Стелла ненавидела эти пафосно-церемонные ужины с партнерами ее отца, на которых все надевали на себя лживые маски толщиной с Китайскую стену. Эти полуофициальные трапезы проводились как бы с дружескими намерениями, но на самом деле служили поводом для того, чтобы укрепить партнерские отношения и проверить, все ли еще в силе их деловые соглашения. Если приглашение на ужин принято – значит, дело в шляпе. Это как в старину – если попробовал еды под чьей-то крышей, то уже не имеешь права выступить против хозяина. И да, Стелла получала высшие баллы по истории.

– И кто же будет? – уныло поинтересовалась она.

– Соколовские, Пономаревы, Лида Дегтярова – без мужа, к счастью, зато со своим сыном. Как там его… То ли Артем, то ли Артур…

– Эдик, вообще-то, – убитым голосом сказала Стелла.

– Ах да, точно.

– А мне обязательно присутствовать?

Ладно, семейство Соколовских – это еще куда ни шло. Но Пономаревых она не переваривала. Анна Пономарева разговаривала с ней тем снисходительным тоном, которым говорят с детьми, когда хотят сделать вид, что воспринимают их как взрослых. Ну а ее муж был просто отталкивающе некрасив, как смертный грех. Стелла ненавидела некрасивых и толстых. Они разрушали ее веру в то, что, если у тебя есть деньги, ты всегда выглядишь шикарно. А уж Эдик Дегтяров…

– Ну разумеется, ты обязана, – голос ее мамы враз посуровел. – Ты же дочь хозяина дома, так что на тебя налагаются определенные обязательства. И, будь добра, выровняй волосы. Они завились от дождя и торчат в разные стороны. Помнишь, что я всегда тебе говорила?

– Слишком большая роскошь позволять себе не выглядеть идеально, – монотонно пробурчала Стелла, как будто отвечая на вопрос учительницы.

– Вот именно, дорогая, – одобрительно подтвердила мама и вновь приняла позу «Триконасана» – ну или как там она называется…

Стелла закатила глаза и направилась в свою комнату. Она испытывала по отношению к своей маме смесь жалостливого снисхождения и скрытого восторга – казалось, даже если по ней проехаться бульдозером, она все равно будет выглядеть с иголочки.

– Ах да, кстати, – окликнула мама Стеллу, когда та уже начала подниматься по высокой лестнице с изящно изогнутыми перилами, – твой дядя проездом в городе, так что он тоже будет присутствовать.

Мамин голос буквально брызнул ядом. Она терпеть не могла своего деверя Александра, который просил называть его просто Алекс, что тоже очень бесило маму. Она считала дядю бездельником, безалаберным гулякой и отъявленным бандитом, что, собственно, не особо грешило против истины (кроме разве что последнего, но Стелла не могла быть уверена наверняка). Стелла же его просто обожала – он вносил толику безбашенного разнообразия во все это чинное окружение ее родителей. К тому же он всегда ужасно смущал своими двусмысленными шуточками ее семейку, и уже за это Стелла его любила. Они с дядей всегда весело проводили время, так что этот вечер, возможно, и не будет безвозвратно загубленным.

Стелла поднялась по лестнице и зашла в свою комнату на втором этаже. Это было просторное светлое помещение с огромными панорамными окнами с достаточно роскошным интерьером, чтобы удовлетворить прихотливый вкус Стеллы, но не настолько конфетно-приторным, чтобы о нем можно было снисходительно сказать «девчачий». Обои приятного персикового оттенка, атласные простыни на огромной кровати, огромный шкаф, который, несмотря на свои габариты, едва вмещал всю ее одежду, стеклянный столик, большое овальное зеркало в серебристой раме, ароматические свечи и свежие цветы в вазах, которые горничная меняла каждый день, – все здесь было прелестно и подобрано со вкусом, как у королевской особы.

Стелла запрещала горничной убирать в своей комнате – она очень щепетильно относилась к личному пространству. Однажды она закатила истерику только потому, что мама переставила ее косметичку, и с тех пор все боялись трогать ее вещи. Так что сейчас комната Стеллы находилась не в лучшем виде: на трюмо были разбросаны ее кисти, помады и кремы, на кровати валялись отверженные детали гардероба, а на столике лежала забытая пачка сигарет «Winston» с персиковой капсулой. Рядом находилась ее записная книжка, на обложке которой были изображены сложенные в поцелуе губы с припиской: «Xo-хo».

Стелла купила ее, когда только начала фанатеть по «Сплетнице». Она делала в этой книжке записи с самого детства. Но это был не глупый дневник, который обычно ведут девчонки, описывая свой первый поцелуй, сплетни о подругах и прочую ерунду. Нет уж, Стелла считала практику ведения дневника давно устаревшей. К тому же, если бы с ней что-то случилось, то ее дневник отдали бы копам, и те прошерстили бы его от корки до корки. Или, что еще хуже, в нем бы копались ее любопытные подруги, как в «Милых обманщицах» после загадочного исчезновения Элисон ДиЛаурентис. Стелла иногда обожала придумывать всякие душещипательные повороты собственной жизни, потому что сама она, как иногда казалось, еще до семнадцати лет испытала все, что только можно, и сейчас умирала со скуки.

Нет, эта записная книжка служила совсем иным целям. Стелла окрестила ее «воспитанием личности» и создавала и оттачивала в ней собственный образ. Это началось в виде детской забавы и как-то незаметно растянулось на годы. Здесь Стелла вдумчиво составляла списки: какими чертами характера она обладала, какими, по ее мнению, ей следует обзавестись, чтобы держать марку, а от каких лучше было бы избавиться. Например, в первой колонке у нее значились «остроумие» и «педантизм», во второй – «умеренная саркастичность» и «безграничная уверенность», а в третьем – «подлость» и «лицемерие». Последние черты она в себе тайно презирала, но тем не менее не брезговала пустить их в ход, когда того требовали обстоятельства. Это были неотъемлемые составляющие ее от природы несовершенной женской сути, которые она и ненавидела, и философски принимала как должное.

Также Стелла любила продумывать гипотетические разговоры и ситуации, чтобы заранее прикинуть, как ей лучше себя повести и какую личину принять. Опираясь на ее собственные записи, с бизнес-партнерами отца она должна быть «уверенной, церемонной, приятно-располагающей», с подругами – «держащей все под контролем, неоспоримым лидером, образцом вкуса, время от времени приближающей и поощряющей». С парнями, которые ей нравятся, – «обольстительной, умеренно-холодной, временами романтично-задумчивой, кокетливой, но не доступной», а с теми, кто не нравится, – то же самое, но только ради забавы. Сложнее всего было с теми чертами, которые противоречили друг другу, – она должна быть беззаботной, но не поверхностной, ироничной, но не злоязычной, остроумной, но не простецки-веселой, сексуальной, но не вульгарной. Но на что только не пойдешь, чтобы тебя считали разносторонней и очаровательно-непредсказуемой! Только дураки думают, что популярность – это призвание. Популярность – это стратегия. Коротко говоря, весь смысл жизни Стеллы сводился к тому, чтобы производить впечатление.

Наведя на скорую руку порядок, Стелла принялась подбирать наряд на сегодняшний вечер, что стало для нее очередным марафоном под названием «что-то достаточно эффектное, чтоб произвести впечатление, но не до такой степени, как будто я из кожи вон выпрыгиваю ради ужина в собственном доме». Она как раз выбирала между шелковой блузкой-боди и рубашкой с неглубоким вырезом, когда ей позвонила ее подруга Ксюша.

Вообще-то, они с Ксюшей не ладили до того момента, пока она два года назад не закончила школу и не укатила учиться в Германию. А вот после ее отъезда они неожиданно настолько сблизились, что их почти можно было назвать подругами, если бы для Стеллы вообще существовало такое понятие. Это стало возможным исключительно благодаря тому, что они жили в разных странах, – при ином раскладе они растерзали бы друг друга. А так им удавалось поддерживать благодушные отношения и даже иметь довольно сносное мнение друг о друге.

Ксюша могла говорить только про моду, скандалы и секс, но все это складывалось в настолько цельную картинку, что она казалась крайне интересной личностью. Она обожала со скучающим видом повторять, что пресытилась жизнью, а любой парень надоедал ей в среднем за две с половиной недели. Ксюша уехала учиться в другую страну только потому, что, по ее собственным словам, здесь она уже сделала все, что только можно сделать в жизни. Там же можно было делать то же самое, но хотя бы на другой территории.

Стелле нравилась Ксюша за то, что она не старалась никому понравиться – напротив, она предпочитала вызывать у всех самые негативные чувства. А еще она могла с легкостью превратить рассказ про самые заурядные посиделки в сагу похлеще, чем «Мальчишник в Вегасе». Кроме того, Ксюша обожала свою «маленькую подружку» и постоянно отправляла ей подарки из Европы. Ксюша не уставала повторять, что Германия – лучшая страна на свете, потому что там потрясные парни и страшные, как смерть, девушки. Кроме того, охрана там слишком верит в благовоспитанность граждан, поэтому, когда ей нечем было заняться, она воровала в магазинах помаду и брендовые трусики.

Проболтав с Ксюшей пару часов по телефону и с завистью послушав о том, что маме удалось выцепить ей место на Неделе Моды в Милане, Стелла едва не забыла, что в семь часов приходят гости. Распрощавшись с Ксюшей и прихорошившись, Стелла нацепила подходящую к случаю благовоспитанно-приветственную улыбку и спустилась вниз, чтобы вместе с родителями встретить пришедших.

Вероника

– Странная вы все-таки женщина, Николь.

– Ну что вы! – поспешно возразила она. – Самая обыкновенная. Верней, во мне сидит с десяток самых обыкновенных женщин, только все они разные.

Скотт Фитцджеральд «Ночь нежна»

Вероника выскочила на улицу и застонала – она надеялась, что дождь уже прекратился. Но вокруг было стыло, блекло и мерзко – прямо как в ее душе после разговора с мамой. Вероника чувствовала себя абсолютно выжатой.

Со вздохом она поплотнее запахнулась в кожаную куртку и спрятала под капюшон свои светлые волосы, чтобы хоть немного защититься от дождя. Но не успела она пройти и нескольких кварталов, когда из-за ее спины неожиданно донесся задорный голос:

– Эй, Ника! Ныряй ко мне!

Сердце Вероники пропустило удар. Ее, вообще-то, называли сокращенным именем только родители, но ему она готова была позволить называть ее как угодно. Вероника медленно обернулась и торопливо убрала с глаз влажные пряди.

Перепрыгнув через грязную лужу и улыбаясь широкой обаятельной улыбкой, с ней поравнялся невысокий парень. Его слипшиеся от дождя светло-рыжеватые волосы были единственным ярким пятном среди окружающей серости. На нем была огромная толстовка от «Hollister», из выреза которой свисали проводки наушников, широкие джинсы с вырезами на коленях и потертые красные кроссовки, забрызганные дорожной грязью. На голову он натянул капюшон. На плечо был накинут футляр с гитарой, а в другой руке он держал раскрытый черный зонт.

Ее одноклассник… Парень, который жил в соседнем доме… Который ходил с ней в одну музыкальную школу… Который постоянно был так дразняще близко, но с которым они за все время знакомства перекинулись лишь несколькими ничего не значащими разговорами кое-как и промежду прочим. Который относился к ней не лучше и не хуже, чем ко многим другим. И в которого она была тайно влюблена с того момента, когда ей вообще начали нравиться мальчики.

Матвей.

– Давай скорее! – подмигнув, поторопил он ее. – Твое счастье, что у меня тоже сегодня занятия, а не то ты бы совсем расклеилась.

– Ты настоящий спаситель, – с облегчением сказала Вероника, смущенно прячась к нему под зонтик. Она робко остановилась под самым краешком, но Матвей, усмехнувшись, только покачал головой и подошел поближе. Теперь они шли совсем рядом, соприкасаясь локтями в моменты, когда старательно огибали лужи.