Баб надела на нее сорочку и тунику из тончайшего полотна, которую подпоясала ремешком из кожи, украшенным серебряными вставками. Затем она надела на изящные ножки Зенобии расшитые серебром сандалии. Окинув девушку внимательным взглядом, Баб усадила ее и долго расчесывала длинные черные волосы, затем заплела их, свернула петлей и закрепила заколкой, украшенной жемчугом и бриллиантами. Потом подала своей юной хозяйке небольшую шкатулку с драгоценностями. Зенобия некоторое время смотрела в нее, разглядывая украшения, наконец извлекла три резных сереряных браслета: из слоновой кости, опоясанный серебром, из отполированной синей ляпис-лазури, – когда-то принадлежавших ее матери. Их она надела на одну руку, в уши вставила серьги из серебра и ляпис-лазури, а на пальцы надела два кольца: одно с большой круглой кремовой жемчужиной, а другое – в виде скарабея из ляпис-лазури – кольцо это тоже когда-то принадлежало матери.

Баб кивнула, одобряя выбор Зенобии, и, взяв небольшую кисточку, окунула ее в краску для век. Очень аккуратно она подвела девушке глаза, чтобы оттенить их, а губы и щеки Зенобии в краске не нуждались. Потом девушка взяла флакончик слоновой кости, откупорила и нанесла на себя духи с экзотическим ароматом гиацинта. Встав, она посмотрела на себя в зеркало и заключила:

– Ну, полагаю, красивее уже некуда, верно, Баб?

Служанка радостно улыбнулась.

– Не беспокойся: он будет в полном восторге, детка!

Зенобия тоже улыбнулась, но в ее улыбке не было особой уверенности.

Забаай бен-Селим любил комфорт. Его палатку установили на невысоком помосте, который для удобства транспортировки разбирался на несколько частей. Пол внутри устилали толстые шерстяные ковры красных, голубых, золотых и кремовых оттенков. Шесты палатки были позолочены, а с потолка свисали прекраснейшие бронзовые и серебряные лампы, в которых горело душистое масло. Довольно просторная, эта палатка разделялась на две половины – небольшое спальное пространство было отгорожено шелковыми занавесями из Персии. Мебель же была простая – низкие столики из дерева и бронзы, кедровые сундуки, а также множество разноцветных подушек для сидения.

Помимо принца и отца там находились еще несколько мужчин. Кроме Акбара Зенобия увидела и других своих братьев – Гуссейна, Хамида и Селима, сыновей Тамар. И все они многозначительно заулыбались, заметив сестру. Щеки Зенобии тотчас же порозовели от смущения, что вызвало у них самодовольныее улыбки. И почему-то эти их улыбки вызвали в сердце и мыслях сестры мятежный порыв. «Как смеют они считать, что все уже решено?» – мысленно воскликнула Зенобия.

– Иди сюда, дочь моя, и садись между нами, – с улыбкой проговорил Забаай.

Он заметил, как запылали глаза дочери, и понял, что она рассержена.

Зенобия молча села и опустила глаза. Она злилась на себя из-за того, что вдруг оробела. Безмолвные рабы начали разносить блюда – зажаренного молодого козленка, а также рис с изюмом. Зенобия пришла в восторг, обнаружив в центре стола целую композицию из фруктов – такого она не видела с тех пор, как полгода назад племя покинуло Пальмиру. Виноград – пурпурный и зеленый, – фиги и финики, персики и абрикосы!.. Она радостно улыбнулась и потянулась к абрикосу.

– За эту щедрость ты должна поблагодарить Одената, Зенобия, – пояснил отец.

– Ты привез фрукты из Пальмиры? – Она подняла на принца свои дивные глаза, и на мгновение ему показалось, что он тонет в их глубинах.

Наконец принцу удалось обрести дар речи, и он с улыбкой ответил:

– Я вспомнил, как ты не любишь кочевать по пустыне, и подумал, что ты наверняка успела стосковаться по свежим фруктам.

– Ты привез их для меня? – Смущенно спросила Зенобия.

– Вот видишь, Оденат, как легко ей угодить, – поддразнил принца Акбар. – Другая женщина потребовала бы изумрудов и рубинов, но моей маленькой сестричке довольно и абрикосов. Непритязательность – восхитительное качество для жены.

– Благодарю тебя за фрукты, мой господин, – пробормотала Зенобия и снова погрузилась в молчание.

Забаай же обеспокоился: «Совсем не похоже на Зенобию – вести себя так робко и молчаливо. Уж не заболела ли?» Но вдруг сообразил, что и принц был не очень-то разговорчив. Они с Зенобией вели себя как два молодых зверька, впервые оказавшихся в одной клетке. Ходили, настороженные, кругами и принюхивались – не пахнет ли опасностью? Вождь бедави мысленно усмехнулся, вспомнив, как вел себя в молодые годы с каждой новой девушкой – с каждой, кроме Ирис. С Ирис все было по-другому. Его немного тревожило, что Зенобия вроде бы неохотно разговаривала с принцем Оденатом, но с другой стороны, ведь ее впервые представляли жениху…

Трапеза завершилась сладкими слоеными лепешками с медом и мелко нарубленными орехами. На протяжении всего ужина подавалось чудесное греческое вино, и мужчины расслабились. Зенобия же выпила очень мало и была слишком чувствительной к поддразниванию братьев, хотя обычно в долгу не оставалась.

Наконец Забаай откашлялся и, взглянув на дочь, произнес:

– Дорогая, сегодня луна взойдет очень поздно, и на небе хорошо видны звезды. Пригласи с собой Одената и продемонстрируй ему свои познания в астрономии. – Посмотрев на кузена, добавил: – Ты можешь отвезти Зенобию в любое место на этих землях, мой принц, и она найдет дорогу обратно в Пальмиру – звездное небо будет ей проводником.

– Во дворце у меня прекрасная обсерватория, – отозвался Оденат. – Я надеюсь, Зенобия, ты когда-нибудь ее посетишь.

Он поднялся и, протянув руку девушке, помог встать. Они вместе вышли из палатки, а Забаай строго взглянул на сыновей, пресекая их непристойные шутки.

Зенобия и Оденат медленно побрели по лагерю, и девушка, украдкой посматривая на принца из-под длинных ресниц, думала: «Он и в самом деле очень красив…» В отличие от ее отца и братьев, носивших длинные облегающие одежды бедави, Оденат был в короткой тунике, а поверх нее надел кожаную нагрудную пластину и красный походный плащ. Зенобия мысленно одобрила эту простую и удобную одежду, а также сандалии принца – прочные и практичные.

Они шли, держась за руки, и в какой-то момент Зенобия заметила, что ладонь у жениха сухая, крепкая и мозолистая и подумала: «Это тоже хороший знак», а затем, взглянув на небо, проговорила:

– Прямо над нами находится планета Венера. Когда я родилась, Венера и Марс находились в сближении. Астроном-прорицатель, присутствовавший при моем рождении, предсказал, что я буду удачлива и в любви, и в войне.

– И как, была? – спросил Оденат.

– Меня всегда любили братья и родители, а про войну я ничего не знаю.

– И ни один юноша не признавался тебе в вечной любви?

Зенобия остановилась и немного подумала.

– Были молодые люди, которые вели себя со мной очень глупо, просто как молодые козлы, пытавшиеся привлечь внимание желанной козы.

– Ты хочешь сказать, что они бодались? – со смехом уточнил Оденат.

Зенобия хихикнула.

– Они делали все, кроме этого, однако я не думаю, что это и есть любовь.

– Может быть, ты просто не давала им возможности признаться в любви – как, например, сегодня вечером отказывала в этом и мне. – Принц повернулся к ней, теперь они стояли лицом к лицу, но Зенобия почти тотчас же в смущении отвернулась. – Посмотри на меня, милая, – тихо попросил Оденат.

– Не могу, – прошептала в ответ девушка.

– Как странно… – Принц мягко улыбнулся. – Женщина, которая командует верховым отрядом, не может взглянуть на мужчину, который ее любит? Я не съем тебя, Зенобия… Во всяком случае – пока, – добавил он со смехом. – Посмотри же на меня, мой цветок пустыни. Взгляни в глаза влюбленному принцу, готовому положить к твоим ногам свое сердце.

В следующее мгновение их взгляды встретились, и Зенобия задрожала, хотя ночь была довольно теплая. Оденат нежно и осторожно водил изящными пальцами по ее лицу – очертил подбородок, коснулся высоких скул, провел кончиками пальцев по носу, по губам…

– Твоя кожа как лепесток розы, мой цветочек, – пробормотал он низким страстным голосом.

Зенобия опустила голову, и теперь взгляд ее был прикован к земле. Ей казалось, что она вот-вот лишится чувств, и было очень трудно дышать. Она неуверенно переступила с ноги на ногу и вдруг покачнулась, но мускулистые мужские руки тотчас подхватили ее. И Зенобия даже не представляла, какой соблазнительной она казалась принцу: влажные коралловые губки чуть приоткрыты, а темно-серые глаза широко распахнуты. Близость девушки ужасно возбуждала Одената, однако он сохранял контроль над своими желаниями. «Как было бы просто заняться с ней любовью прямо сейчас, – думал он. – Уложить ее на песок и увлечь за собой. О, с каким удовольствием я обучал бы эту прелестную девушку искусству любви!» Но инстинкт предупреждал его, что еще не время. Поэтому он лишь крепко обнял ее и произнес:

– Мы должны лучше узнать друг друга, мой цветочек. Ты знаешь, что я намерен взять тебя в жены, но я люблю тебя и поэтому хочу, чтобы ты была счастлива. Если же, став моей женой, ты начнешь грустить, то пусть лучше этого и вовсе не случится. Ты окажешь мне честь, если проведешь это лето у меня во дворце. Так мы сумеем узнать друг друга под покровительством наших семей.

– Я… я должна спросить отца, – тихо отозвалась Зенобия.

– Я уверен, что Забаай бен-Селим согласится. – Оденат отпустил девушку, потом взял за руку и повел обратно к лагерю. Проводив невесту до шатра, он вежливо поклонился и пожелал ей спокойной ночи.

Зенобия в растерянности вошла в шатер и осмотрелась. Баб дремала, сидя у жаровни, и девушка с облегчением вздохнула – ей сейчас хотелось посидеть в тишине и подумать. Она была совершенно сбита с толку. Казалось, принц Оденат что-то пробудил в ее душе, но она сомневалась, что это и была та самая любовь, что возникает между мужчиной и женщиной. Да и откуда ей это знать? Она ведь никогда не испытывала ничего подобного. Зенобия так шумно вздохнула, что Баб, вздрогнув, проснулась.

– Ты уже вернулась, дитя? – Пожилая няня медленно поднялась на ноги. – Позволь помочь тебе приготовиться ко сну. Хорошо ли ты провела вечер? Погуляла с принцем? Целовал он тебя?

Зенобия засмеялась.

– Столько вопросов, Баб! Да, вечер прошел приятно, но принц меня не поцеловал, хотя в какой-то миг мне показалось, что вот-вот это сделает.

– Но ты же не побила его, как тех юношей из племени? – заволновалась Баб.

– Нет, не побила. И даже если бы он попытался меня поцеловать, то все равно бы не ударила.

Баб с удовлетворением кивнула и подумала: «Принц определенно решил завоевать мою прелестную девочку, и это хорошо. Причем он явно человек чувствительный, и это тоже похвально. Зенобию, этого маленького шершня, можно завоевать только сладкоречивыми убеждениями, а сила будет губительной».

Баб помогла своей юной хозяйке раздеться и уложила ее в постель.

– Спокойной ночи, дитя мое. – Она наклонилась и поцеловала девушку в лоб.

– Он хочет, чтобы я провела лето в его дворце, – проговорила Зенобия. – Как ты думаешь, отец согласится?

– Конечно, согласится! А сейчас спи, дорогая моя. И пусть тебе приснится сон про твоего прекрасного принца.

– Спокойной ночи, Баб, – послышалось в ответ.

К полудню следующего дня они свернули лагерь и направились обратно в великий город-оазис. Принц ехал рядом с Зенобией. Верхом на верблюде она оказалась куда более разговорчивой, чем предыдущим вечером, а два дня спустя, когда вдали показался город, они уже были почти друзья. Принц расстался с караваном у дома Забаая бен-Селима и отправился во дворец, чтобы подготовиться к появлению Зенобии.

Его встретила мать, Аль-Зена, некогда персидская принцесса. «Аль-Зена» по-персидски означает «женщина» – воплощение красоты, любви и верности. И все это присутствовало в элегантной матери Одената. Несмотря на свой миниатюрный рост, осанкой она обладала поистине царственной, кожей – белой как снег, а волосами и глазами – черными как безлунная ночь. Больше всего на свете Аль-Зена любила сына, своего единственного ребенка. Эта женщина с сильной волей не желала иметь серьезных соперников, претендовавших на внимание Одената, и потому была непопулярна среди жителей Пальмиры в отличие от сына, любившего и защищавшего свой город.