Она немного прошла в ту сторону, откуда он прибежал, пользуясь ради него временем смертных, а не собственными стремительными путями, известными ей в Элде. Но затем она свернула с широкой тропы. Чащоба, рожденная темным сердцем Элда, была неприятным местом, ибо Элдвуд был добрее в прежние дни, и в нем все еще сохранялся дух погибшего света; но молодые деревца, попадавшиеся им на пути, всегда чувствовали себя здесь одинокими. Они пропускали свои корни в остовы наползающих холмов, создавая предательски непроходимые барьеры. Ни один человек не смог бы отыскать путей Арафели, не говоря уже о том, чтобы выследить ее ночью вопреки ее воле, но она терпеливо расчищала дорогу следовавшему за ней юноше, то и дело останавливаясь и разводя для него ветви. Поэтому у нее было время оглядеться по дороге, и она была потрясена переменами, происшедшими в ее лесу, который она так хорошо знала. Она видела медленную, тяжелую и мудрую работу корней и ветвей, инея и солнца и несказанную славу ее, пробуждающуюся к жизни этой неожиданной ночью. Снова и снова оборачивалась она, чувствуя нерешительность за спиной: мальчик ловил ее взгляд и, несмотря на свою бледность и страх, с новыми силами преодолевал камни и льнущий к нему бурелом – покорно он следовал за ней, словно лишившись воли или последней надежды на иную судьбу.

– Я не оставлю тебя одного, – повторяла она. – Не спеши.

Но он ни разу ей не ответил, ни единым словом.

Наконец деревья слегка расступились на самой границе Нового леса. Арафель хорошо знала это место. Лай гончих доносился из долины Кера, из глубоких лощин, прорезаемых рекой меж холмами, – там лежала земля людей со всеми их делами, дурными и хорошими. Она вспомнила на мгновение о своем изгое и о той ночи, когда он бежал отсюда, – лишь на мгновение ее мысли унеслись далеко, в невидимую даль, и вот уже вновь вернулись к этому времени, к этому месту, к этому мальчику.

Она шагнула на выступ скалы на вершине последнего холма, и вся долина Керберна раскинулась у ее ног – темная дымка в лунном свете. Каменная башня давно выросла на холме за долиной. Люди называли ее Кер Веллом, но настоящее ее имя было иным. Люди беспамятны: они разбросали старые камни и взгромоздили друг на друга новые. Вот как изменили годы облик мира.

Лишь мгновение назад отсюда бежал старый воин или это было много лет назад?

Наконец подошел и мальчик, задыхаясь, он упал на край покатого камня, и струны арфы зазвенели. Он опустил голову и стер со лба пот, откинув спутанные светлые волосы. Затихший ненадолго лай снова возобновился и звучал теперь гораздо ближе, Фиан поднял испуганный взор и вцепился в скалу.

Сейчас, сейчас он побежит, куда поведет его ее светлая воля. Страх разрушал заговор. Мальчик вскочил на ноги. Она метнулась вперед и вновь остановила его легким прикосновением к его пышущей жаром руке.

– Здесь граница моих лесов, – промолвила она, – а там охотятся псы, от которых ты никогда не сможешь оторваться, никогда. Лучше оставайся здесь со мной, Фиан, право, лучше. Это твоя арфа?

Он кивнул, прислушиваясь к гончим. А после отвернулся от нее, чтобы остановить взгляд на темном море деревьев.

– Ты сыграешь для меня? – попросила она. Арафель хотела этого с самого начала, с первого долетевшего до нее звона струн; и желание это горело в ней куда как сильнее, чем любой интерес к людям и собакам. Это было эльфийское любопытство, невинная простота; оно было, как это свойственно ее народу, мудрым и истинным, а значит, выше него не было ничего.

Юноша заглянул в ее внимательные глаза, словно опасаясь, не обезумела ли она; но, возможно, он уже миновал страх, и надежду, и доводы разума. По крайней мере, все это исчезало из его взора, и он снова опустился на край скалы, снял арфу с плеча и расстегнул чехол.

Темный лес расцветился золотыми звездами – так это было прекрасно: арфа была совершенна, за пределами мастерства смертных, а звук ее – более чем красив. Когда Фиан взял ее в руки, она запела живым голосом. Он прижал ее к себе, словно защищая, и поднял свое бледное, все еще угрюмое лицо.

Затем он склонил голову и заиграл, как Арафель просила его, – легкие прикосновения к струнам становились все решительнее, откликаясь эхом из глубин долины Кера и вызывая бешеный лай у далеких гончих. Музыка поглотила все голоса, наполнила воздух и сердце Арафели, и та уже не ощущала дрожи и неуверенности в его руках. Она слушала и почти забыла, которая луна светила на них, ибо так много времени миновало с тех пор как в Элдвуде в последний раз звучала песня настолько нежная и нездешняя.

Фиан ощущал на себе чары, от которых дыхание ветра становилось теплее и деревья вздыхали, прислушиваясь. Страх полностью исчез из его глаз, и, хоть на лице его драгоценными камнями блестел пот, он играл чистую и мужественную музыку.

А потом он вдруг яростно перебрал струны, и мелодия превратилась в дерзкую песнь, непривычную для ее ушей.

В нее вкрался диссонанс – злорадный голос псов заглушил музыку и перебил ее мелодию. Арафель поднялась, чувствуя их приближение. Руки арфиста безвольно опустились. Внизу, в зарослях, послышались шум и цокот лошадиных подков.

Фиан вскочил, отложив арфу, и выхватил из-за пояса маленький кинжал. Арафель вздрогнула при виде этого клинка, пропитанного горьким привкусом железа.

– Нет, – попросила она его, попросила очень вкрадчиво, останавливая его руку. Неохотно, но все же он убрал оружие.

А потом из темноты деревьев на них обрушились гончие и всадники – свора черных подобострастных псов и двое могучих скакунов, цокающих среди них. От восседавших на них мужчин разило железом, их доспехи пугающе переливались в лунном свете. Псы, заливаясь лаем, хлынули на скалу и вдруг откатились обратно, рассыпавшись яростным кругом. Они выли и ежились от страха, шерсть вставала дыбом на их загривках от того, что они увидели. Всадники стегали их плетками, но лошади под ними пятились и ржали от шпор, и мужчины не могли заставить двинуться вперед ни лошадей, ни гончих.

Арафель стояла, оперевшись ногой на скалу, и с холодным любопытством наблюдала за этой неразберихой из людей и животных. Они казались ей мрачнее, жестче и свирепее, чем те изгои, которых ей доводилось встречать, и снаряжение их было странным – скалящаяся волчья голова. Она не могла припомнить этой эмблемы, но ее мало заботили обычаи этих посетителей, еще меньше, чем обычаи тех, что предшествовали им.

На склоне появился третий всадник, могучий и крикливый, и он, хлеща свою неповинующуюся лошадь, поднялся выше первых двоих, до самого гребня холма перед скалой. Следовавшие за ним воины, немало из которых были вооружены луками, тоже добрались до середины склона. Предводитель отъехал в сторону и поднял руку, и луки натянулись, целясь в арфиста и Арафель.

– Стой, – промолвила она.

Рука воина не упала, она лишь медленно опустилась. Он уставился на Арафель, и она легко поднялась на скалу, чтобы поближе рассмотреть этого всадника на высоком черном скакуне. Лошадь внезапно попятилась, и он пришпорил ее и жестко хлестнул кнутом, но так и не отдал приказа своим людям, словно скулящие псы и дрожащие кони наконец заставили его увидеть то, что было перед ним.

– Прочь отсюда! – закричал он таким голосом, от которого могла содрогнуться земля. – Прочь! Или я проучу и тебя! – И он вытащил свой огромный меч и нацелил его на Арафель, хлеща сопротивляющуюся лошадь.

– Проучишь? Меня? – Арафель легко опустилась на землю и взяла за руку арфиста. – Не из-за него ли ты явился сюда и поднял весь этот шум?

– Мой арфист – вор, – промолвил господин. – Отойди в сторону, ведьма. Такие, как ты, тоже подвластны огню и железу.

Теперь и вправду ощутила, что ей не по нраву меч и стрелы с железными наконечниками, которые по первому же слову этого человека могли быть пущены в ход. Однако она не отпускала руки Фиана, хорошо понимая, какая судьба постигла бы его, будь он одинок и беззащитен.

– Но он принадлежит мне, господин людей. Если бы арфист дарил тебе радость, вряд ли ты стал бы его преследовать. А мне он в великую радость, ибо давным-давно не было у меня такого приятного спутника в Элдвуде. Бери арфу, мальчик, и уходи отсюда. Я поговорю с этим грубым человеком.

– Стоять! – закричал господин, но Фиан схватил в руки арфу и бросился прочь.

Просвистела стрела – юноша метнулся в сторону, и арфа со страшным звоном упала на склон. Он мог бы оставить ее, но он начал карабкаться за ней, и это была его ошибка. Мгновенно их окружили лучники, готовые к бою.

– Не делай этого, – просто сказала Арафель господину.

– Что мое, то мое. – Он удерживал лошадь на месте, его меч оставался поднятым, готовый в любое мгновение дать сигнал стрелкам. – Арфа и арфист мои. И ты глубоко ошибаешься, если считаешь, что твои слова для меня что-нибудь значат. Я накажу и его, и тебя за твою дерзость.

Разумнее всего было уйти, Арафель это и сделала. Но через мгновение она уже была рядом с Фианом, лишь фантом под смертной луной.

– Я хочу узнать твое имя, господин людей, если ты не боишься моего проклятия.

Так она подшутила над ним, чтобы его люди видели страх своего повелителя.

– Эвальд из Кер Велла, – ответил он презрительно и не колеблясь, хоть и понимал, кто перед ним. – А твое, ведьма?

– Зови меня, как хочешь, господин. – Никогда еще во времена людей она не являлась им в своем истинном обличье, но гнев охватывал ее все сильнее. – И запомни, эти леса не созданы для того, чтобы в них травить людей, и твой арфист больше тебе не принадлежит. Уходи и будь благодарен. С людей довольно долины Кера. Если она тебе не нравится, приведи ее в порядок. А границы Элдвуда переступать не смей.

Господин закусил свой ус и еще крепче сжал меч, но стрелы глядели в грязь, натянутая тетива уже ослабла. Страх плескался в глазах стрелков, а всадники, прибывшие первыми, подались назад: они были свободны, и оттого у них было меньше самообладания, чем у подневольных лучников.

– Ты забрала то, что принадлежит мне, – продолжал настаивать господин, хоть его лошадь и пыталась податься назад.

– Да, я поступила так. Иди, Фиан. Иди спокойно.

– Ты забрала то, что принадлежит мне! – снова прокричал господин долины. – Так значит, ты не только ведьма, но и воровка? Ты должна заплатить мне за него.

Она задохнулась от удивления, но не двинулась с места.

– Тогда назови свою цену, господин людей. Я заплачу тебе, если ты оставишь нас. Но и я предупрежу тебя – принадлежащее Элду не выйдет за пределы Элда. Самое разумное, если ты попросишь у меня разрешения уйти.

Его взгляд, полный ненависти, но и осторожности, свирепо метался из стороны в сторону. Леденящий холод пронзал Арафель от этого взгляда, особенно там, куда он чаще всего смотрел – чуть выше сердца, и рука ее незаметно метнулась к лунно-зеленому камню, что без оправы висел у нее на шее.

– Я не стану просить разрешения у ведьмы, – произнес господин. – Это моя земля, и я вправе ходить по ней… Что же до цены, то камня будет достаточно. Вот того, – сказал он.

– Я предупредила тебя, – заметила Арафель. – Ты не мудр.

Но человек не проявлял никаких признаков смирения. Тогда она сняла камень с шеи и протянула его вперед на невесомой цепочке.

– Иди, Фиан, – сказала она арфисту, а когда он замешкался, снова крикнула: – Иди!

И наконец он побежал, помчался, полетел как безумный, прижимая к себе арфу.

И когда лес снова затих, угомонился и до нее доносился лишь цокот копыт по камням да жалобный вой псов, она выпустила камень из рук.

– Получи! – промолвила Арафель и двинулась прочь.

Она услышала шум за спиной и повернулась, чтобы лицом к лицу встретить предательство. Меч Эвальда ледяным жалом пронзил ее сердце – она уже таяла, но все же неизбежно ощутила это. Опомнилась она уже в других местах, все еще сгибаясь от боли, перехватывающей дыхание.