Весь мегаполис стал похож на муравейник. Репортеры с вечера осаждали здание НИИ технического прогресса, пронюхав неведомым образом об утренних событиях. Это была сенсация: несколько ведущих работников во главе с директором подали в отставку по требованию Президента. Остановилась вся работа учреждения, исчезли все чертежи, все базы данных, все, что хоть немного относилось к основной работе НИИ. И хотя профессор Берг с кучкой помощников пытались по памяти восстановить хоть что-нибудь, каждый понимал, что это бесполезно. Сенсация года, десятилетия, века! Естественно, к любому вышедшему из здания человеку бросались представители всех средств массовой информации, существующих на планете – всевозможных мастей и калибров, с микрофонами, камерами, фотоаппаратами. Но мало кто мог сказать что-то вразумительное. Лишь одно имя было у всех на устах и разнеслось эхом в одно мгновение – Александр Красавин. Люди, очнувшиеся от привычной полудремы, шептались по закоулкам, не в силах понять, кто этот Красавин – герой или сумасшедший. И самое страшное: что же теперь будет? Как будет жить дальше мегаполис и вся планета?

Среди толп народа шныряли полицейские роботы: не ведавшие брезгливости, они заглядывали везде – и в новые, и в старые кварталы, и в сады, и в помойки, в самые укромные уголки, но не нашли никого, похожего на искомый объект.

Какое-то торможение было в мыслях. Александр не просто не понимал, он даже и не желал понять, что происходит сейчас вокруг. Он исполнил свой долг – то, что велела ему совесть, и больше не вспоминал об этом. Он слишком устал анализировать и прогнозировать. Ему было абсолютно все равно, что с ним будет дальше.

– Эй, ты! – окликнул его кто-то, когда Александр проходил через ворота периметра. – Иди сюда, подержи сумку с инструментами!

Красавин приблизился к человеку, тот всучил деловито ему две небольшие пластиковые сумки, потом влез на стремянку, установленную возле одного из железных деревьев, и принялся копаться в пластиковой листве. Александру не было видно, что он делает, да он и не интересовался. Он вообще не думал, уставившись в забытьи в одну точку. Непривычная пустота внутри тяготила его, и он не знал, чем заполнить ее. Слишком страшна и глубока была она.

– Эй, ты, парень, ты оглох что ли? Олух Царя небесного! Дай отвертку! – ремонтник грубо толкнул Александра в плечо.

Красавин машинально бросил его сумки на землю и пошел прочь, не слушая проклятий, посылаемых ему вслед.

Он не помнил, как добрел до своего дома.

– Здравствуйте, сэр» – привычно приветствовал его Джим. – Долли приготовила отличный завтрак. Куда вам его подать?

– В кабинет, Джим, – пробормотал Александр и пошел наверх.

Взяв томик стихов какого-то известного раньше, но теперь уже прочно забытого всеми поэта, он сел в кресло и погрузился в чтение. Джим принес поднос с завтраком и удалился.

Так пролетел незаметно час или два. Потом внизу послышался шум, но Красавин не обратил на него внимания. Вскоре на пороге его кабинета появился человек в мундире капитана полиции, а за его спиной еще два сержанта. Они молча остановились у дверей, пораженные. Человек, который день назад буквально уничтожил всю основу общественной жизни – это злополучное НИИ технического прогресса, этот человек, которого целые сутки разыскивала вся полиция планеты, преспокойно сидел в кресле дома и читал стихи.

Наконец, Красавин поднял глаза на капитана:

– Что вам угодно?

– Господин Красавин? – осведомился офицер, все еще не веря своим глазам.

– Да, это я, – подтвердил Александр.

– У нас есть приказ арестовать вас и обыскать дом, – сообщил капитан.

Больше всего этого молодого офицера удивило, как воспринял это известие арестованный. В самом деле, он еще никогда не видел, чтобы при аресте люди смеялись!

– Да-да, конечно, – сквозь смех согласился Александр. – Проходите, присаживайтесь. Пусть ваши люди делают свое дело. Они вряд ли найдут что-нибудь стоящее, но ведь это их работа. Работа нужна людям, – он снова стал серьезным.

– Вы извещены о своих правах? – спросил капитан, в соседнее кресло.

– Да, конечно, не стоит беспокоиться, – Красавин откинулся назад в своем кресле и спросил: – Вы позволите хотя бы дочитать поэму до конца? Это не займет много времени.

– Пожалуйста, продолжайте, – разрешил капитан.

Красавин с интересом смотрел на своего гостя. Едва ли он был старше него. Наверное, так же приехал когда-то из родной деревни со своими мечтами и надеждами чего-то добиться в жизни; так же, наверное, считается сейчас перспективным сотрудником, с увлечением исполняя полицейский долг и искренне веря, что служит общественному благу. И он прав, счастливый в своем заблуждении. И он счастлив, уверенный в своей правоте и нужности.

Александр, наконец, отложил книгу и позвонил. Появился Джим.

– Джим, подай пожалуйста пальто, – попросил его Красавин.

В портале открывшейся двери Александра ослепили сотни вспышек фотокамер. В уши ворвался гул толпы, собравшейся вокруг особняка. Увидев Красавина, репортеры как хорошие охотничьи собаки, взвыв от восторга, встали в стойку и ощетинились микрофонами. Если бы с Александром не было полицейских, расчищающих ему дорогу, его бы смяли в одно мгновение.

– Что вы чувствовали, когда уничтожали чертежи? – кричал кто-то справа.

– Зачем вы это сделали? – доносилось слева.

– Никаких комментариев, – объявил молодой капитан.

Наконец, Красавин оказался в автомобиле. Капитан назвал роботу-водителю адрес и повернулся к своему подопечному. Он не уставал удивляться этому человеку. Александр совершенно не выглядел довольным таким ажиотажем вокруг него. Напротив, он был внешне спокоен, даже равнодушен. Казалось, его нисколько не волновала его дальнейшая судьба. И оттого капитан, как сотни других людей, столпившихся вокруг машины, не мог понять, кто перед ним – герой или сумасшедший.

Бесконечный день в бесконечных белых стенах. И пронзительная тишина. Сколько времени прошло с тех пор, как он попал сюда, Красавин не знал. Он давно потерял счет времени. Сколько снов отделяло его от той мертвой жизни в одноликом сером мегаполисе, где было серым даже небо. И как сны отличались от реальности! Как ярки они были и радостны! Наверное, что-то перевернулось в мире, ведь все должно было быть наоборот: краски жизни и темнота снов.

Профессора Берга все же допустили к Александру. Красавин радовался тому, что может ему рассказать о своих снах.

– Сегодня мне снился дом, профессор. Я был в своем детстве. Я уже забыл о нем, а ведь там, оказывается, было синее небо! Там светило солнце, и возле нашего дома росла настоящая береза!

– Саша, послушай меня, – начал Берг, прерывая его рассказ. – Я давно знаю тебя, ты мне почти как сын. Саша, у тебя есть последний шанс все исправить и избежать казни. Когда тебя освободят, ты можешь уехать на родину. Еще не поздно.

– О чем вы? – удивленно спросил Александр.

– О чертежах, Саша, у тебя ведь были копии. Ты можешь сказать, что ты их не уничтожал. Тебя переведут в клинику, а потом отпустят.

– Профессор, я уничтожил их еще раньше, чем все остальное, – усмехнулся Красавин.

– Боже мой! – Берг снял очки, нервно протер их носовым платком. – Старый дурак, осел! Мне не нужно было говорить тебе всего этого тогда…

– Нужно, профессор, нужно, – Александр был тверд и уверен. – Кто-то должен был остановить это безумие, хотя бы на время, так почему не я? Мне жаль огорчать вас, но по многим причинам назад уже не вернуться. Я ни в чем не раскаиваюсь и жалею только, что не могу сделать большего. Я видел, как живут люди в старых кварталах. Я был слишком наивен, живя по однажды заданной программе. Но за последние дни я понял главное. Это общество мертво. Оно обречено, если его не исправить. Я не жду снисхождения, его не будет, потому что в этом обществе не существует снисхождения. Я использую свое единственное право. Может быть, в следующий раз, если таковой представится, мне повезет больше. Простите, но я не могу и не хочу притворяться и лицемерить всю жизнь.

– Тогда побег, – зашептал, сжав его руку, Берг. – Саша, мы уедем из этого проклятого города, спрячемся в горах.

– Зачем? – этот вопрос заставил профессора замолчать. – Чтобы прятаться всю жизнь? От себя не убежать.

– Ты мог бы собрать вокруг себя единомышленников, и сообща вы исправили бы мир в лучшую сторону.

– Нет, Андрей Лукич. Я не могу и не хочу быть лидером. Считайте, что я трус и эгоист, кто угодно. Но вы, профессор, найдите нового человека, который бы не был изуродован технократическими идеями. Скажите ему, что мир техники нельзя победить новой техникой. Только человеческим разумом. Только так. А теперь прощайте.

Александр сел, обхватив голову руками, и больше уже не отзывался ни на какие просьбы.

Берг медленно отошел от него, задержался у двери и, боясь уже обернуться, прошептал:

– Прощай, Саша.

Александр ждал. За ним должны были прийти с минуты на минуту, чтобы вести его в суд. Наконец, перед ним возник силуэт – легкий, изящный, совсем не похожий на солдафонов-охранников. Странно, что здесь могло делать это ангелоподобное существо? Воображение мешало разуму, затуманивало его воспоминаниями. Красавин не сразу узнал Леночку. Вернее, он не сразу понял, что это она. Просто смотрел, смотрел на нее, любовался ею и молчал.

– Здравствуй, – сказала Леночка. Эта легкая строгость шла ей. Александр отметил это про себя.

Не слыша ответа, она нервно продолжила:

– Ты поступил, как последний глупец.

– Очень рад это слышать, – с иронией отозвался Красавин.

– Твоя дурацкая ревность затемнила твой разум! Ты не только подписал себе смертный приговор, но и мне жизнь сломал.

– Твою карьеру, ты хочешь сказать? – поправил Александр, все также забавляясь этим милым злящимся ангелочком.

– Какая разница?! – отмахнулась она.

– Действительно, разницы никакой, – согласился Красавин с улыбкой.

– Ты жесток! – Леночка в раздражении топнула ногой.

– Наверное, – пожал плечами Александр.

– Оставь этот дурацкий тон! – потребовала она. – Неужели ты действительно не понимаешь значение своего поступка? Ты же ВСЕ разрушил!

– Ну, это вряд ли.

– Все! – повторила Леночка. – Твоя ревность…

– Ревность? – перебил ее Александр. – Причем здесь ревность? Мне абсолютно все равно, с кем ты была и где. Ты сама отрезвила меня. Ты сама не раз говорила, что любви не существует, что она уже изжила себя, что ее место заняли гораздо более интересные вещи – наука и техника. Откуда же взяться ревности, если любви не существует?

– После того, как ты начитался этих занудных старинных романов и стишков, я могу ожидать от тебя чего угодно. Ты не вписываешься в общество. Естественно, что общество должно избавиться от тебя.

– Нет, это я решил избавиться от общества, – возразил Красавин. – Оно меня не устраивало. Скука, серость, пустота, рутина. И ты здесь совершенно ни при чем.

Он видел, что это ее задело (легкое облачко пробежало по ее безупречному лбу). Но Леночка справилась с собой и все так же равнодушно взглянула на него:

– Что ж, тем лучше. Мне не придется краснеть и упрекать себя, что я стала причиной катастрофы.

– Я не знал, что ты умеешь краснеть, – сказал Александр.

Он знал все ее мысли наперед. Сейчас Леночка хотела разозлиться, может быть, даже в ярости дать ему пощечину, но она не сделает этого. Леночка не любит терять самообладание. Ничего не ответив, она уйдет молча, но так и не поймет, зачем приходила к нему.

Он не ошибся. Леночка смерила его холодным взглядом и вышла не попрощавшись.

Все газеты планеты продолжали трубить о сенсационном провале НИИ технического прогресса, смакуя детали с наслаждением гурмана. Одна за другой появлялись самые невероятные версии о причинах произошедшего. Постоянно мелькали на первых страницах под громадными заголовками имена и фотографии Красавина, Батырова, теперь уже бывшего директора НИИ и даже Леночки. Но главное было впереди. Со страхом и нетерпением ждали судебного процесса, который должен был все прояснить. Никто не сомневался, что это будет образцово-показательный спектакль в назидание всем пытающимся плыть против течения или выбиваться из общего шаблона. Сам Президент проявлял интерес к этому делу.

Наконец, день слушаний настал. Зал суда наполнился репортерами, видными политиками, представителями общественности и муниципалитета с самого утра, так что к полудню пришлось ограничить доступ на заседание. Люди сидели, стояли в проходах, толкались в дверях, шептались между собой. Трудно было сказать, поддерживают ли они Красавина или осуждают. Скорее, это было простое любопытство, которое так часто граничит с глубоким равнодушием.