– Ага! – коротко кивнула Маша, не вдаваясь в подробности, – и еще… Почему же вы до сих пор не снабдили Брока необходимыми мужскими принадлежностями?

– Чем – чем не снабдил? Ну-ка, подробности в студию… – вытаращил глаза Коротков, с беспокойством оглядывая настырную посетительницу.

– Он бреется ножом как пещерный человек! – обвиняющим тоном заметила она, скрестив руки на груди.

– Ах, э-э-это… – в голосе Алексея Викторовича почему-то зазвучало явное облегчение.

Даже оправдываться начал с нотками вины:

– Так ведь они сами ничего не берут. И привезти им нельзя. Тот же Брок… В дом к себе никого не пускает… гхм… до недавних пор, по-крайней мере до вас. А у нас целый склад забит необходимыми вещами, сами можете сходить и выбрать все, что ему требуется, там всегда открыто. Они обычно ночью приходят, забирают консервы, обувь, любят ножи… я бы оружие запретил, конечно.

Коротков кашлянул и театрально поежился.

– Но спецы сказали, что так они себя будут чувствовать увереннее, как будто им для этого нужен тесак, они и без него кого хочешь на кулак намотают. Крепкие ребята, правда? Истинные богатыри.

Лукаво улыбаясь, Коротков с любопытством покосился на Машу. Та сухо парировала:

– Я видела только одного. Мне, пожалуй, хватит и одного знакомства.

– А-а, – вдруг замялся Алексей Викторович – вы теперь когда с ним планируете встретиться?

– Не знаю… Я пригласила его сюда, к нам… к себе. Даже не знаю, придет ли?

– Придет непременно, – заверил ее Коротков, энергично потирая ладони.

А про себя подумал: «Еще бы ему не прийти! Судя по медицинским данным, евнухов-то среди них нет, а тут такая ягодка поспела, малинка сладкая… Одна коса чего стоит, а уж как умеет очи-то ясные долу опускать, где еще найдешь сейчас такую? Натуральный напиток! Сам бы пришел, годков этак двадцать скинуть. Только на губки ее алые глянешь, у старого сердце зайдется, а чего уж говорить про Брока. В самой поре мужик…»

Коротков тяжко вздохнул, пригладив перед зеркалом редкие волосы на макушке и вызвал секретаря:

– Оленька, мне кофейку организуй, будь добра! И бутербродик какой-нибудь… диетический в меру.

Выйдя из административного коттеджа, Маша сразу же направилась к складу. Две большие комнаты на первом этаже были чуть ли не доверху набиты коробками и пакетами со всевозможными вещами бытовой необходимости: домашний текстиль, предметы ухода за телом, аксессуары для ванной, одежда и обувь разных больших размеров на любой сезон.

Маша быстро отыскала приличную бритву, подобрала несколько сменных лезвий. «Вряд ли после ножа Брок стал сразу бы пользоваться электрической…».

Находки свои она сложила в полупрозрачный пакет, добавила пару тюбиков зубной пасты, расческу и полотенце. Она уже собиралась выходить, когда у самых дверей столкнулась с Максимом. Водитель даже присвистнул от удивления, разглядев содержимое Машиного пакета.

– Ого! Кому же у нас здесь так повезло?

– Это нужно передать нашему подопечному, – кратко пояснила она, не отвлекаясь от своего занятия.

– А-а-а… ясно, Тарзану недоделанному? А я-то чем тебе плох, Маш? – не слишком любезно поинтересовался Савельев.

– Ничем ты не плох. Ты здесь, вообще, не причем. Я просто делаю свою работу. Дай пройти.

– А если не дам!

Максим встал перед Машей, расставив ноги и уперев в бока кулаки. Держался нагло, обшаривая мутным взглядом стройную фигурку девушки.

– Максим, ты почему так себя ведешь? Я тебе ничего не обещала, ничего не должна. Отстань уже от меня. Найди подружку в городе, уверена, это будет легко. Я здесь только работаю, неужели не понятно?

– Понятно! Все мне с тобой понятно, детка. А что еще входит в твои обязанности? Скажи-ка, а ты его сама будешь брить, чтобы больше походил на человека? Чтобы, не так противно было под него ложиться?

Маша вспыхнула и, оттолкнув дерзкого ухажера, бросилась к двери. Но Максим удержал ее за плечо, грубо разворачивая к себе.

– Солнце, подожди, не злись. Прости, не сдержался, я ссориться не хотел. Маш, я волнуюсь за тебя. Слышишь, давай уедем! Бросим все это темное дело. Вместе уедем, я все для тебя сделаю, я денег достану. Ты меня зацепила, ночами снишься. С ума по тебе схожу, а ты даже не смотришь.

Что-то в манерах и голосе настырного водителя вдруг неприятно напомнило Маше бывшего жениха. То самое, что всегда отталкивало ее от Вадима Сейчас же было вдвойне противно слышать нечто подобное от Макса. И Маша не собиралась больше терпеть его приставания.

В ее голосе зазвенел металл:

– Отпусти сейчас же, а то закричу на весь лагерь. Только тронь попробуй, Коротков тебя выкинет с работы, даже дядя «сверху» не поможет!

– Ах, ты у нас недотрога какая! Такие мне даже больше нравятся, скучно, когда шалавы сразу ноги раздвигают. Да только ты никуда от меня не денешься. Вот натешиться тобой твой псих, привезут ему другую куклу, а тебя я утешу. Сама прибежишь! – прошипел Савельев.

– Псих здесь лишь один, и это ты, Макс! Прошу по-хорошему, лучше не лезь.

Отчаянно стараясь сдержать слезы возмущения и обиды, Маша выскочила из склада.

– Ну, раз я псих, может, ты и мной заодно займешься. Учти, я следующий в очереди, – услышала она позади себя мерзкий голос.

Глава 7. Мед и молоко

Брок уже более часа наблюдал из леса за коттеджем, где проживала его ночная гостья. Он видел, как Маша вышла из дому около полудня и теперь с нетерпением ожидал ее возвращения. Мысль о том, что она сейчас разговаривает с Алексом, не давала покоя, да еще навалилась усталость после бессонных суток. Стоило сомкнуть глаза, как в ушах раздавался взволнованный Машин голос, казалось, они так мало успели поговорить…

У Брока вертелись в голове сотни вопросов, которые можно было бы обсудить только с ней. Тем более, она приглашала его к себе, так почему бы не увидеться снова? Нет, сначала убедиться, что с ней все хорошо, потом выспаться и можно планировать новую встречу.

И вот Маша уже спешит обратно, прижимая к груди объемный пакет. Выглядит растерянной или расстроенной. Брок сжал кулаки, представив, что кто-то мог обидеть ее хотя бы грубым словом. Если бы она сейчас посмотрела в сторону леса, он сразу бы кинулся к ней, но девушка стремительно забежала в дом, с шумом захлопнув за собой дверь. Брок подождал еще немного, разрываясь между противоречивыми желаниями, а потом все же отправился в свою берлогу.

* * *

Прошло два долгих, беспокойных дня. Маша искренне ждала лесного отшельника и перебирала в памяти каждую фразу их ночного разговора, то охваченная былым ужасом, то проникаясь сочувствием после намеков Короткова о плене.

Она часто посматривала в сторону последнего лесного маршрута, не решаясь отойти от дома даже до ближайших сосен. Но человек – «медведь» так и не появлялся. Это было грустно и даже немножко обидно. Маша невольно копалась в себе, пытаясь понять, чем могла вызвать его неприязнь, ведь расстались-то они вполне дружелюбно.

На утро третьего дня она проснулась с больным горлом и тяжелой головой. Нехотя добрела до столовой, попросила у Светланы Анатольевны молока и баночку меда, решив лечиться дома «бабушкиными» средствами. День опять выдался на редкость мрачным и ветряным, под вечер небо затянуло черными тучами. Переменчива погода в Сибири…

В седьмом часу Машу проведала заведующая мед. пункта, предложила ночевать в общем коттедже, но получила отказ.

– Да вы не волнуйтесь за меня, Надежда Петровна, это же обычная простуда. Дома поваляюсь денек и все пройдет.

Оставшись одна, Маша заперла двери, задернула жалюзи и шторы, полежала немного в горячей ванне и отправилась на кухню. «Сейчас нужно выпить теплого молока с медом и лечь спать. Утро вечера мудренее и, Бог даст, здоровее!»

Яркий свет в комнате неприятно резал глаза, пришлось оставить только подсветку над столом. Скоро домик погрузился в полумрак.

Закутавшись в плед, Маша сидела на низеньком кухонном диванчике и ждала, пока немного остынет кипяченное молоко в большой кружке. Кружка была старая, грубой лепки, почти полулитрового объема – белая бадья с красным горохом.

Маша забрала ее из деревни после смерти бабушки, всегда держала при себе как память. Правда, пила из нее редко, лишь при простудах. Это был своеобразный ритуал еще с детства – согреться как следует, а потом сразу в постель, чтобы проснуться здоровой.

Внезапно она расслышала наверху звук глухого удара и отчетливый металлический скрежет. Маша замерла и насторожилась, но теперь различала лишь стук тяжелых дождевых капель, бьющих в окно да резкие порывы ветра. Подниматься на второй этаж по темной лестнице, чтобы узнать причину шума ей совсем не хотелось. Она вдруг резко пожалела, что осталась в грозовую ночь одна в доме далеко от остальных обитателей поселка.

Продолжая прислушиваться, Маша тихо поднялась с диванчика и даже не стала поднимать плед, свалившийся на пол. Оставаясь в хлопковой ночной рубашке на тонких бретелях, она вышла в сумрачную прихожую и посмотрела наверх. Бесшумно ступая, по лестнице со второго этажа спускался Брок. От него пахло мокрым деревом и скошенной травой.

Пары секунд хватило Броку, чтобы разглядеть Машу от головы до босых маленьких ступней. Ее длинные волнистые волосы были распущены и свободно спускались вдоль лица и шеи по плечам. Сквозь тонкую ткань сорочки угадывались мягкие очертания округлой груди.

Светло-карие глаза ее смотрели на него с удивлением, но не испуганно. В руках она держала большую кружку, от которой вверх поднимался тонкий, еле заметный парок. Брок почувствовал приятный знакомый запах, неуловимо связанный с его забытым прошлым. Такой же слабый аромат исходил от полураскрытого Машиного рта.

– Что это у тебя? – глухо спросил Брок, взглядом и движением подбородка указывая на кружку.

– Молоко с медом, – прошептала Маша, – у меня горло болит немного, вот… лечусь.

Он прикрыл глаза и сильней втянул воздух ноздрями. И тут же неверное видение будто в дымке тумана пронеслось в его голове: высокая крупная женщина с добрым родным лицом протягивает ему такую же большую белую кружку с красным горохом.

«Выпей, сыночек, станет легче, уснешь спокойно. Вырастешь большим и сильным, как папа».

Брок мгновенно вспомнил приторно-сладкий вкус обжигающего молока, а себя вдруг увидел странно маленьким, съежившимся на кровати с металлической спинкой и шариками в виде нехитрых украшений. А еще было пестрое одеяло из лоскутков… деревянный табурет… герань на подоконнике, выкрашенном голубой краской. И вышивка на белой скатерти с вязаной бахромой. И размеренный скрип "ходиков" на стене…

Вдруг стало трудно дышать, глаза защипало, а ноги непривычно ослабели. Брок шагнул к Маше, опустился на колени и, обняв ее бедра, прижался лицом к животу. Она невольно вздрогнула, когда поздний гость, возвышавшийся над ней, вдруг оказался у ее ног и крепко обхватил своими большими руками.

Маша неуверенно положила ладонь на его темные спутанные волосы.

– Хорошо, что ты пришел. Я тебя ждала… каждый день ждала.

Она смутно понимала, что следует как-то поделикатней отстраниться от него, ведь совершенно неприлично, когда почти незнакомый мужчина вот так запросто прижимается лицом к ее телу. Но в то же время боялась отпугнуть его, разрушить тонкую интимную связь доверия между ними. И потом… ей вдруг стало спокойно и хорошо. Оказывается, для нее была очень важна эта встреча.

– Тебе холодно? – спросил Брок, вскидывая к ней голову, – да ты вся дрожишь!

Он стремительно поднялся и снова оказался на голову выше.

– Середина лета на дворе, а она тут мерзнет. Пошли-ка в кровать!

Маша едва обратила внимание на некую двусмысленность его последней фразы. Брок уверенно завел ее в комнату и, откинув одеяло с постели, скомандовал:

– А ну, живо! Допивай молоко и ложись.

Послушно сделав пару глотков, Маша передала ему кружку: