– Жители Атлантиды уважают нас, но не поклоняются. Если ты не прав, они спокойно поспорят с тобой на ярмарке или будут просить подвинуться на народном гулянии. А всё потому, что мы смогли решить некоторые их конфликты. С людьми же совсем другая история.

И она больше не стала углубляться в эту тему, а Люциус не стал спрашивать. Он лишь вновь взглянул на эту картину в тусклом свете природных цветочных фонарей и попытался найти какой-то сакральный смысл всего этого. Но не смог, поэтому, ещё раз извинившись, он удалился в ванную комнату, чтобы смыть все конфликты уже ушедшего дня. А когда он вышел, на лестнице стояла Джулия с трубкой во рту и сказала:

– Мне тоже стоит извиниться за своё поведение. Нужно было для начала спросить твоего мнения по поводу всех этих встреч и походов, прежде чем тащить тебя туда.

– Пустяки, – пробурчал вампир.

– Я просто не хотела видеть тебя в роли отшельника. Не для того, как мне кажется, ты был рождён.

– Не беспокойся, я не злюсь и не обижаюсь, – ответил он, собираясь подняться к себе, но Джулия остановила его жестом руки.

– У меня есть просьба.

– Какая же?

– Я хочу, чтобы завтра ты вместе со мной навестил моих родителей.

– Хорошо, – не задумавшись, ответил Люц.

* * *

Когда рухнула Вторая эра, Люциусу не исполнилась даже неделя, поэтому, когда маленький Вальдемар остался со своим новорожденным братом посреди разрушенных городов, семья Целестибус-Потестатем взялась за их опеку до того момента, пока Вальдемару не исполнилось двенадцать вампирских лет. И, несомненно, в уходе за младенцем Люцом большую роль сыграла Медуларум Целестибус, одна из сестёр Потестатем. Поэтому Люциусу очень хотелось увидеться с женщиной, которая ухаживала за ним. Из-за этого он надел лучшую рубашку, которая у него была, постарался как можно аккуратнее уложить волосы и побрить лицо. Джулия же не стала слишком сильно наряжаться ради встречи с родителями: она надела своё выходное, самое простенькое платье из чёрного бархата с фиолетовой отточкой, а также завязала боковые пряди чёрной лентой сзади.

– Туда мы отправимся с помощью сферы, а обратно уже прокатимся на Вергилии. Сейчас мне не особо хочется трястись целые сутки в дороге.

Увидев крошечные стеклянные шарики с переливающимися внутри блёстками силы и могущества, Люциус вспомнил события Войны Двух Битв, как наведались к ним члены Союза, и они с братом и Лилит вручили Союзникам сферы, чтобы те смогли добраться до города Умкан.

Джулия и Люциус вышли из дома, когда солнце уже клонилось к закату, и направились в чащу, где стояла конюшня для Вергилия. В маленьком деревянном домишке стоял жуткий конь из чьих-то кошмаров, шумно фыркая носом. Девушка вывела любимца из стойла и повела его чуть дальше в лес, чтобы было больше простора для портала.

Шарик упал на землю, и открылась круглый портал, от которого отдавало то жаром, то холодом, и искрился он самыми разными цветами, будто фейерверк на городской ярмарке.

– Пошлите, ребята! – сказала Джулия и шагнула с конём первая.

Люциус направился за ней, зажмурив глаза, как делал это всегда, когда проходил через эти порталы. И не открывал их до того, пока не почувствовал природную прохладу.

– Спасибо тётушке Вирджинии за такое чудесное изобретение! Думаю, когда-нибудь эту идею люди возьмут на вооружение, – сказала пророческие слова Джулия.

Перед ними открылся вид на небольшую скалу, в которой были вырезаны каменные ворота гигантского размера, а по бокам от них – несколько крупных килевидных окон.

– Ты можешь пока зайти, я пойду, отведу Вергилия в эльфийскую конюшню неподалёку.

Люциус обернулся, и увидел, что немного поодаль раскинулся городок, от которого тоненькими струйками шёл дым из печей.

– Да, хорошо.

Джулия ушла, и юноша подошёл к огромным мраморным воротам, которые были в три раза выше обычных, которые он видел. Однако же, когда Люциус их толкнул, они оказались на удивление лёгкими и тонкими – никто бы не подумал, что мрамор может быть настолько неосязаемым. Всё это было тонкое искусство эльфийского народа огня, из-за которого гномы очень их недолюбливали. Когда ворота распахнулись, Люциус увидел короткий, но очень высокий тёмный коридор, стены которого были из необработанной горной породы. Как Люц понял, дом семьи Целестибус вытачивался прямо в скале, без особых пристроек.

Миновав коридор, парень очутился в зале. Напротив коридора стояла лестница с двумя разветвлениями. По двум сторонам из стрельчатых окон сочился закатный свет. В середине зала был огромный круглый стол, а вокруг него – большой чёрный диван и несколько таких же кресел. Вся эта громоздкая мебель помещалась на длинном ковре в виде прямоугольника, который вёл к мраморной лестнице. С правой стороны от входа, где окон было меньше, был выточен камин, так же, как и коридор, он был сделан прямо в скале и не слишком обработан, в отличие от пола и потолка, с которого свисала огромная люстра из множества камней и золотых прутьев.

Всё это величие дополняли картины. На лестничном пролёте, прямо напротив входа, висела огромная картина с изображением всего Бессмертного семейства. Ленноэль со своей женой Медуларум сидели в больших красных креслах, а подле них, на небольшом пуфике, пристроилась Джулия, сжимая руку матери. В ногах у них сидела вечно печальная Либертасса, а сзади, по бокам от супругов пристроились Вирджиния и Ви. Это была пёстрая и нестандартная семья, где каждый был не похож на другого. Даже Джулия лишь некоторыми чертами напоминала своего отца, но никакие уродливые черты её страшной матери ей не достались. Над камином висела другая картина, теперь уже меньше, с изображением лишь семьи Целестибус. Медуларум восседала на чёрном кресле, больше похожим на трон, сзади неё стоял муж, облачённый в алый плащ, а Джулия сидела на полу у ног матери с лёгкой цветущей улыбкой. На самом же камине стояло чудо техники, которое человечество смогло утратить. То были фотографии, о которых Люциус слышал, но никогда не видел. Здесь мелькали разные лица, но парень понял, что это изображения семьи Бессмертных и семьи Гарголов, которые ныне уже покинули этот мир. А также было несколько желтоватых снимков молоденькой Джулии, в смешной белой шапке и такого же цвета халате с красным крестом.

Пока Люциус всё это рассматривал, он не заметил, как Джулия уже вошла в дом и пристроилась позади него.

– Здесь я перед отправлением на фронт. Была санитаркой, – с гордостью сказала девушка, указывая когтистой рукой на пожелтевшие снимки.

Неожиданно люстра закачалась, и послышались истошные крики. Люциус опешил, подумал, что что-то случилось. Но, взглянув на покрасневшее лицо девушки, понял, в чём дело. Любой бы другой, оказавшийся на их месте, подумал, что Ленноэль жестоко избивает свою любимую жену. Однако это было совершенно не так, и Джулия знала, что эти крики издавала её мать в порывах наивысшего физического наслаждения.

Медуларум и Ленноэль любили друг друга безумно, и никакое бессмертие не могло этому помешать. И любовь их была разной: и нежной, и молчаливой, и порой жестокой. А жестокость их проявлялась как раз в тех моментах, которые так любил описывать порочное дитя своего времени – Маркиз де Сад. Медуларум читала его труды с особым рвением, не скрывая жуткой улыбки. И пусть для обычных смертных его книги иногда казались ужасными, для Бессмертного семейства это оказалось вполне занимательным чтивом, особенно для Ленноэля и Медуларум. Джулия не раз вспоминала с чувством испанского стыда те моменты, когда она с тётушкой Ви сидели в зале и распивали чай, как наверху слышались крики, шлепки и вопли на подобие «Cito! Cito! Finio!»^[4]. И сейчас был один из таких моментов.

Наконец, когда после продолжительного сочетания мужского и женского вздоха люстра перестала качаться, на лестнице появились супруги Целестибус. И всё было бы ничего, если бы только на них было что-то ещё, помимо коротких полотенец!

– Mater! Pater!^[5] – только и успела крикнуть Джулия, потому что Медуларум и Ленноэль уже быстрым шагом спустились к ним.

– Ох, дорогая Джулия! – начала госпожа Целестибус на человеческом языке, – Неужели ты привела к нам Люциуса! Мальчик мой, как ты вырос!

Мать Джулии, Медуларум Целестибус, была безумно страшной женщиной. Её короткие золотистые волосы, тонкие-тонкие, срезанные под углом, болтались на маленькой треугольной голове с острым подбородком. На большом выпирающем лбе бегали тоненькие ниточки чёрных бровей, под которыми горели золотистые глаза зверя, с узким щелевидным зрачком. Выпирающие скулы, обтянутые тонкой кожей, и впалые щёки сочетались с узким, будто бы обрезанным носом. Казалось, что её череп просто обтянули белой полупрозрачной тканью. Тонкая шея возвышалась над широкими костлявыми плечами, которые Медуларум всегда немного сутулила. Худые длинные руки были непропорциональными с такими же ногами, которые уступали в длине верхним конечностям. Огромные несимметричные груди висели над квадратным телом с выступающими рёбрами и костями таза. Когда Медуларум повернулась спиной, то можно было посчитать каждый её позвонок, выпирающий на белой широкой спине. Но самые страшные черты – это были длинные чёрные когти, похожие на тонкие прямые лезвия какого-то ножа, и широкая, пересекающая всё лицо, улыбка. Под тонкими сиреневыми губами покоился ряд острых серых зубов треугольной формы. В старых легендах улыбку Медуларум сравнивались с акульим оскалом, и были абсолютно правы.

Ещё одна деталь, бросившаяся в глаза Люциусу, была шрамом под левой грудью самой страшной женщины на свете. Это была серая полоса, похожая больше на ожог. Но Люциус не решался спросить, что же это за подарок Судьбы на бессмертном теле.

– Матушка! Прикройтесь! Мне стыдно за вас с отцом! – говорила Джулия, показывая рукой на тонкие полотенца, перевязанные на талиях своих родителей.

– Ох, простите нас, дорогие мои! – с доброжелательной, но жуткой улыбкой говорила Медуларум, и её хриплый низкий голос эхом прокатывался под высоким потолком, – Мы сейчас вернёмся!

Рядом с уродливой женой стоял молчаливый Ленноэль Целестибус, красота которого восхвалялась во многих легендах. Но, на самом деле, абсолютным красавцем его трудно было назвать. И всё же, было ясно, в кого Джулия пошла своим очарованием. Густые тёмные волосы с фиолетовым переливом обрамляли правильный овал лица. Широкий лоб скрывался под чёлкой. Тёмные густые брови нависали над узкими глазами цвета золота. Хоть скулы у него выпирали и щёки впадали так же, как и у жены, ему эти черты придавали особое очарование, делая его лицо красивым. Жена его считалась высокой женщиной, ибо рост её превышал шесть футов, однако Ленноэль был на целую голову выше своей супруги. Широкие плечи прекрасно гармонировали с его атлетичным мускулистым телом, сильными руками и ногами. Ладони его были огромны, а длинные пальцы завершали крючковатые серые ногти.

Через двадцать минут, после того, как супруги удалились, они вновь явились перед дочерью и её гостем, но уже в парадном виде. Мокрые волосы Медуларум были зачёсаны назад, а её непропорциональное тело скрывалось под чёрным платьем с глубоким вырезом, открывающим её плечи и грудь. Ленноэль же завязал свои влажные пряди в высокий хвост, а сам оделся с тёмно-бордовый костюм, состоящий из плотной жилетки и шароваров. Весь его наряд был отделан чёрными лентами и бисером.

– Вирджиния нам уже давно сказала, что Люциус явился в Атлантиду, но его местоположение так трудно было узнать! – говорила Медуларум, размахивая мундштуком с самокруткой.

– Но мы очень рады, что ты смог попасть к нам, Люциус, – сказал Ленноэль своим глубоким низким голосом, и его узкие губы растянулись в лёгкой улыбке.

Джулия достала трубку, Ленноэль вытащил что-то наподобие трубки дочери, только железную и более угловатую, а Люциус свернул самокрутку, и весь зал заполнился табачным и опиумным дымом.

– Я тоже очень рад увидеть вас, господин Ленноэль и госпожа Медуларум.