Виктор. А какие тебе надо?..

Вера Александровна (словно очнувшись, по-хозяйски). Я сейчас вам все объясню. Что, куда, почем…

Вбегает Тася.

Тася. Геннадий… ему плохо… Он умирает… Я говорила ему: не надо приезжать сюда!

Вера Александровна. Ты лекарство дала?

Тася. (рыдая). Дала…

Дунька. В больницу его надо!

Вера Александровна. Надо вызвать скорую!

Виктор. Ты помнишь, сколько ехала скорая, когда отцу стало плохо?

Дунька. Нужна машина! Больница тут не так далеко… Я знаю.

Виктор. А где ее сейчас взять?

Пауза.

Неволин (шоферу). Слушай, шеф, надо человека сначала в больницу отвезти – плохо ему.

Шофер. Какую еще больницу! Про больницу никакого разговора не было! Не успеем мы…

Неволин. Да умирает человек, понимаешь ты!

Тася. Он умирает там… боже мой, он умирает…

Дунька. Так. Сбрасываем вещи, сажаем дядю Гену и едем в больницу!

Шофер. Ни в какую больницу я не поеду! Он помрет еще по дороге!

Вера Александровна. Послушайте, мы вам заплатим…

Шофер. Да что вы мне заплатите! Мне сказано – вывезти вещи, освободить дачу. А жмуриков возить я не нанимался.

Вера Александровна. Каких жмуриков?

Шофер. Трупы! Трупы которые… Трупы возить специальный транспорт есть. Его и вызывайте.

Тася. Он живой, что говорите?

Неволин (хватает шофера). Слушай, заткнись! Поедешь как миленький, понял?

Шофер (решительно высвобождаясь). Как же! Ты тут не командуй! Нашелся командир! У меня командиров и без тебя хватает!

Дунька. Он без ключей. У него ключи в машине остались.

Максим. А кто машину поведет? Я не умею.

Неволин. Да доедем как-нибудь… Я в армии пробовал грузовик водить…

Шофер бросается к двери. Неволин кидается на него, валит с ног. Борются.

Максим бросается ему на помощь. Виктор смотрит растерянно, не знает, что делать. Свалка. Крики. Неволин и Максим выкручивают шоферу руки за спину.

Шофер. Пусти, кому говорят! Ну, гады, поплачете вы у меня!

Виктор. Ну и что теперь?

Дунька. Да посадите в чулан вместо бюста. Пусть посидит, пока мы дядю Гену отвезем. Потом выпустим.

Неволин и Максим волокут упирающегося шофера к шкафу, где еще недавно стоял бюст.

Шофер. Пусти! Только сядь в машину, только сядь! Посажу гадов! Твари, наплачетесь у меня!

Неволин и Максим заталкивают шофера в шкаф, запирают дверь. Все остальное время из чулана периодически доносится стук и крики: «По суд пойдете! Отпустите, кому говорят!»

Дунька. Папа, давайте с Максимом за дядей Геной… Тася, одевайся быстрее!

Тася. Я сейчас, сейчас… Неужели это наказание?

Вера Александровна. Господи, одевайся быстро, тебе сказали! По дороге будешь рассуждать!

Дунька. Поедем мы с Неволиным. А вы тут будете бабулю охранять от этого… (угадывает на шкаф).

Все уходят из комнаты. Пустая сцена и только стук и крики из шкафа.

Появляются все сразу. Виктор и Максим ведут Юсина. Вера Александровна поддерживает Тасю.

Юсин (прерывисто). Вера, все справедливо… Есть вещи, которые нельзя… нельзя себе позволять… Он был моим другом, а я захотел после его смерти занять его дом… Слава богу, все позади… Вера! Мальчики! Поверьте мне…

Тася. Вера, дорогая моя… Я не думала… я не знала! Прости меня!

Вера Александровна (обнимает ее). Все обойдется… Успокойся. Иди, надо торопиться…

Дунька. Ну, все… Мы с Неволиным погнали… Когда вернемся, не знаем… Вы уж тут сами как-нибудь…

Неволин. Вы с этим бугаем поосторожнее (кивает на чулан). С такими надо аккуратно… Мы уедем – выпускайте.

Максим. Оставляешь нас наедине с народом?

Неволин. А другого выхода нет…

Все выходят. Тишина и редкие крики шофера: «Отпустите!» Потом и он замолкает.

Шум отъезжающей машины. Потом возвращаются Вера Александровна, Виктор и Максим.

Вера Александровна. Бедная Тася! Если с Генной что-то случится, она останется совсем одна…

Максим. Зато нам ничего не страшно – у нас же семья!

Из чулана слышится крик: «Откройте!»

Вера Александровна. Да выпусти ты его! Надоел. Орет и орет.

Виктор отпирает чулан. Из него вываливается шофер.

Шофер (задыхаясь от ненависти). Ну, я вам устрою! Я вам сделаю! Я вам сделаю! Под суд пойдете! (уходит).

Виктор. Что же это все нас судить хотят, а мать? Что же мы такого натворили? Чем не угодили?

Вера. На всех не угодишь.

Комната затемняется. Высветляется сад. Неожиданно появляется Клава.

Она подходит к месту, где закопали бюст, поднимает лопату и начинает копать.

Клава. Ишь, чего придумали, в яму закопать!.. С глаз долой, из сердца вон. Как будто все так просто… Нет, так не бывает… Вам не нужен, а нам…

Появляется Инга.

Инга. Ты чего тут ищешь, теть Клава? Неужели Иконниковы клад закопали?

Клава. Клад не клад, а мне нужно…

Инга заглядывает в яму.

Инга. А это… С собой, значит, решили не брать… Не понадобился.

Клава. Ох, Инка, злая ты стала… Ты что их отсюда выжила? За Максима отомстить захотела? Расквитаться? Ты, мол, тогда меня так, а я теперь тебя эдак… Всю семью отсюда повыведу…

Инга (насмешливо). Да брось ты, тетя Клава. Я уж и забыла все, не помню… Что там было, когда?.. Просто мне нужен был дом под общежитие для рабочих…

Клава. Для приезжих, что ли?

Инга. Ага. Для гастарбайтеров… А иконниковский оказался самый удобный. Он на отшибе стоит, просторный… Их в него, этих гастарбайтеров, много влезет… Они люди терпеливые. Так что, тетя Клава, как говорится, ничего личного – дела. Не я, так другой бы их отсюда выпер…

Инга задумывается вдруг, внимательно глядя на Клаву.

Инга. Тетя Клава, а чего это ты так из-за этой хреновины (кивает на бюст) взволновалась? Копаешь тут, надрываешься…

Клава. Не твое дело. Хочу и копаю.

Инга (азартно). Нет, ты погоди… Неужели правду говорили, что твоя Юлька – от него… От Николая Николаевича Иконникова…

Клава. Сказала – не твое дело.

Инга. Значит, правда. А что такого… Ты в молодости, говорят, хорошенькая была… Прямо как я, такая же дурочка… А он что – и не знал? Ты ему и не призналась?

Клава. Не мешай, говорю.

Клава копает, Инга молча наблюдает за ней.

Инга. Ни фига себе история!.. Столько лет молчала! Получается, вы с Иконниковыми, считай, родственники…

Клава молча копает.

Инга. Ладно, ты тетя Клава, одна-то не надрывайся, не молоденькая уже… Я тебе сейчас гастарбайтеров кликну – они помогут…

Инга вдруг свистит по-мальчишески. Потом кричит и машет рукой.

Инга. Эй, Анвар, идите сюда!

Подходят трое гастарбайтеров в спецовках. Один явно главный. Инга обращается только к нему.

Инга. Анвар, вы тетеньке помогите… Выкопайте эту штуку и отнесите, куда она скажет. Вам же здесь теперь жить…

Инга уходит. Гастарбайтеры выкапывают бюст, очищают от земли, о чем-то переговариваются.

Анвар. Какой красивый! Наверное, большой человек был…

Клава. Большой… Красивый… Таких уж нет.

Анвар. Зачем закапывали?

Клава. Теперь уже спросить не с кого… Никого не осталось…

Гастарбайтеры осторожно несут бюст. Клава показывает, куда идти. Уходят.

Налетает ветер, шумит в почерневших ветвях деревьев.

1987–2006 гг.

Профессиональный инстинкт

Для Господа понятия «законно» и «справедливо» – это всегда синонимы, а для человека очень часто антитеза. Бог их создал, как одно целое, а человек их разъединил.

А. Г. Звягинцев

Действующие лица

Олег Северин – прокурор в отставке. Привлекательный, ироничный мужчина лет сорока, основательно потрепанный жизнью. Достоинство и самоуважение для него по-прежнему не пустые слова.

Полина Ксенофонтова – телеведущая. Эффектная молодая женщина, решительно пробивающая свой путь в жизни, настроенная на успех.

Андрей Андреевич Оконечников – судья в отставке, погруженный в воспоминания о прошлом, пытающийся разобраться в нем.

Вадим Забродин – начальник Службы безопасности банка «Магнум». Ровесник Северина. Жилистый, спортивного вида мужик с холодными, безжалостными глазами.

Бамбук – подручный Забродина.

Катя Аристархова – молодая женщина, похожая на раненую птицу.

Марина – немолодая уже женщина, всю жизнь проработавшая «обслуживающим персоналом».

Вера – ее дочь, современное создание, то есть зачастую складывается впечатление, что она существует вне времени и пространства.

Игорь Цапцин – врач, который сам нуждается в лечении. Кирилл Аристархов – юрист, муж Кати.

Альбина Жеребуха – актриса бальзаковского возраста.

Роберт Снежанский – актер в том возрасте, когда у актера уже все позади.

Генерал Георгий Лоскутов – настоящий генерал.

Картина первая

Дачный поселок. В центре сцены – фасад старой деревянной дачи с открытой верандой на втором этаже. Справа у входа на участок – противопожарный щит с багром, топором.

Летний вечер, уже темнеет. Судья Оконечников на верхней веранде что-то увлеченно пишет, сидя да столом. Задумывается, откидывается на спинку кресла, трет глада. Звучит его голос – он, видимо, повторяет про себя написанное…

– Никогда не верил, что даже самое сильное потрясение может привести к перерождению человека, радикально его изменить. Человек, конечно, может наложить на себя какие-либо ограничения, попытаться не делать того, что делал раньше, но не более того…

Если человек вдруг изменился в своем корне, это значит, что его внутренний мир разрушен! Он, пережив психический стресс, стал иным и… безнадежно больным…

Единственная возможность переменить себя и уцелеть – оказаться в чужой душе, живущей уже сотни лет в других измерениях, в других верах. И когда ты познаешь их, твоя кровь начнет течь в обратную сторону. И ты уже не только расстаешься с собой прежним, но и начинаешь отстаивать свои новые взгляды, свою новую честь…

Откуда-то перед дачей появляются два незнакомца. В руках у одного из них карманный фонарик. Это Забродин и Бамбук. На Забродине куртка с капюшоном, опущенном на глада так низко, что узнать его нельзя.

Забродин. Здравствуйте, судья! Не подскажите, как найти дачу Лоскутова? Того самого, которого застрелила жена.

Судья. А вы, простите, кто?

Забродин. Я, понимаете ли, в некотором роде писатель…

Вдруг светит фонарем прямо в лицо судьи.

Судья. Писатель? А замашки плохого следователя. Прекратите светить мне в глаза, черт подери!

Забродин. Извините, я так понял, что в поселке нет света.

Судья. Да, его теперь часто отключают. Раньше такого не было.

Забродин. Раньше… Мало ли чего раньше не было…

Судья. И о чем же вы пишите, господин писатель?

Во время их разговора Бамбук внимательно изучает пожарный инвентарь. Берет топор, подкидывает его в руке.

Забродин (прогуливаясь по участку). Пишу на криминальные темы, детективы, расследования… Я, конечно, не Лев Толстой и не Достоевский… Как они, наверное, не могу, а как все остальные – ради бога. Я, знаете ли, пишу, опираясь на факты и документы. Описываю события и преступления, о которых узнал, так сказать, из первых рук.

Судья. С некоторыми преступлениями, даже с помощью информации, полученной из первых рук, трудно разобраться.

Забродин. Это вы правильно заметили. Вот вы, например, верите в официальную версию убийства генерала Лоскутова?

Судья. Мало ли во что я верю или верил. Приговор вынесен.

Забродин. Что особенно интересно – вынесен вами лично.