Кирилл оказался прав. Шампанское подействовало очень быстро, и вскоре все они уже говорили и смеялись громче обычного. Правда, Вероника выпила совсем мало, а Матвея, казалось, алкоголь и вовсе не брал. Когда они направились к клубу, он немного отстал от приятелей и поравнялся с Вероникой.

– Все в порядке? – негромко спросил он. – Ты кажешься немного напряженной.

– Мм… Да, конечно, все хорошо, – смущенно улыбнулась она. – Просто… Я еще не была в клубах, и… это немного ново для меня.

Господи, и зачем она это сказала? Наверное, он и без того считает ее ханжой…

– И ничего не потеряла, – заверил ее Матвей. – Я лично ненавижу клубы. Мне, чтобы выдержать наплыв пьяных подростков, нужно самому напиться вдрызг, а я, честно говоря, терпеть этого не могу. Так что я иду туда от нечего делать… Знаешь, что, – неожиданно решительно сказал он, – если тебе там не понравится, ты только скажи мне, и я проведу тебя до дома, договорились?

– Договорились, – она благодарно улыбнулась ему, но он уже поравнялся с Олегом и Кириллом. Как и всегда, стоило им немного сблизиться, как он словно ускользал от нее, будто для него это ровным счетом ничего не значило. А может быть, так и было…

Но, несмотря на все ее опасения, чем больше они приближались ко входу в клуб, чем возбужденнее становился гомон молодежи вокруг и чем громче до нее доносились отзвуки музыки, тем сильнее она чувствовала, что совсем не хочет домой. Ее одолевали совсем другие ощущения – дразнящего предвкушения и манящего соблазна, опасного, но оттого не менее желанного.

Она сбросила пальто и непривычным для себя жестом распустила по плечам волосы, тут же почувствовав себя гораздо увереннее, словно избавившись от мешающей ей невзрачной оболочки. Вероника видела, как на ней задержал взгляд Олег, как заинтересованно обернулось на нее несколько парней. И впервые ее это не оскорбило. Ей захотелось, чтобы ее нашли желанной. Вот только тот, чье внимание она хотела привлечь, окинул ее все тем же доброжелательным ровным взглядом, что и всегда.

Всем им на руки поставили светящиеся во тьме печатки клуба в виде извивающегося дракона, которые словно служили пропуском из мира реального в мир иллюзии и безумства. Вероника глубоко вздохнула и вместе с остальными ступила на гладкую сцену танцпола, по которой плясали разноцветные огни прожекторов и клубился призрачный дым, придающей всему сюрреалистичный вид. Звуки популярной музыки оглушили их, и по всему телу Вероники прокатилась волна незнакомого раньше возбуждения.

С горящими глазами Вероника с головой окунулась в эйфорию всеобщего сумасшедшего разгула.

Стелла

Беда в том, что, когда ты трезв, тебе ни с кем не хочется знаться, а когда пьян, никому не хочется знаться с тобой.

Скотт Фицджеральд «Ночь нежна»

Стелла медленно, но верно пьянела. Барная стойка с пляшущими по ней разноцветными бликами уже плыла у нее перед глазами, а сменяющиеся музыкальные треки превратились в однообразный гул. Над ухом у нее какой-то раздражающе громкий хмельной голос задорно прокричал: «Еще две текилы!», и на стойку полетели несколько смятых бумажек, которые едва не угодили в разлитый апельсиновый сок.

Стелла сидела на высоком стуле ночного клуба в совершенно оскорбительном одиночестве, упорно и целенаправленно напиваясь. Наверное, со стороны она выглядела жалко, даже несмотря на облегающее золотистое платье с полностью открытой спиной. Краем глаза она заметила, как кто-то приземлился рядом с ней и положил руку на спинку ее стула.

– Такие красотки, как ты, не должны пить в одиночестве, – довольно развязно сказал чей-то хрипловатый голос.

Стелла скосила глаза и увидела парня лет двадцати пяти в наполовину расстегнутой рубашке, в вырезе которой виднелась массивная цепь с крестом. Все его руки были в татуировках.

– Ты что, типа гангстер? – спросила Стелла, с трудом понимая, что несет.

– Чего? Ладно, неважно… Заказать тебе выпить?

– Закажи, – Стелла равнодушно пожала плечами.

– Круто! Э-э-э… Так что ты будешь?

– Мне плевать.

– Две «Маргариты», пожалуйста! Кстати, меня зовут…

– Мне абсолютно все равно, как тебя зовут.

Парень пожал плечами и, не слишком задетый таким пренебрежением, протянул ей бокал с прозрачным напитком и ломтиком лайма. Стелла подняла его и осушила едва ли не залпом, машинально поражаясь тому, каким образом она, Стелла Воронцова, могла докатиться до того, чтобы пить с каким-то незнакомым сомнительным парнем в этом обшарпанном заведении с претензией на ночной клуб.

В тот злополучный вечер благотворительного бала Стелла была настолько шокирована увиденным, что тихо скользнула обратно за угол, не подав виду, что она их видела. После она не раз пожалела, что не ворвалась туда, не назвала своего отца изменником, а ее обрюзгшей старой шлюхой и не заставила их умолять о том, чтобы она держала язык за зубами и не рушила два брака. Но тогда Стелла не нашла в себе сил даже сделать несколько шагов. Она вернулась в туалет, несколько раз глубоко вздохнула и, расширенными глазами глядя на свое побледневшее отражение, решила: «Я буду думать об этом, когда вернусь с бала, когда останусь одна, когда приду в себя. Сейчас я не должна подать виду, что что-то не так. Я вернусь вниз и буду вести себя как и должна. Как будто ничего не случилось. А обо всем этом я буду думать потом… Потом».

И Стелла спустилась вниз с высоко поднятой головой, и танцевала с Максом, и ослепительно улыбалась, и сыпала остроумными шутками. А когда мама спросила ее, почему она такая рассеянная, она ответила, что просто затанцевалась и у нее немного кружится голова. И даже почти не вздрогнула, когда отец сел вместе с ними в такси, которое сквозь звездную тьму умчало их домой.

На следующий день первый шок прошел. Вместо него пришло непонимание, а затем стыд, который перетек в ужасное возмущение. Стелле казалось, что весь ее идеальный мир за одну секунду потерпел крушение, и сейчас она растерянно сидит в обломках.

Разумеется, ее поверг в такой ужас не сам факт измены. В конце концов, сколько историй о мужьях, наставлявших женам рога, она слышала, и сколько из них были пересказаны ей самой. Так что она не питала никаких иллюзий относительно мужской природы. Но что ее действительно шокировало, так это женщина, которую отец выбрал себе в любовницы. Если бы это была молодая и цветущая красотка двадцати с небольшим лет, она бы списала это на мужские инстинкты. Но променять ее все еще идеально выглядевшую маму с шикарной фигурой на… это престарелое чудище с дряблой кожей и обвисшими сиськами?

До этого Стелла жила в уверенности, что, если ты молода, красива и богата, то этот мир принадлежит только тебе. Удача всегда будет тебе улыбаться, а жизнь – состоять лишь из белых полос. Все будут тебя любить, холить и лелеять. Но вот ее мама красива и купается в деньгах, а отец тем не менее променял ее на эту чертову Регину, которая ничем, кроме непомерного самомнения и умения держать себя, больше похвастать не могла.

Боже мой, отец ведь мог взять себе в любовницы любую! Да сколько угодно девушек позарились бы на его кошелек и прыгнули к нему в постель! И все-таки он выбрал Регину, даже рискуя своим бизнесом, ведь ее муж – его деловой партнер. Да чем же она его взяла?! В общем, теперь Стелла не могла с уверенностью думать, что, если она умна, красива и богата, то всегда будет обласкана жизнью. Значит, все это не гарантирует абсолютно ничего… И уже одного этого хватало, чтобы Стелла проклинала отца до конца своих дней.

«А если все узнают об этом?» – билась в ее голове паническая мысль. Репутация их семьи будет разрушена, как рухнула репутация Акининых. Конечно, в глаза все будут улыбаться им, словно они по-прежнему короли этого города, но за их спиной… О, как же все будут потешаться над ними! Ей ли не знать, ей, которая смаковала любой скандал? «Ах, как низко пали сильные!» – уже слышала она гомон за своей спиной. Нет, она этого просто не вынесет!

И тут Стеллу пронзила ужасающая мысль. Что, если отец и не намерен долго скрывать их связь? Что, если Соколовская каким-то непостижимым образом все-таки запудрила ему мозги? Что, если отец намерен развестись? Стелла не раз замечала, что родители не ладят, но не обращала на это внимания, считая неотъемлемым атрибутом семейной жизни. Честно говоря, ее это мало трогало, да и ее маму, судя по всему, тоже. Однако сейчас у нее словно открылись глаза, и она с поразительной ясностью поняла, что у родителей, по сути, нет ничего общего – ее отец занимался бизнесом, мама занималась собой. Так что, если дело совсем не в сексе? Если ее отцу действительно интересно с Региной? Что, если он собирается бросить ее маму и жениться на этой старой потаскухе? Но ведь тогда она должна будет остаться с мамой, а мама, скорее всего, покинет этот дом, и тогда… Боже мой, вся ее жизнь будет разрушена!

С этого момента пребывание дома стало для Стеллы невыносимым. К ее огромному облегчению, отец бывал в особняке так же редко, как и всегда, и ее нервы практически не подвергались испытаниям. Но в те моменты, когда он возвращался домой, целовал жену и непринужденно рассказывал, как прошло его совещание по перестройке фойе отелей, Стеллу всю передергивало. Она смотрела на отца, и ее воображение помимо воли рисовало ей отвратительные картины: ее благовоспитанный отец кувыркается в постели с этой Региной, и она извивается и говорит ему какие-то пошлости… Стеллу едва не выворачивало.

Стелла никогда не была близка с отцом, но уважение ее к нему было безгранично. Она не понимала его суровой холодности, но преклонялась перед ней. Она ненавидела его требования беспрекословного послушания, неуважение к чужому мнению и презрение по отношению к какому-либо выражению чувств, но поневоле перенимала эти черты. Она побаивалась его, но хотела, чтобы он всегда ей гордился. Она боготворила отца, а теперь его образ разлетелся вдребезги и ассоциировался только с ложью, грязью и похотью. Он пал в ее глазах, и вместе с ним пала и она сама, гордившаяся тем, что принадлежит к семье с безупречной репутацией. А теперь все пропало, и это он во всем виноват, и она ненавидела его. Ее переполняла детская обида, что теперь она не может дальше жить так, как ей хочется. Но, сколько бы раз Стелла не раскрывала рот, чтобы бросить ему в лицо все обвинения, она не смогла найти в себе силы переступить через границу, которую провели перед ней с того момента, как она научилась говорить.

В пятницу за ужином они традиционно собрались за столом всей семьей. Мама Стеллы уже неделю сидела на очищающей диете. Она подкупила дочь бельем от «Calvin Klein», чтоб та присоединилась к ней, иначе она сорвется. Сейчас она щебетала что-то о пользе детокс-коктейлей, а нервы Стеллы тем временем были напряжены до предела. Она не могла проводить в обществе отца дольше пяти минут.

– Как дела в школе, милая? – спросил отец, ковыряя форель.

«Были бы прекрасно, если бы все мои мысли не были заняты тем, что ты трахаешь эту развалину!»

– Спасибо, все просто отлично. Как и всегда.

Стелла оторвалась от своего салата из руколы и сыра фета и перевела взгляд на маму, которая даже дома сидела с идеально уложенными волосами и так искусно нанесенным макияжем, что казалось, будто его вовсе нет. И снова Стелла поразилась, как можно было променять ее на Регину, которая даже двадцать лет назад не выглядела и вполовину так изумительно.

– Рад это слышать. Ты же знаешь, успехи в школе очень важны. Они готовят подспорье для твоего будущего. Как ты заявишь о себе с юных лет, такую планку ты и будешь поддерживать всю жизнь.

Стелла смотрела на него не мигая, и в ней поднималась волна отвращения. Как он может говорить такие высокопарные слова, полностью извалявшись в грязи!

– По этой причине я и хочу, чтобы ты поехала учиться в Германию, – вдруг сказал он и отложил вилку. – Ты показала, что достойна того, чтобы в тебя вкладывали деньги, и немалые. Я не хотел говорить этого раньше времени, но я попросил своего друга, который живет в Берлине, начать подыскивать тебе квартиру. Моя дочь, разумеется, не будет жить в общежитии.