Но в эфире не раздавался даже привычный треск. Соколов снова переключился с командной частоты на внутренние переговоры.

– Василий Иванович, остановка нужна. Связи с командованием нет. Правый сектор – Омаев, левый – Логунов, фронт – Бабенко. Задача – найти укрытие для танка. Пока противник не атакует, надо найти подходящее место для обороны.

– Есть, – отозвался низкий бас Логунова. – Пока не вижу, где можно схорониться ненадолго.

Вся команда смотрела во все глаза в приборы и визиры в поисках подходящей маскировки. Машина осторожно катилась подальше от центральной дороги, в сторону небольшого подлеска, который рос по границе жилой зоны села.

– Бревна! Вот слева! – радостно выдохнул механик при виде кучи, куда местные жители за ненадобностью стаскали обломки бревен разрушенных бомбами домов, пни, сломанные деревья и даже куски кирпичных стен от печек и домов.

– Вот за нее, Семен Михайлович. Старшина с Колей на наблюдении, – а сам склонился в тревоге к Руслану: – Ну, есть соединение?

Омаев покачал отрицательно головой. Поначалу он решил, что сбилась волна, подправлял показания на шкале верньером, но потом понял, что радиостанция молчит. Ничего, ни треска, ни случайных шумов – мертвая тишина. Не замечая ничего вокруг, радист начал снова проверку работоспособности станции: проверил штыревую антенну, клеммы и соединения, нет ли искрения щеток. Снова отключил приемник, подключил заново. Ждем прогрева одну минуту, а теперь вращаем ручку. Но сложное устройство, что всегда по-дружески подмигивало ему зеленым индикатором, не отвечало. Упрямый радист не останавливался – может, просто от удара отошел проводок и всего лишь не загорается лампочка, а связь со штабом есть. Он с надеждой повернул ручку регулятора громкости с надписью «тише – громче» по часовой стрелке до упора, прислушался – должен появиться легкий шум. Омаев продолжил вращать рукоятку настройки, выставил заданный номер волны, в третий раз принялся медленно крутить рукоятку. Тишина, нет сигналов.

– Прием, я – Семерка, я – Семерка, ответьте, прием.

Со вздохом покачал головой.

– Ни звука, товарищ лейтенант. Надо разбирать и искать узел с неполадкой.

Соколов лишь кивнул в ответ. Он и сам уже понял, что в азарте сражения во время внезапной атаки они забрались слишком далеко. Так что оторвались от всего батальона и оказались в селе вперед остальных.

Дорога между холмом и пересохшим логом в это время превратилась в пожарище. Мороз принял командование после того, как один из танков прямым попаданием разорвал на части бронетранспортер комбата. Но с каждой минутой боя ротный все яснее понимал, что надо отступать. Неожиданная атака немцев сбила всех с толку. План состоял в том, чтобы дойти до села и там начать сражение сразу с двух концов населенного пункта, взяв оккупированную территорию в бронированные «клещи». Только вот опередили их фашисты, подготовили такую атаку танками с поддержкой артиллерии и пехоты, что уже через полчаса дорога была окутана полыхающим маревом в облаках черного дыма.

Его танкисты сопротивлялись отчаянно, расстреливая все до последнего снаряда. Поэтому рядом с русскими Т-34 и КВ пылали и факелы немецких машин. Пространство между танками было усеяно трупами солдат двух армий, вне зависимости от политических взглядов, веры, национальности. Они все хотели жить, пытались из последних сил вылезти в открытые люки в башне и днище, вдохнуть в предсмертных муках глоток воздуха, охладить кожу от жутких ожогов. Выстрелы становились все реже, заканчивался боезапас. Уже блестят на солнце автоматы немецкой пехоты, солдаты в долгополых шинелях без страха шагают к ослабевшему танковому батальону. Мороз понял – сражение проиграно, надо отступать, чтобы не попасть в плен. Он сдавил ларингофон и выкрикнул в эфир:

– Всем экипажам, внимание, говорит Мороз, приказываю отступать. Повторяю – отступление. Первыми отходит рота Зимина, потом Соколов, командиры КВ, прикрываем тылы. Направление вдоль холма и на восток, в сторону опорного пункта в Тихоновке.

Раздался треск, и откликнулся знакомый голос Зимина:

– Есть отступать.

– Соколов, Семерка. Прием, Семерка, слышишь меня? Уводи своих ребят, кто еще живой. Семерка!

Мороз выругался под нос прямо в эфире – что там случилось с новым ротным. И рявкнул новую команду:

– Зимин командует двумя ротами, заменяет Соколова. Всем экипажам «тридцатьчетверок», за Зиминым в отступление!

Остатки разбитого батальона потянулись в тумане черного маслянистого дыма с дороги, один за другим скрываясь за земляной возвышенностью. Пехота армии вермахта принялась поливать их дождем из пуль, издевательски, с насмешкой. Они не причиняли вреда бронированным тяжелым КВ, которые могли раздавить любого из фрицев одним движением, но стрельба не прекращалась, пока последний советский танк не скрылся за поворотом. Немцы словно устроили торжественный салют, празднуя такую быструю победу. Немецкие танки тоже были подбиты, уничтожена артустановка, но еще осталась пехота, бодрая, рьяно прущая с автоматами на ослабевший батальон. От этого Морозу было в два раза горше: понесли большие потери, командный состав погиб почти весь, и ротный командир, и комбат. Их батальон сорвал боевую операцию, а теперь и фрицы, как брехливые собаки, лают им вслед из автоматов.

Он бросил радисту:

– Связывайся со штабом, срочно! Надо доложить, что нас разбили во всю голову.

Тот послушно кивнул и закрутил рукоятки радиостанции. Оказавшись на безопасном расстоянии, Мороз глухим от стыда голосом отчитался:

– Попали в засаду. Потери больше половины батальона, как будем на нейтральной полосе, сообщу по личному составу и единицам технике. – Мороз сжал большие кулаки, даже помехи связи не могли скрыть боль в его голосе. – Майор Савченко погиб, подбит снарядом. Старший лейтенант Соколов пропал.

– Как это пропал, Мороз? – резко уточнил на том конце провода голос политрука. – Не может целый танк пропасть, это же не травинка в поле. Экипаж на связь когда выходил последний раз?

– В начала боя, Соколов командовал ротой. Потом в «семерку» попал снаряд, машина съехала с дороги, больше я его не видел. На позывные не отвечает, среди отступивших его нет.

– Товарищ капитан, – голос у политрука налился сталью, – вы приняли командование батальоном вместо погибшего Савченко. Подразделение разбито, из-за этого будет свернута вся наступательная операция. Красная армия наступает, а наша танковая бригада благодаря вам отступает и несет потери! Вы ответите за все!

– Слушаюсь, готов понести наказание, – только и смог выдавить из себя капитан.

– Это вы уже перед командованием штаба будете рассказывать. – И эфир наполнился тишиной, сеанс связи был окончен.

Мороз стянул с головы шлемофон, в полумраке отделения его бойцы не видели, как из глаз взрослого мужчины текут слезы. Не в силах сдержаться, он уткнулся лицом в промасленную ткань шлема и заорал что было сил, выкрикивая самые грязные ругательства в адрес проклятых фашистов. Ему было неимоверно стыдно за проигранный бой, позорное отступление. А еще чернее на душе было из-за потери сослуживцев, однополчан, с которыми прошел всю войну, что стали танкисту близкими людьми. Теперь они лежат там, изувеченные, опаленные огнем до черноты, а он жив, бежит как последний трус с поля боя и даже не может похоронить их по-человечески, отдав последний долг.

Весь экипаж командирского КВ молчал, без единого слова трясясь на ухабах размытой дороги. Они понимали, что не будет у крепкого капитана больше возможности выразить свое горе, выплюнуть резкими словами. По приезде отчитываться ему перед штабом, собирать живых и раненых, снова вдохновлять бойцов после неудачного сражения. Не будет у него и минуты времени, чтобы завыть по-звериному от переполняющей, рвущей изнутри боли.

* * *

Соколов откинул люк, выглянул наверх и с удовольствием глотнул свежий воздух. Небольшой перерыв они заслужили. Но одно теперь плохо: машину не видно из-за кучи обломков и мусора, но и ему теперь тоже не видно, как далеко продвинулись танки его батальона. Алексей покрутил настройки бинокля, но от дороги по центральной улице шло понижение рельефа местности, в которую они и спустились в поисках укрытия. И теперь ему были видны лишь черные столбы дыма от пылающей техники. Даже на расстоянии от густого химического запаха в горле першило при каждом вдохе. Он прислушался к выстрелам, все реже и реже, ни канонады гаубиц, ни коротких ударов танковых орудий, только стрекот автоматов. Странно, ведь по плану сейчас машины должны продвигаться сюда к началу жилого сектора. Что-то идет не по плану, ведь никто не ожидал нападения штурмовой танковой группы, еще и с поддержкой артиллерии и стрелков.

На въезде в село раньше высился большой комплекс хозяйственных построек, обнесенных добротным забором. Но сейчас от бывших хранилищ или коровников остались лишь черные остовы. Судя по глубоким ямам, село во время воздушного налета закидали бомбами. Немцы, согнав всех, кто остался из живых в селе, заставили жителей голыми руками закидать ямы на дороге землей, а сверху уложить плотным рядом камней. Разгромленные постройки растаскали на доски и щепки для розжига печей. А все остальное пространство так и осталось нетронутым – изуродованное, опаленное прошлое зажиточного села. Именно здесь, на краю обугленной земли, где осталась тонкая лента молодых березок, они замерли в короткой передышке, перед тем как вернуться на дорогу в жаркий страшный котел боя. Но командир понимал, что сражение уже затихло, и подозревал, что русские танки ушли в отступление. Уж слишком большой перевес в силах, а атака вермахта стремительна.

Алексей снова опустился вниз в машину. На него с немым вопросом смотрел весь экипаж. Вокруг немцы, танков батальона КРКА не видно и не слышно, звуки боя все тише, связь со штабом и другими отделениями утеряна… И как им узнать, что происходит?

По уставу не имеют они права далеко отходить от танка. Если снаряд попадает в гусеницу, повреждает траки, то экипаж по уставу даже под огнем врага должен принять меры к ремонту и быстрому возвращению танка в строй. Если танк подбит, экипаж, если он жив, должен со стрелковым оружием защищать машину. Так гласил устав, вот только свод правил не может предусмотреть все ситуации.

«Семерка» не была подбита, никто из них не ранен, но потеря связи лишила ориентиров в бою, вырвав из общего движения. Поэтому необходимо рискнуть, выйти из-под защиты брони корпуса на открытое пространство и найти решение, полагаясь на боевой опыт. Их личный устав был написан кровью, опытом жестоких боев, гибелью личного состава.

– Придется произвести вылазку для разведки на местности. – Алексей бросил взгляд на Руслана, который в полумраке пытался найти поломку в радиостанции. Семен Михайлович подсвечивал ему динамо-фонарем, взглядом технического специалиста осматривая внутренности устройства – не выхватит ли где глаз опаленный бугорок или оборванный провод.

– Омаев, Бабенко остаются для ремонта станции, мы с Бочкиным на разведку. Логунов замещает командира, ведет наблюдение за обстановкой. Мы до начала дороги доберемся, чтобы обзор был. Выясним обстановку и назад.

– А если немцы нас обнаружат, Алексей Иванович? Связи нет, как мы вас найдем? – не отводя взгляд от панели с рукоятками и световым индикатором, уточнил внимательный Бабенко. Он понимал, что вокруг немецкие патрули и как только они обнаружат Т-34, то начнется отчаянный бой. Командир с заряжающим уже не смогут незаметно пробраться к танку.

– Сорок минут на вылазку. Если не вернемся или немцы нападут, уходите вниз к пойме реки. Как только найдется просвет в лесу, то можно будет перейти на нейтральную полосу, а потом к нашим вернуться.

Логунов резко качнул головой: