Роман Шмыков: Шутка

Предисловие

Это будет непросто, как и было для меня самого. Вечное ощущение недосказанности и непонимания, запахи, удушливые состояния. Но посреди строк что-то есть. Всегда. Порой можно угадать, не шаря рукой глубоко в сумке. Всё это было – у кого-то и когда-то, в этом я не сомневаюсь, но именно поэтому то, что мы видим каждый день, кажется хоть чуточку знакомым. Déjà vu? Возможно. Но тут дело не только в обманчивом подсознании. Здравствуйте.

Часть первая. И ищущий находит

Глава 1

Вспышка

Однажды она перестанет приходить.

Думаю, скоро этот момент наступит. Запах духов. Боюсь забыть, какой он был. Её образ перед глазами до сих пор такой чёткий, будто я в полном порядке. Чувствую каждое прикосновение. Нежный шёлк. Вот, с чем можно сравнить. Всё реже ощущаю чьё-то присутствие. Мне очень сильно этого не хватает. Если б мог, то взял бы её за руку и никогда не отпускал. Но со временем, чем дольше нахожусь в этой тьме, тем тише голос. Он будто глохнет, словно источник отходит так далеко, что даже эхо не в состоянии добраться до моих ушей.

Запах становится неприятным. Раньше это были цитрусы, какие-то цветы. Я впитывал сам город, он весь собрался под моим открытым окном. И её духи поверх всего этого букета. А теперь только вонь то ли спирта, то ли чего-то подобного. Больничный смрад, от которого бегают мурашки по спине и зубы скрипят.

Иногда кажется, что передо мной вспыхивает светящаяся точка, белый цвет которой сжимает мозг своей яркостью. Из неё исходит тонкий, высокий женский голос. Слов разобрать не могу, но интонация мне не нравится. Вот бы знать, что значат эти странные звуки, отдалённо напоминающие человеческую речь.

Два тёмных пятна порой всплывают рядом. Иногда справа и слева, иногда оба с одной стороны, но их всегда двое. Не помню, чтобы появлялись по одиночке. Они приходят обычно, когда меня тянет в сон, если, конечно, я вообще бодрствую. Пропадают они так же одновременно. Где-то внутри живёт страх, что настанет день, и пятна будут появляться по очереди, а потом и вовсе исчезнут. Я так не хочу.

Знаю лишь одно – светло-красное пятно, от него исходит аромат её духов. Мне так трудно вспомнить имя. Оно вертится на языке и вот-вот сорвется, только руку протяни и поймай, но пока никак – либо язык цепкий, либо руки дырявые.

Задница чешется просто зверски.

И кончик носа тоже.

Люблю, когда играет музыка. Я не различаю слов, но мелодии слышу просто отлично. По-моему, это что-то из Coldplay, или мне только чудится, что кто-то с мужским голосом постоянно мурлычет про любовь.

Думаю, некоторые вещи я всё-таки помню. Как ладонью по уху – резкий хлопок и за ним темнота, темнее свежего дымящегося гудрона. В голове так жарко, что было бешеное желание окунуться в ледяную прорубь, а потом – тишина. Настолько долгая, что я успел подумать обо всём. Обо всём, кроме того, что со мной случилось, и что сейчас происходит.

Пришла белая точка, наклонилась надо мной. Я чувствую, как от неё исходит приятное, нежное тепло. Она висит над головой и словно изучает, как под микроскопом. Немного отходит, и тут в моей голове происходит настоящая вспышка, нет, целый атомный взрыв! И так несколько раз. Но потом… потом снова тьма, и белой точки как не бывало.

Сегодня. Может, завтра или послезавтра. Скоро.

Хочу, чтобы пришли два темных пятна. Сам не знаю зачем, но вот бы они оказались рядом. Мне спокойно, когда они здесь, это что-то на уровне инстинктов, на таком глубинном уровне, что не поддаётся никакому объяснению. Когда они тут, со мной – всё в порядке, было и будет. Я знаю это, просто знаю.

Вчера они пришли все вместе – два тёмных пятна, белая точка и розовое пятно. Стояли так долго, что стали растворяться в этом бесконечном сером полотне перед моими глазами. Как пришли – так и уходят. Сначала белая точка, потом тёмные пятна, и по итогу осталась она одна.

Время тянется, но пятнышко всё рядом, это точно она. Мне так плохо. Думаю, случилось что-то ужасное, непоправимое, но я никак не могу вспомнить, что. Голова раскалывается на тысячи и миллионы осколков, когда я пытаюсь бередить воспоминания. Пальцы покалывает и на ногах, и на руках, но почесать не могу, даже не в силах пошевелиться. Хочу спросить у неё и многое сказать, но никак не получается, а она всё здесь. Будто ждёт, что я вымолвлю хоть что-нибудь.

Её силуэт становится тусклее, очертания теряют былую чёткость. Она растворяется, как линия акварели, которую ведут по слишком длинному холсту. И вот он, тот самый момент, когда кисть оторвали от поверхности. Всё пропало, остался лишь пикающий и равномерный звук. Запахи исчезли, все, кроме этих – спирт и железо. Звуки приглушены, стало очень холодно, не снаружи, а внутри. Что-то гаснет во мне. Если б я мог всё исправить, то хотя бы попытался, но даже не знаю, что со мной. Пока подожду, может, память вернётся.

Кто-нибудь, принесите мне стакан холодной колы, очень хочется пить!

Приходит тепло – уходит. Приходит холод – уходит. Цикл повторился уже почти три раза, и с каждым кругом я всё явственнее чувствую, как под моей спиной трескается тонкий слой стекла. Сейчас трещин на нем так много, что я должен вот-вот его продавить и провалиться в бездну.

Пришла белая точка. Она не одна, но это не темные и моё любимое розовое пятно. Пришли ещё белые точки. Они стояли рядом недолго. Мне показалось странным, что тот самый надоедливый писк вдруг стих, и стекло подо мной треснуло.

Крылья

Я очнулся в больничной палате. Так резко дёрнулся, будто упал с полуметровой высоты. Вдохнул столько воздуха, сколько вообще могли вместить уставшие лёгкие. Больничный халат на мне был желтоватым и вонял просто отвратительно. Я б его снял, но кроме него вокруг ничего нет, чтоб заменить, и пришлось оставить.

Глаза болят, лоб чугунный, и словно этим чугуном я с разбегу ударился о стену. Стены. Что с ними? Облупленные, серые. Справа от меня стоит ваза с засохшими цветами, над ними стая мух. Такие жирные, что в моём желудке забурлило. До этого зрелища чувствовался лёгкий голод. Хорошо, что был пуст, иначе мой обед оказался бы на полу.

Я попытался встать с кровати. Руки такие худые! Как два костыля. Ими еле упёрся и опустил вниз две тощие ноги. Ступни покрыты толстенными венами, пальцы скрючены, а ногтями можно резать по дереву. Я упал, как только убрал руки с постели. Головой ударился об пыльный кафельный пол. Вся сухая грязь взмыла в воздух и забила горло горькой пробкой, а я никак не могу встать, чтобы хотя б вытереть лицо. Пытаюсь, но тело не слушается, оно всё трясётся, а мои сигналы до него не доходят. Начинаю задыхаться. Собрав единственные силы, что бились где-то глубоко в теле, я сумел перевернуться.

На глазах мутная плёнка. Я протёр её пальцами, сухими и кривыми, словно ветки умершего дерева. На потолке висела лампочка и светилась жалким бледным оттенком жёлтого. Толстые решётки на окне рядом со мной, за ним светло, но пыли так много, что кроме этого случайно попавшего в комнату лучика ничего не видно. Я повернул голову направо, там деревянная заколоченная дверь с кормушкой прямо посередине. Там слышны шаги.

Всё громче и ближе. Тяжёлая поступь и звук металлических толстых цепей. Я слышу звериное дыхание. Когда оно прошло мимо, все стены затряслись и пыль с них упала на и без того грязный пол. Дверь приоткрылась, и я услышал хрип, человеческий и свиной одновременно. Тяжкие шаги сменились на бег и пропали где-то во тьме пространства за дверью. Я опёрся на локти и привстал. Передо мной открытая дверь, за ней – тьма. Так вот, к чему я пришёл.

Из этой черной бездны вылетел маленький белоснежный мотылёк. Он порхнул через комнату по периметру и сел между моих ступней. Он будто изучает меня, и я как заворожённый смотрел на него, но тут из-за полуоткрытой двери ворвался голый обезображенный старик. На его лысом черепе шелушащиеся бардовые коросты, крошащиеся при каждом шаге. Охристая кожа напоминала покрытие ботинок. Он вертелся вокруг своей оси с криком, а из его рта вылетали точно такие же белые мотыльки. Старик пытался их поймать и снова засунуть обратно, но как только разжимал беззубые челюсти, взмывали ещё насекомые и кружились над нашими головами.

С потолка начала медленно осыпаться серая штукатурка, запахло мокрым асфальтом. Время будто замедлилось и комнату наполнил звук моего дыхания. Я аккуратно полз спиной к стене, пытаясь отдалиться от старика, а он, ощущая запах чужого страха, двигался в мою сторону, хотя я был уверен, что тот абсолютно слеп. Его почти полностью белые глаза напоминали два треснутых шарика от пинг-понга.

Я описывал круги по комнате, всё так же бесшумно перебираясь из угла в угол, а старик медленно шлёпал своими необычно огромными ступнями по голому полу. Через раз слышалось, как его длинные ногти на ногах клацают по бетону. С каждой секундой он всё ближе, и скоро сможет дотянуться до меня, но всё произошло чуть быстрее. За торчащий из стены гвоздь я зацепился халатом, и громкий звук рвущейся ткани подсказал старику, куда целиться.

Он буквально почувствовал меня и упал рядом на колени, схватился за ворот моего халата и прижался носом к моему. С его губ, покрытых чешуйками крыльев насекомых, капала прозрачная жидкость.

– Помоги! Сука! Помоги мне!

С каждым его словом комнату заполняли сотни летающих белых точек.

– Что? Как могу помочь?! – я завопил, стараясь отползти от старика хотя бы на сантиметр. В его глазах пустота, сплошное бельмо.

– Поймай их!

Он отпустил меня и отклонился назад, всё так же сидя на коленях. Старик принялся с безумной скоростью царапать себе грудь, а из-под его ногтей, будто из пульверизатора, летели микроскопические капли тёмной багровой крови. Вскоре он убрал руки от груди, сильно изогнул спину, подняв голову к потолку, и истошно закричал. Тут его рёбра разошлись, и целая туча мотыльков вылетела наружу. Старик захлёбывался теми, что вылетали из его горла и ноздрей. Он расставил руки в стороны и бился в конвульсиях. Вылетевшие насекомые принялись стучаться о стекло и почти закрыли весь скудный свет, проходивший внутрь палаты. Лампа на потолке разбилась, мелкие осколки посыпались на нас, а вот глаза старика светились как прожектор на маяке. Когда последний мотылёк покинул тело старика, тот упал рядом со мной. У меня сбилось дыхание. Эта жуткая картина встала в моей голове словно фотография.

Тощее тело растворялось в воздухе и в итоге совсем пропало, будто и не существовало никогда. Дверь с оглушающим скрипом отворилась полностью. Я бы поставил всё на кон в споре, что её точно кто-то открыл, но я никого не видел в полумраке коридора снаружи. Медленно встав, я похромал к двери. Ноги гудят, словно утыканы сотней тонких игл. Сердце стучит равномерно, но так быстро, что виски пульсируют, а чёткость зрения увеличилась в несколько раз. Когда глаза более-менее привыкли к полумраку, я увидел два длинных коридора – направо и налево. По обе стороны, были комнаты, бесконечное их множество, но ни единого звука.

Вообще никакого.

Ни случайного сквозняка, ни шороха шагов. Мотыльки за моей спиной испарились, я один посреди всеобъемлющей тишины. Пол усеян битым стеклом, а я на босую ногу чуть не ступил прямо на зелёные осколки. Бутылки? Обернулся и придумал, как исправить положение. Оторвал от старой коричневатой простыни несколько полотен и туго, в несколько слоёв, обмотал ступни. Попробовал шагнуть за порог, вполне удачно. Осколки не впивались в кожу, а это значит, что можно выйти отсюда, чем бы это место ни было. Хотя бы в теории.

Я пошёл налево.

Штрихи

Не могу объяснить этот смрад. Всё вокруг похоже на больницу, но это не она. Запах стоит, как в мясных отделах продуктовых магазинов, да и холод почти такой же. Я начинаю замерзать. По предплечьям бегают таких размеров мурашки, что об них можно шкурить дерево.