– Значит, все? – всхлипнул он, глядя перед собой красными глазами. – Неважно как – сломаешь ты меня, выгонишь вон, заморишь голодом или жаждой, – в любом случае ты меня убьешь. – Сухая пыль лезла ему в рот, забивалась в щетину на щеках. – Солнце выпарит мою плоть, чтобы ты смог выглянуть из нее. Стервятники доедят меня на обед и на завтрак – и тогда ты будешь лежать тут один, похожий на выцветший ксилофон, и ухмыляться своей победной ухмылочкой. И стервятники будут играть на тебе свою странную птичью музыку. Все как ты хотел. Свобода.

Земля дрожала и пузырилась под прямыми солнечными лучами. Он шел, спотыкался, падал плашмя и лежал, досыта накормленный голубым спиртовым пламенем прямо из его устьев. Этим пламенем было охвачено все вокруг, и стервятники, планируя и кружась, поджаривались на нем до блестящей корочки. В голове стучало. Финикс. Дорога. Машина. Вода. Спасение.

– Эй! – раздался чей-то голос в голубом спиртовом пламени.

Мистер Харрис приподнялся.

– Эй! – окрик повторился.

Послышались быстрые шаги. С возгласом невероятного облегчения Харрис встал на ноги – и сразу же упал в объятия какого-то человека в форме и со значком…

Сначала ему долго и нудно вытаскивали машину, потом еще столько же чинили, в итоге до Финикса Харрис добрался почти в невменяемом состоянии. Сделка в большей степени напоминала пантомиму без слов, чем деловую встречу. Да, он получил ссуду, и даже деньги на руки, но не испытал по этому поводу никакой радости. Проклятая Тварь торчала внутри него, как холодный белый меч в ножнах, парализуя все его желания. Из-за нее он не мог думать о бизнесе, его не радовала еда, тварь посягнула на его любовь к Клариссе, а теперь он стал еще бояться водить машину! Этот инцидент в пустыне окончательно вывел Харриса из себя. «Можно сказать, пробрал до костей», – криво ухмыляясь, пошутил бы он, если бы у него оставались силы на юмор. Нет, он должен, должен поставить мерзкую Тварь на место – иначе ему будет не до любви, не до бизнеса, не до любви к бизнесу. Словно издалека Харрис услышал свой голос, благодаривший мистера Крелдона за деньги. После этого он развернул машину и пустился в долгий обратный путь. На этот раз в сторону Сан-Диего – чтобы не проезжать через пустыню между Эль-Сентро и Бомонтом. Лучше уж на север и вдоль побережья. Пустыне он больше не доверял. Но расслабляться не стоило! На пляже за Лагуной шипели и грохотали соленые волны. Между прочим, песок, рыбы и ракообразные чистят кости не хуже стервятников. Так что полегче на поворотах в зоне прибоя.

Нет, в случае чего – только кремация. Так они хотя бы сгорят оба. Никаких кладбищ и погребений – эти ползучие козявки в земле не едят кости, а только обгладывают их! Нет уж, они сгорят вместе… Господи, что он несет! Это точно болезнь. Но куда с этим обращаться? Кто может ему помочь? Кларисса? Берли? Мунингант, специалист по костям? Ну да, Мунингант. Точно?

– Привет! – воскликнула Кларисса и так страстно поцеловала его, что он содрогнулся от близости ее твердых зубов и челюстей.

– Привет, – промямлил он, весь дрожа, – и вытер губы запястьем.

– Ты еще больше похудел. Ну, как сделка – все получилось?

– Ну, да. Вроде бы. Да… – сказал он.

Кларисса пришла в восторг. И поцеловала его еще раз. Проклятье! Из-за этой паранойи он теперь не получал удовольствия от поцелуев. Дальше был долгий, ненатурально веселый ужин, во время которого Кларисса хохотала и старалась его подбодрить.

Харрис то и дело поглядывал на телефон, несколько раз даже снимал трубку, но, подержав в руке, клал на место.

Вошла жена, на ходу надевая пальто и шляпу.

– Извини, бутуз, но мне надо идти! – со смехом проговорила она и слегка ущипнула его за щеку, – ну не грусти! Я только схожу часа на три в Красный Крест – и вернусь. А ты пока ляг, поспи. Ну, прости, милый, мне очень надо.

Когда Кларисса ушла, Харрис дрожащей рукой набрал номер телефона.

– Месье Мунигант?

После того как трубка вернулась на рычаг, с телом Харриса начало твориться что-то невообразимое. Его тошнило, ломало, бросало то в холод, то в жар, а боли в костях были такие, что он не смог бы представить их даже в кошмарном сне. Он проглотил весь аспирин, который смог найти, пытаясь предотвратить очередной приступ. И все равно, когда через час раздался наконец звонок в дверь, Харрис лежал и не мог пошевелиться. Слезы текли у него по щекам, он тяжело дышал и выглядел таким слабым и измученным, как будто побывал на дыбе.

А вдруг там закрыто, и тогда месье Мунигант уйдет?

– Войдите, – с трудом выдохнул он, – прошу вас, входите!

Месье Мунигант вошел. Какое счастье, что дверь не заперта. Боже мой, мистер Харрис, вы ужасно выглядите. Месье Мунигант стоял в центре гостиной, все такой же темный и маленький. Харрис кивнул ему. И в ту же секунду его пронзила боль со всеми ее отбойными молотками и железными крючьями. Месье Мунигант увидел проступающие через кожу кости Харриса, и глаза его заблестели. Ну вот, теперь у него нет сомнений, что мистер Харрис психологически готов к помощи. Так ведь? Глотая слезы, Харрис слабо кивнул. Месье Мунигант все так же присвистывал, когда говорил, – кажется, этот свист был как-то связан с его языком. Но это еще бог с ним. Сквозь дрожащие веки Харрис увидел (или ему показалось?), что месье Мунигант… еще сильнее уменьшился в размерах. Да нет, конечно, показалось. Всхлипывая, Харрис принялся рассказывать о своей поездке в Финикс. Месье Мунигант сочувственно кивал. Какой же гнусный предатель этот скелет! Но ничего. Они разберутся с ним раз и навсегда!

– Мистер Мунигант, – еле слышно выдохнул Харрис, – раньше я этого не замечал, но у вас какой-то очень странный язык – трубочкой. Наверное, померещилось. Не обращайте внимания. Я немного в бреду. Но я готов. Что мне делать?

Месье Мунигант одобрительно присвистнул и подошел ближе. Он будет признателен, если мистер Харрис расслабится в своем кресле и откроет рот. Свет должен быть выключен. Так. Харрис открыл челюсть, и месье Мунигант стал вглядываться к нему внутрь. Шире, пожалуйста. В тот первый визит Харрису было трудно помочь, потому что этому сопротивлялись и его тело, и его кость. Сейчас тело этого человека готово к сотрудничеству – капризничает только скелет. В темноте голос месье Муниганта становился тоньше, тоньше, и еще тоньше, и еще… Свист тоже стал высоким и пронзительным. Так. Расслабляемся. Мистер Харрис. НАЧАЛИ!

Челюсти Харриса были с силой разжаты, язык придавлен, как ложкой, а в горло что-то забилось. Ему стало тяжело дышать. Послышался свист – и Харрис перестал дышать совсем! Его как будто заткнули пробкой. Потом внутри что-то задергалось, в результате чего его щеки вывернулись наизнанку. Его рот был разорван! Что-то горячее разом брызнуло в его носовые пазухи, а затем лязгнуло в ушах…

– А-а-а-а! – задыхаясь, закричал Харрис.

Затем были раздроблены его головные панцири, и голова безвольно повисла. Страшная боль прострелила его легкие – и на мгновение он снова смог дышать.

Его глаза, утопающие в слезах, широко раскрылись. Харрис закричал. В это время у него внутри рассыпались ребра – как будто игрок в бирюльки сжал и отпустил собранный в руке пучок палок^[8]. Боль с новой силой пронзила его! Харрис упал на пол и стал кататься по нему, пытаясь дышать.

В его бессмысленных, ничего не видящих глазных яблоках мелькали вспышки света, при этом он чувствовал, как его конечности с помощью чьих-то умелых манипуляций быстро освобождаются от своего содержимого и безвольно обвисают. Изо всех сил он напряг зрение и разглядел гостиную.

В ней было пусто!

– Месье Мунигант? Где вы? Ради всего святого, где вы, месье Мунигант? Помогите мне!

Месье Муниганта нигде не было.

– Помогите!

А потом он кое-что услышал.

Это были странные и неправдоподобные звуки, исходящие из самых глубин его телесного существа. Там что-то причмокивало, выкручивалось и отламывалось, с хрустом откусывалось и жадно принюхивалось – как будто где-то, в красной кровавой тьме, поселилась маленькая голодная мышь и принялась неистово (и очень умело) грызть, судя по звуку, нечто вроде затопленной древесины. Но это была не древесина…

С высоко поднятой головой Кларисса шагала по дорожке к своему дому на Сент-Джеймс, погруженная в мысли о Красном Кресте и еще о куче всего. Повернув за угол, она чуть не столкнулась с каким-то маленьким темным человечком, от которого пахло йодом.

Кларисса не обратила бы на него внимания, если бы, поравнявшись с ней, он не достал из своего пальто какую-то длинную белую штуку, до боли что-то напоминающую, и не принялся сосать ее, как мятный леденец. Одним концом он засунул ее себе в рот, при этом его феноменальный язык, проскользнув прямо внутрь белой конфеты, высасывал оттуда начинку и блаженно причмокивал. Он все еще хрустел своим лакомством, когда Кларисса подошла к своей двери, повернула ручку и вошла.

– Милый? – позвала она, с улыбкой оглядываясь кругом. – Милый, ты где?

Захлопнув входную дверь, она через холл прошла в гостиную.

– Милый…

Секунд двадцать она молча смотрела на пол, пытаясь понять, что там.

Потом закричала.

А в это время на улице, в черной тени платана, темный человечек сделал в длинной белой штуке несколько дырочек, а затем, еле слышно вдохнув и собрав губы, сыграл на импровизированном инструменте короткий грустный мотив, в качестве сопровождения к страшному и пронзительному вокалу Клариссы, которая стояла в гостиной.

В детстве, бегая по песку на пляже, Кларисса тысячу раз наступала на медуз и вскрикивала. В какой-то степени она была подготовлена к тому, чтобы наткнуться на желеобразную медузу в своей гостиной. Надо просто с нее сойти.

Но, черт возьми, когда медуза окликает тебя по имени…

The Jar
Банка

Это была просто такая штука в банке – из тех, что передвижной цирк возит по маленьким городкам и показывает за деньги, разбив шатер где-нибудь на отшибе. Бледная гадость, которая плавает в спиртовом растворе и смотрит на тебя своими мертвыми глазками, но так ничего и не видит. Она прибыла к вечеру вместе с темнотой, стрекотом кузнечиков и стонами болотных лягушек. Это была такая штука в банке, что посмотришь – и желудок сразу сжимается, как будто ты увидел отрезанную руку в баке для медицинских отходов.

Чарли долго на нее глазел.

И все это время его большие грубые руки, покрытые сверху островками волос, сжимали веревку, натянутую от любопытных. Свои десять центов он заплатил – можно и поглазеть.

Стемнело. Было слышно, как с ленивым скрежетом останавливается карусель, как по ту сторону брезента, дымя сигарами и изредка переругиваясь, установщики шатра играют в покер. Вскоре фонари погасли, и бродячий цирк потонул в летнем сумраке. Люди кучками и цепочками потянулись по домам. Где-то щелкнуло радио – и сразу стихло, оставив усеянное звездами небо Луизианы в полном покое и безмолвии.

У Чарли прямо мир клином сошелся на этой бледной штуковине, запечатанной в сыворотке. Даже челюсть отвисла от удивления, так что было видно зубы и розовую изнанку рта. В глазах застыла смесь недоумения и восторга.

Кто-то подошел к нему сзади из темноты – кто-то небольшой, в сравнении с его исполинским ростом.

– Ну что, брат, – сказал он, заходя в свет лампочки. – Так и стоишь?

– Угу, – промычал Чарли, недовольный тем, что его отвлекли.

Хозяин цирка уродцев счел любопытство Чарли вполне уместным.

– Он многим нравится, – сказал он, кивнув на обитателя банки, как на своего старого знакомого, – ну в хорошем смысле, я хочу сказать.

Чарли потер свой мощный подбородок.

– А вы никогда не думали ее продать?

Хозяин крякнул и на секунду вытаращил глаза.

– Продать? – сказал он. – Не, про это я не думал. Она же приводит мне клиентов. Народ любит поглазеть на такое. Не, продать не думал.

У Чарли вырвался вздох разочарования.

– Ну, разве что… – прикинул в уме хозяин, – если б попался какой-нибудь парниша с деньгами, тогда, может, и подумал бы.

– И за сколько?