И вот в зал ввели Красавина. Больше всего присутствующих поразило то, что Александр улыбался непонятной безмятежно-снисходительной улыбкой, будто хотел сказать: «Мне жаль вас, ребята, но вы сами выбрали свой путь». Эта улыбка не сходила с его лица на протяжении всего процесса. Даже бывалые юристы отмечали потом, что все шло слишком быстро. Слишком торопился суд, торопился прокурор, заламывали горестно руки представители потерпевшего НИИ. Свидетели не успевали рассказать и половины того, что могли бы, тем более, если их показания могли помочь Красавину. В результате процесс уже подходил к концу, но до сих пор не было ясно, почему Красавин уничтожил чертежи и базы данных института. Видимо, судьи и сами поняли, что так продолжаться не может, поэтому адвоката во времени ограничивать не стали. А Красавин продолжал улыбаться. Тогда решили предоставить, наконец, слово ему самому, чтобы он сам все объяснил.

В зале наступила гробовая тишина. Слышно было даже, как скрипнула скамья, когда Александр поднимался.

Он огляделся. Среди сотен глаз, устремленных на него, Красавин узнал вдруг глаза молодого капитана, что арестовывал его. Что ж, этот бесовский огонек был Александру знаком. Может быть, это был именно тот человек, который должен был после него изменить все?

– Я приятно развлекся, господа, слушая вашу пустую болтовню, – заговорил он громко, чтобы его хорошо услышали все и особенно тот, к кому он надеялся обратиться. Даже не глядя на капитана, он чувствовал его взгляд на себе, и решил говорить только для него, объяснить ему. Он должен понять. – Если честно, я не совсем понимаю, зачем мы здесь собрались. Ведь приговор уже заранее известен и лежит в чьем-нибудь кармане.

Послышался возмущенный ропот, председатель постучал молотком, призывая к порядку, хотя и сам пребывал в праведном негодовании.

– Да-да, господа, я знаю уже, что там написано, – подмигнул Александр судьям. – Смертная казнь.

– Господин Красавин, вы забываетесь! – строго проговорил председатель. – Извольте прекратить!

– Да нет уж, слушайте. Вы ведь дали мне слово! – напомнил Александр, уверенный, что судьи при любом исходе не заставят его замолчать – ведь они ждут объяснение причины преступления. – Готов поклясться, что никто здесь ничего не понял из всей выслушанной болтовни. Но мне надоел этот фарс. Так дайте хотя бы объяснить то, в чем вы не можете разобраться уже несколько часов. – Красавин оперся на перегородку, отделявшую его от окружающего мира и помолчал немного, собираясь с мыслями. А затем тихо продолжил: – Вы хотите знать, почему я сделал то, что сделал. Но вы бы давно поняли это, если бы попытались хоть немного подумать сами. Вы привыкли, что роботы делают за вас абсолютно все, поэтому разучились думать. И перестали замечать, как скучна, пуста, однообразна стала ваша жизнь. Вы построили такой же серый скучный город с искусственной травой, искусственными цветами и деревьями. Даже небо вы умудрились сделать серым и грязным, как нестиранная простыня. Когда-то вокруг города росли леса, в лесах пели птицы и цвели настоящие цветы. Но вы уничтожили их. Несчастные, вы лишили детства ваших собственных детей, потому что дети в этом городе такие же серые и скучные, как вы сами. Они никогда не видели солнца и настоящего синего неба. А вы, взрослые, забыли, как они выглядят. Но страшно не это. Роботы. Вокруг одни роботы. Роботы обслуживают, роботы водят машины, учат детей. Люди сами стали как роботы, разучившись общаться по-человечески. Но появляющиеся новые роботы почти ничего нового не дают миру, они лишь позволяют выбрасывать на улицу все новых людей, ставших ненужными. И эти выброшенные люди обречены на голодную смерть. Роботы калечат людей на производствах. Роботы калечат души людей. Где этот принцип робототехники о запрете вреда человеку? Он не работает в сфере морали. А государство не желает заботиться о лишних нахлебниках, это же досадные расходы бюджета. Вы же, кому больше повезло в жизни, совершаете те же ошибки, позволяя роботам делать за вас вашу работу, а потому однажды могут выкинуть и вас. Но вы не понимаете, вы разучились не только думать, но и сострадать, сочувствовать, любить. Вы не понимаете, что еще существуя, вы уже мертвы. Вы не понимаете, что ставя выше карьеру, деньги и железо, вы обесцениваете этим свою жизнь. Я ни о чем не жалею. Я уничтожил все, что нашел в НИИ – чертежи, базы данных, серверы, жесткие диски, все, что хоть как-то могло нести информацию о роботах, технике, технологиях и сборке. Я сделал это, чтобы остановить кошмар, который я вижу вокруг себя. Я сделал это, зная, на что я иду и что меня ждет. Мне больно лишь от того, что уроки не будут извлечены, скоро все уничтоженное попытаются восстановить или создать новые проекты, и все продолжится до полного вымирания человечества. Мне жаль вас всех. – Александр повернулся к судьям: – Я закончил.

Он сел в полной тишине и до конца разбирательства уже не проронил ни слова.

Приговор огласили через минуту обсуждения: смертная казнь в газовой камере.

Из всего зала остался спокойным при этой новости один Александр.

Неужели он был прав и приговор был известен заранее? Журналисты загалдели и даже порывались прямо в зале суда взять интервью у председательствующего. Остальные зашептались, не обращая внимание на окрики судей. Когда суд удалился из зала, к Александру протянулись десятки микрофонов, но он устало оборвал их:

– Все, что я хотел сказать, я сказал.

Молодой капитан, которого заметил Красавин в зале, был подавлен. Ему все время казалось, что Александр обращается только к нему. Когда их глаза встретились, молодой человек почувствовал невольное уважение к Красавину. С удивлением он обнаружил, что восхищается этим человеком, с улыбкой встречающим смертный приговор. Он начинал понимать Красавина, и от этого появилось незнакомое ранее чувство чего-то нового, громадного и очень важного.

Капитан уже собирался уходить, когда заметил старика, одиноко сидящего возле окна, подошел к нему и спросил:

– Вы, должно быть, его отец?

Старик поднял на него глаза:

– Нет, но я хотел бы им быть.

Молодой человек сел рядом:

– Позвольте представиться. Капитан Орлов, Александр Орлов.

– Профессор Берг, – кивнул старик. – Вы сказали, вас зовут Александр?

– Да.

– Он тоже Саша, – Орлов понял, кого имеет ввиду профессор. – Это я сбил его с толку, старый дурак. А ведь он очень талантлив и мог бы многого добиться. Саша чуть старше вас, капитан, совсем немного.

– Наверное, он хороший человек? – предположил Орлов.

– Он замечательный человек! Он сделал то, на что не осмелился я. И он поплатился за это. Послушайте, молодой человек, а ведь наверное именно вам он просил передать…

– Мне?! – удивился Орлов.

– Да-да, мне кажется, что именно вам он хотел сказать это, человеку, который придет после него и сделает больше него. Вы видели, как он смотрел на вас? Несомненно, это вы.

– Но я… – попытался отказаться Орлов.

– Послушайте, прошу вас. Он просил сказать, что мир техники нельзя победить другой техникой. Только человеческим разумом. Доброта, красота, любовь – на это вы способны, я это чувствую. Если вы откажетесь, я пойму, но мне кажется, что вы не настолько равнодушный человек. Только не торопитесь. Не делайте сразу чего-то необдуманного. Вам нужны друзья, единомышленники, план действий, ясная цель впереди. Только тогда вы сможете сказать своим внукам, что вы прожили жизнь не зря. Будьте осторожны, заклинаю вас! – Берг встал, опираясь на трость. – Я дам вам свой адрес. Вы можете бывать у меня в любое время.

Он вручил Орлову свою визитку и пошел прочь по коридору. Молодой человек растерянно покрутил тонкий кусок пластика, понимая, что что-то изменилось в его жизни в этот момент, что ничего не будет как прежде. И осознал вдруг, что должен пройти этот путь и что он пройдет его, как бы трудно ему ни пришлось.

Оставалось меньше часа. Александр знал, что проведет его так же, как и все предыдущие двадцать три часа. Жизнь стремилась к своему логическому концу с удивительной быстротой. А ведь раньше часто время тянулось пугающе медленно. Только сейчас Красавин начинал осознавать, что такое жизнь и какова ее действительная скорость. Она удивительно легка и коротка. Когда не знаешь часа своей смерти, кажется, что все еще впереди, жизнь течет медленно и лениво и, вроде бы, все еще можно успеть сделать. Когда знаешь час, ценен каждый миг, боишься упустить каждую секунду отпущенного тебе времени, боишься прожить ее зря и торопишься, спешишь.

Всего лишь каких-то шестьдесят минут отделяло Александра от той черты, которая подводила итог всему. Раньше он никогда не думал об этом. А сейчас это стало неизбежностью. Многие ждут своей участи со страхом перед неизвестностью. Красавин же не ощущал страха. Что-то подсказывало ему, что эта грань не будет концом. А потому он просто ждал, отсчитывая минуты и секунды, приближающие его к этой грани.

Белая комната со стеклянными экранами-окнами была пуста. Но возле каждого окна и единственной двери толпились люди, желающие быть свидетелями казни. С опаской рассматривали они кресло, стоящее посредине камеры.

Орлов пробился к одному из окон, прямо перед этим креслом.

Вскоре толпа заволновалась и раздвинулась, освобождая проход. По этому людскому коридору шел Александр Красавин в окружении полицейских.

В комнате с него сняли наручники. Он был в белом костюме, спокойный и сосредоточенный. Глядя поверх людских голов, он кого-то искал глазами, но, видимо, так и не нашел. Орлов почему-то подумал, что Красавин хотел видеть его.

Наконец, Александр сел в кресло в самой непринужденной позе. Дверь захлопнулась, оставляя его наедине со смертью. Орлов приник к стеклу. И Александр наконец заметил его. Слегка кивнул и улыбнулся. Ропот удивления прокатился среди людей, видевших эту улыбку. Замелькали вспышки камер.

Комнату стал заполнять желтый дым. Потихоньку сгущаясь, он окутывал белую фигуру, сидящую в кресле, и закрывал ее от любопытствующих взглядов. Наконец, кроме желтого дыма, ничего не стало видно. Орлов отстранился от окна и ринулся прочь.

Александр видел молодого полицейского капитан, прижавшегося к смотровому стеклу, и понял, что не ошибся. Это был тот, кто продолжит начатое. Что ж, тем лучше. Значит, действительно, все было не зря. Красавин улыбнулся.

Тихо, по-змеиному зашипели клапаны, выпуская в камеру желтоватый газ. Резкий дурманящий запах проникал в легкие. Становилось трудно дышать, но Красавин не оставил своей улыбки. Болели глаза, и руки сами впились в подлокотники кресла. Сердце билось все быстрее. Когда желтый дым скрыл его от посторонних глаз, Александр потерял сознание, но через несколько мгновений вновь пришел в себя. Дышалось легко, и какое-то новое ощущение свободы пришло на смену усталости и боли. Александр встал и подумал, что слишком странно выглядит все вокруг. Желтый дым стал отчего-то прозрачным, и Красавин ясно видел, как молодой капитан пробивался сквозь толпу прочь от окна. В кресле, где до этого сидел Александр, была чья-то фигура в белом костюме. Присмотревшись, он узнал себя самого. Наверное, это и была смерть. Почему-то это его не удивило.

Потолок раскрылся над головой Красавина, и он вдруг понял, что умеет летать. Ему стоило только захотеть, и молодой человек тут же оказался на крыше тюрьмы.

Внизу, посреди улицы стоял человек в полицейском мундире. Он глядел на небо. Это был тот самый капитан.

– Пора, – сказал кто-то за спиной Красавина. Незнакомый голос располагал к себе. Александр поверил ему сразу безоговорочно.

– Да, пора, в мир более светлый и радостный, – прошептал он. – Но мне жаль этого юношу, как хотелось бы подарить ему небо, которого он никогда не видел.

– Твое желание исполнится, – пообещал голос. – Но тебе пора. Твои дела здесь окончены.

Александр почувствовал себя ветром, мчащимся вверх, за облака, туда, где было солнце – такое же доброе и горячее, как в детстве.