на отраве, представил, как черная дрянь Морока бежит по моим венам, как живет в моих костях, пропитав их за много лет насквозь. Тысячи раз я проталкивал в глотку мясо тварей Морока, метался от принесенных им кошмаров и лихорадки.
Повернувшись лицом к змее, я увидел за ней, вдалеке, двоих, таких неуместных на этой грязной улице. Хм, а вот и те, что решили меня прикончить.
Убийца номер один: женщина, одинаковая в ширину и в высоту, эдакий шарик в длинном синем плаще. Волосы – то ли седые, то ли платиновые. От ее выставленных из-под плаща рук в перчатках исходило сияние. Ага, мамочка фос-змеи. Спиннер – очень неприятный противник. Но меня больше напугал стоявший рядом гигант.
Я – человек заметный, во мне шесть с половиной футов роста, и на этих футах – немало мяса. Но я легко бы спрятался в тени того восьмифутового монстра. А если посадить колдунье на плечи ее двойника, то двойник едва бы сумел заглянуть монстру в глаза. Верзила был лысым, большеголовым, красноглазым, с ритуальными шрамами на снежно-белой коже скул и челюсти и, похоже, совсем безоружным. Да, когда ты сам – оружие, можно обойтись и без железа.
Довольная колдунья сложила руки на груди, гигант бесстрастно наблюдал.
Змея метнулась ко мне.
– Эзабет, встань со мной, – прошипел я сквозь зубы.
Фос-змея ударила, и полетели искры, словно я был точильным камнем, а змея – прижатым к нему лезвием. Меня затрясло, змея замерла, свернулась, распухла. Наверное, спиннер старалась изо всех сил.
По всей улице взорвались фос-трубы, посыпалось битое стекло, завыли усеянные им прохожие. Змея с хлопком распалась, окатив меня светом – будто теплым ветром дохнуло. Спиннер зашаталась, упала на колени, посмотрела на меня с изумлением и ужасом. Что, удивлена? Ну, детка, сейчас мое железо ответит на твои вопросы.
Я вытащил клинок, и красноглазый гигант двинулся ко мне. Жуткие глазюки. И цвет тут вовсе ни при чем, просто в них нет ни капли человеческого. Кожа гладкая, мраморно-белая. В общем, собрат-нелюдь. Но ярд стали в брюхе действует на переростков так же, как на всех остальных. И чем цель больше, тем легче в нее попасть.
Я решил рискнуть и ударил, взял высоко, в лицо, но чертова нога не пожелала слушаться, подогнулась, и выпад получился слишком коротким. А рука гиганта с презрительной легкостью схватила мой клинок. Я попытался выкрутить лезвие – черта с два, зажато оно было как в тисках. Выпустив меч, я заставил себя опереться на пылающую болью ногу, а другой врезал монстру в солнечное сплетение. Гигант не шелохнулся, отшвырнул мое железо в кювет и отвесил мне оплеуху. Голова аж мотнулась. Пустяки, не первая драка, выдержим. Я врезал монстру снизу вверх, в челюсть. И зря. Будто в камень саданул. Хрустнули кости, в руку словно вогнали штырь.
Ладно, последняя попытка. Я вломил левой, целясь пониже, – нет, чудовище поймало мой кулак. Обычно в драке мои кулаки не ловят, вес-то у меня не маленький. Но Гиганту было все равно: он обернул кулак своей лапищей, вывернул мне запястье и свободной рукой рубанул по предплечью.
Сломанная кость взорвалась болью, а я, получив удар в грудь, полетел через улицу. Приземлился скверно, в бедре болезненно хрустнуло. Монстр, стоя надо мной, равнодушно глядел на мои попытки подняться – так же, как и на попытки атаковать. Затем он поставил ногу мне на грудь, надавил и посмотрел с легким любопытством: ну, чего он там? Я поблагодарил свои ребра за то, что они так долго и хорошо берегли легкие и прочую требуху, и простил их за то, что они не справятся сейчас.
Но гигант не ударил. Он лишь пялился на меня кроваво-красными глазами. На огромном лице читалось полное равнодушие. Хоть бы толика победной радости или возбуждения от драки.
Подошла спиннер, за ней – кучка молокососов в красных мундирах.
– Как ты это сделал?
– Легко, – задыхаясь, ответил я колдунье, нога на груди мешала говорить. – Он треснул, я полетел, сработала сила земного притяжения. И вот.
Случайно прикусив щеку, я сплюнул кровь. В ней была примесь черного.
Колдунья не поняла шутку и взвизгнула:
– Как ты блокировал заклятие удержания?!
Этого я не смог бы объяснить, даже если бы захотел.
Появилось знакомое лицо. Ха, Кассо.
– Прекрасно, Каналина, – похвалил ублюдок спиннера. – Вы обещали достать его – и достали.
– Я обещала поймать его – и не поймала, – сердито буркнула спиннер.
– Все хорошо, что хорошо кончается, – радостно изрек мой бывший подчиненный. – Ребята, поднимайте его. Пора ему повстречаться с боссом. Капитан, лучше вам было прийти по-хорошему. Жаль, что так вышло. Но я предупреждал.
– Отвали, выскочка-недоносок, – прошипел я.
Конечно, злость помогает, когда у тебя все переломано, разорвано и горит огнем. Но, духи святые, злиться – это так глупо…
– Ты сам меня учил: арестованные должны вести себя тихо. Помнишь? – холодно и равнодушно процедил Кассо.
Он пнул меня в бедро. То, что раньше было лишь надломано, сейчас треснуло окончательно. Я вскрикнул, затрясся всем телом. И как теперь идти? Одна нога бесполезна, бедро второй развалилось на части. Но Кассо плевал на такие мелочи. Его люди, довольные, поволокли меня, не обращая внимания на стоны.
Глава 11
Они оттащили мое израненное тело в камеру под Цитаделью. При словах «тюремные подвалы» воображение рисует сумрак и мрачные стены, скользкие от плесени и слез бесчисленных сломленных узников. Камера была чистой, сухой, но все же более неприятной, чем сырые воображаемые застенки. Половину ее отделили стальными прутьями, стены выкрасили ярко-белым. Безжалостное бледное сияние фоса высвечивало остатки пятен на стенах, не поддавшихся чистке.
Когда за мной лязгнула дверь, я попытался отдышаться и не потерять сознание. Что за номер? В Фортуна-тауне мне загнали в грудь арбалетный болт, я встряхнулся и пошел дальше – а тут белый монстр схватил меня, словно терьер крысу. А я-то думал, будто сделался сильным, готовым ко всему. В общем, сделался наковальней. Вот только ломаные кости говорят об обратном. Одно утешение – срастутся. Отрава Морока исцелит меня, правда не сразу, поначалу я буду валяться, стонать, хрипеть и ныть. Увы, кости заживают куда медленней мягкого. И важно, чтобы зажили они правильно. Надо помочь им, пока не поздно.
Ни на левой, ни на правой руке я не мог согнуть пальцы в кулак. Правое предплечье треснуло, но перелом был закрытым и кости не разошлись – хотя под чудовищной опухолью поди разбери. Пальцы левой руки неестественно торчали. Я положил кисть на пол, наступил на нее и выждал, пока минует волна тошноты. Затем оперся на ногу и потянул за пальцы. Качнулся вперед, выметал на пол завтрак и упал. Полежал, отдышался, посмотрел на пальцы. Ну ладно. Сойдет.
Тяжело думать, когда в голове одна боль, но я заставил себя сосредоточиться.
За свою карьеру я многих людей запихнул в белые камеры. Кое-кого из них даже завербовал. Мне повезло: в основном, белые камеры были размером два на два фута. Моя же – целых шесть на шесть. Роскошь. Но и никаких шансов на бегство. Если ты уж попал в белую камеру, покинешь ее только с чьего-нибудь позволения. Ни окон, ни стоков, ни вентиляции, этажом выше – казарма. Из белых камер пытаются бежать лишь безумцы и дураки. На моей памяти бегство не удалось еще никому.
Я прислонился к стене, прижал ладонь к бедру. Место перелома определил по колющей боли. Сосредоточился на ней. Увы, унять боль было нечем. Она терзала в любом положении, лютая, холодная, да так, что перехватывало дух. То место, куда наступил гигантский парень – кстати, человек он или нет? – болело, но, похоже, ребра не повредились. Уже неплохо.
Оставаться наедине с болью погано, поэтому я обрадовался, когда отворилась дверь и в отгороженное решеткой пространство зашла колдунья. Дверь она не закрыла, и в коридоре виднелась пара охранников. Спиннер посмотрела на меня так, словно была школьной директрисой, а я – сиротой-замарашкой, попавшей в ее кабинет.