– Все очень просто. Для начала должен предупредить вас, что не могу ждать больше семи дней. Я слишком долго не был дома, и отец нуждается в моей помощи. Естественно, вы понимаете, как мне не терпится увидеться с семьей. Однако отец приказал мне помочь вашему сыну. Последние инструкции, которые он передал мне с курьером, звучали так: повидаться с доном Кроче, а потом ехать в Трапани. Там я остановлюсь на вилле у местного дона. Меня будут ждать люди из Америки, которым я полностью доверяю. Опытные люди.

Он сделал паузу. Выражение «опытные люди» имело на Сицилии особое значение – так обычно называли высокопоставленных палачей-мафиози.

– Как только Тури приедет ко мне, он будет в безопасности, – продолжал Майкл. – Вилла – настоящая крепость. А через пару часов мы уже сядем в быстроходный катер и отплывем в Африку. Оттуда, на специальном самолете, перелетим в Америку, где он окажется под покровительством моего отца, и вам больше не придется бояться за него.

– Когда вы сможете принять Тури Гильяно? – спросил Гектор Адонис.

– Я буду в Трапани к утру. Дайте мне с этого момента двадцать четыре часа.

Внезапно мать Гильяно разрыдалась:

– Мой бедный Тури больше никому не доверяет… Не поедет он в Трапани!

– Тогда я не смогу ему помочь, – ответил Майкл холодно.

Мать Гильяно в отчаянии будто сложилась пополам. И тут Пишотта неожиданно взялся утешать ее: поцеловал и крепко обнял.

– Мария Ломбардо, не волнуйся, – сказал он. – Меня Тури послушает. Я скажу ему, что все мы верим этому парню из Америки, так ведь?

Он обвел вопрошающим взглядом остальных мужчин; те в ответ закивали.

– Я самолично доставлю Тури в Трапани.

Все вроде бы были довольны. Майкл понял, что именно холодный ответ убедил их поверить ему. Сицилийцы опасались излишней теплоты и щедрости. Его же раздражала их разборчивость и нарушение отцовских планов. Дон Кроче теперь враг, Гильяно может приехать не сразу, а то и не приехать вообще… В конце концов, кто ему этот Тури Гильяно? И, если на то пошло, кто Тури Гильяно его отцу?

Вместе они перешли в небольшую гостиную, где мать уже подавала кофе и анисовую настойку; она извинилась, что ничего сладкого нет. Настойка согреет Майкла во время ночной поездки в Трапани, сказали ему. Гектор Адонис вытащил золотой портсигар из кармана своего ладно скроенного пиджака и пустил его по кругу, потом сунул сигарету себе в изящно очерченный рот и даже настолько забылся, что откинулся на спинку кресла, так что его ноги оторвались от пола. В это мгновение он выглядел как марионетка, подвешенная на ниточках.

Мария Ломбардо указала на гигантский портрет на стене.

– Разве он не красавец? – воскликнула она. – И столь же добр, как хорош собой… Мое сердце было разбито, когда его объявили вне закона. Помните тот страшный день, синьор Адонис? И всю эту ложь, которую они наплели насчет Портелла-делла-Джинестра? Мой сын никогда так не поступил бы.

Остальные мужчины смутились. Майкл во второй раз за день спросил себя, что же случилось в Портелла-делла-Джинестра, но вслух задавать вопрос не стал.

– Когда я был учителем Тури, – сказал Гектор Адонис, – он обожал читать. Наизусть знал легенды про Карла Великого и Роланда, а теперь он сам – легенда. Когда его сделали преступником, мое сердце тоже было разбито.

Мать Гильяно с горечью произнесла:

– Ему повезет, если он останется в живых. Ох, и зачем только мы хотели, чтобы наш сын родился здесь? Конечно, мы мечтали, что он будет настоящим сицилийцем… – Она язвительно усмехнулась: – Он и стал. Его жизнь в опасности, и за его голову назначена награда. – Она замолчала, а потом добавила с искренней убежденностью: – Мой сын – святой.

Майкл заметил, как Пишотта хмыкнул с видом человека, вынужденного выслушивать сентиментальные рассказы любящих родителей о достоинствах их детей. Даже отец Гильяно сделал нетерпеливый жест. Стефан Андонили кривовато улыбнулся, и Пишотта сказал по-доброму, но трезво:

– Мария Ломбардо, дорогая моя, ваш сын отнюдь не так беспомощен. Он не дает себя в обиду, и враги до сих пор боятся его.

Мать Гильяно сказала, уже спокойнее:

– Я знаю, что он убивал – много раз, – но никогда мой сын не творил несправедливостей. И всегда давал им очистить душу и вознести Господу последнюю молитву.

Внезапно женщина схватила Майкла за руку и вывела через кухню на балкон.

– Никто из них по-настоящему не знает моего сына, – шепнула она ему. – Им не понять, насколько он ласков, насколько добр. Может, с мужчинами он другой, но мне известно его истинное лицо. Он всегда меня слушался, ни разу не нагрубил. Он – любящий, заботливый сын. Когда его только объявили вне закона, он смотрел вниз с гор, но не видел. А я смотрела вверх и тоже не видела. Но мы чувствовали присутствие друг друга и нашу любовь. Я чувствую его и сейчас. Как подумаю, что он один в горах и тысячи солдат охотятся за ним, мое сердце разрывается на части. Возможно, ты единственный, кому под силу его спасти. Обещай, что дождешься его.

Она продолжала крепко сжимать его руку в своих; слезы катились у нее по щекам.

Майкл поглядел вниз, в темноту ночи, где крошечный Монтелепре притаился во чреве огромных гор, и лишь центральная площадь еще была освещена. Небо унизывали звезды. На улицах внизу слышались бряцание оружия и хриплые возгласы патрульных карабинери. Казалось, город населен привидениями. Они двигались сквозь ласковый ночной воздух, пронизанный ароматом лимонных деревьев, приглушенным стрекотом насекомых и внезапным шумом проезжающего полицейского патруля.

– Я буду ждать, сколько смогу, – мягко ответил Майкл. – Но я нужен отцу дома. Сделайте так, чтобы ваш сын приехал ко мне.

Она кивнула и повела его обратно, к остальным. Пишотта мерил комнату шагами. Он выглядел встревоженным. Сказал:

– Мы решили дождаться рассвета, когда кончится комендантский час. В городе слишком много солдат, готовых спустить курок, в темноте что угодно может приключиться. Вы не возражаете? – обратился он к Майклу.

– Нет, – ответил тот. – Если это не слишком обременит наших хозяев.

Его немедленно заверили, что никаких проблем нет. Им приходилось ночевать тут много раз, когда Тури Гильяно проникал в город повидаться с родителями. К тому же им много о чем нужно поговорить, обсудить детали. Все стали располагаться удобнее, готовясь к долгой ночи впереди. Гектор Адонис снял пиджак и галстук, но сохранил элегантный вид. Мать заварила свежий кофе.

Майкл попросил рассказать ему все, что известно про Тури Гильяно. Ему казалось, так он лучше его поймет. Родители снова взялись превозносить своего замечательного сына. Стефан Андолини вспомнил день, когда Тури Гильяно спас ему жизнь. Пишотта поведал несколько уморительных историй про дерзость Тури, его чувство юмора и мягкосердечие. С предателями и врагами он безжалостен, но даже их никогда не подвергает пыткам и унижениям. А потом рассказал про трагедию в Портелла-делла-Джинестра.

– В тот день он плакал, – говорил Пишотта. – Перед всем отрядом.

– Не мог он убить тех людей в Джинестре, – заявила Мария Ломбардо.

Гектор Адонис успокоил ее:

– Мы все это знаем. Он родился с доброй душой… – Повернулся к Майклу: – Он любил книги. Я думал, станет поэтом или ученым. Он был задиристый, но не жестокий. Его гнев был праведным. Он ненавидел несправедливость. Его возмущало, как сурово карабинери обходятся с бедняками и как они снисходительны к богачам. Еще мальчишкой он приходил в ярость, слыша про фермера, который не может запасать кукурузу из своего урожая, пить собственное вино, есть свиней, которых сам забил. И все равно он был добрый мальчик.

Пишотта усмехнулся:

– Теперь он уже не такой добрый. И тебе, Гектор, не к лицу разыгрывать маленького безобидного школьного учителя. На лошади ты одного роста с нами всеми.

Гектор Адонис вперил в него суровый взгляд:

– Аспану, сейчас не время для твоих шуток.

– Эй, коротышка, – раздраженно бросил Пишотта, – ты, что ли, возомнил, что можешь меня напугать?

Майкл обратил внимание на прозвище Пишотты – Аспану – и на то, что между этими двумя определенно есть глубоко укоренившаяся неприязнь. Постоянные намеки Пишотты на рост Адониса, резкость, с которой профессор разговаривал с Пишоттой. Собственно, недоверие витало между всеми ними; Стефана Андолини тут держали на расстоянии вытянутой руки, мать Гильяно никому не доверяла полностью. Тем не менее к исходу ночи Майклу стало ясно, что все они любят Тури.

Майкл осторожно произнес:

– Тури Гильяно написал «Завещание». Где оно сейчас?

Повисла долгая пауза; все напряженно уставились на него. Внезапно и он лишился их доверия.

Наконец Гектор Адонис заговорил:

– Он начал писать его, следуя моему совету, и я ему помогал. Подпись Тури стоит на каждой странице. Все секретные договоренности с доном Кроче, с правительством в Риме и правда про Портелла-делла-Джинестра. Если его опубликовать, правительство точно падет. Это последняя карта, которую Гильяно разыграет, если нечего будет терять.

– Что же, надеюсь, оно в надежном месте, – заметил Майкл.

– О да, дону Кроче очень хотелось бы наложить на «Завещание» свою лапу, – ответил Пишотта.

– В свое время, – сказала мать Гильяно, – мы устроим так, чтобы «Завещание» доставили тебе. Возможно, отправим в Америку вместе с девушкой.

Майкл окинул их изумленным взглядом:

– Какая девушка?

Все отвели глаза, будто от неловкости или стыда. Они понимали, что сюрприз не из приятных, и опасались его реакции.

– Невеста моего сына, – сказала мать Гильяно. – Она беременна. – Повернулась к остальным: – Не растворится же она в воздухе! Возьмет он ее или нет? Пусть скажет прямо сейчас.

Хотя она и старалась не терять присутствия духа, реакция Майкла явно ее тревожила.

– Она приедет к тебе в Трапани. Тури хотел послать ее в Америку вперед себя. Когда она пришлет весточку, что с ней все в порядке, Тури придет к тебе.

Майкл осторожно ответил:

– На этот счет инструкций у меня нет. Я должен проконсультироваться с моими людьми в Трапани насчет времени. Знаю, что вы с мужем последуете в Америку за сыном. Не может девушка подождать и поехать с вами?

Пишотта отрезал сухо:

– Девушка – это проверка. Она пришлет кодовое слово, и Гильяно будет знать, что человек, с которым он имеет дело, не только честный, но и толковый. Только тогда и поверит, что вы можете безопасно вывезти его с Сицилии.

– Аспану, – гневно воскликнул отец Гильяно, – я уже говорил и тебе, и моему сыну: дон Корлеоне дал слово, что поможет нам.

Пишотта ответил уже мягче:

– Сам Тури распорядился так.

Майкл спешно размышлял. Наконец он сказал:

– Думаю, это вполне разумно. Мы проверим маршрут отхода и убедимся, что он безопасен.

Он не собирался использовать тот же путь для Гильяно. Его матери сказал:

– Я могу отправить вас с мужем вместе с девушкой.

Но на его вопросительный взгляд родители Гильяно лишь помотали головами.

Гектор Адонис мягко обратился к ним:

– А ведь это неплохая идея.

– Мы не уедем с Сицилии, пока наш сын здесь, – заявила мать Гильяно.

Отец Гильяно скрестил руки на груди и кивнул. Майкл понял, о чем они думают. Если Тури Гильяно суждено погибнуть на Сицилии, они не хотят быть в Америке. Они должны остаться, чтобы оплакать его, похоронить, принести цветы на могилу. Финал трагедии принадлежит им. Девушка может ехать – ее с Тури связывает любовь, но не кровные узы.

Среди ночи Мария Ломбардо Гильяно показала Майклу альбом с вырезками из газет, объявлениями, где правительство в Риме обещало награду за голову Гильяно. Там же был очерк, опубликованный в Америке, в журнале «Лайф», в 1948 году. В очерке Тури называли величайшим разбойником современности, итальянским Робин Гудом, который грабит богатых, чтобы помогать бедным. Было там и одно из знаменитых писем, которые Гильяно рассылал в газеты:

«Пять лет я боролся за свободу Сицилии. Я отдавал бедным то, что отбирал у богатых. Пусть народ Сицилии сам решит, кто я – преступник или борец за свободу. Если они выскажутся против меня, я сам отдамся в руки властям. Но пока они со мной, я буду продолжать тотальную войну».