– Хороший человек. Макферсон. Неравнодушный.

– К чему? – спросил Тедди, присаживаясь возле стола.

Улыбка трансформировалась, съехав на одну сторону и там застыв.

– Простите?

– Он неравнодушный, – повторил Тедди. – К чему?

Коули, сев за стол из тикового дерева, развел руки:

– К работе. В нашем случае это моральный сплав закона, порядка и врачебного внимания. Еще пятьдесят лет назад, а то и меньше, отношение к таким пациентам, как наши, было однозначное: в лучшем случае заковать в кандалы и пусть гниют в собственном дерьме. Их систематически избивали, как будто психоз можно выбить из человека. Их демонизировали. Их истязали. Подвешивали на дыбе. Загоняли шурупы в черепную коробку. Иногда топили.

– А сейчас? – спросил Чак.

– Сейчас мы их поддерживаем. Морально. Мы пытаемся их вылечить, поставить на ноги. А если это не удается, то, по крайней мере, обеспечиваем им необходимый покой.

– А как же их жертвы? – спросил Тедди.

Коули поднял брови. Он ждал продолжения.

– Это ведь люди, совершившие жестокое насилие, – сказал Тедди. – Так?

Коули кивнул:

– Весьма жестокое, да.

– Они кого-то мучили, – продолжал Тедди. – Кого-то даже убили.

– Подавляющее большинство.

– Тогда почему их покой важнее покоя их жертв?

Коули ответил, тщательно подбирая слова:

– Моя работа состоит в том, чтобы лечить этих людей, а не их жертв. Их жертвам я уже не в силах помочь. В любой работе существуют свои рамки. В моей тоже. Она ограничена кругом моих пациентов. – Он улыбнулся. – Разве сенатор не объяснил вам ситуацию?

Тедди и Чак обменялись короткими взглядами.

– Мы ничего не знаем ни о каком сенаторе, доктор. Нас назначила окружная судебная палата.

Коули поставил локти на зеленую книгу записей, сложил ладони и, опустив на них подбородок, воззрился на приставов поверх очков.

– Стало быть, я ошибся. И что вам сказали на инструктаже?

– Нам известно, что пропала заключенная. – Тедди положил на колени блокнот и перелистнул несколько страниц. – Рейчел Соландо.

– Пациентка, – поправил его Коули с застывшей на лице улыбкой.

– Пациентка, – согласился Тедди. – Прошу прощения. Если мы правильно поняли, с момента побега еще не прошло двадцати четырех часов.

Коули чуть наклонил подбородок вместо кивка.

– Побег был совершен прошлой ночью. Между десятью и полуночью.

– И до сих пор ее не нашли, – уточнил Чак.

– Верно, пристав… – Доктор поднял руку, как бы извиняясь.

– Ауле, – напомнил Чак.

Лицо Коули вытянулось поверх сложенных рук. Об оконное стекло за его спиной шлепнулось несколько капель. То ли с неба, то ли с моря – Тедди не смог определить.

– А имя – Чарльз?

– Да.

– Я буду вас звать Чарльз, если не возражаете, – сказал Коули.

– Мне повезло.

– В смысле?

– Мы свои имена не выбираем, – сказал Чак. – Хорошо тому, кто доволен своим именем.

– И кто же его выбрал?

– Мои родители.

– Нет, фамилию?

Чак пожал плечами:

– Кто знает. Нам придется вернуться на двадцать поколений назад.

– Или на одно.

Чак подался вперед:

– Простите?

– Вы грек или армянин, – сказал Коули. – Кто же?

– Армянин.

– А фамилия Ауле…

– Когда-то была Анасмаджан.

Коули перевел взгляд на Тедди:

– А ваша?

– Дэниелс? Ирландская фамилия в десятом поколении. – Губы Тедди тронула улыбка. – И я знаю всех своих предков, доктор.

– А полное имя? Теодор?

– Эдвард.

Коули отвалился на стуле, руки упали на стол. Он постучал ножичком по краю столешницы. Звук был тихий и настойчивый, как падающий на крышу снег.

– Имя моей жены Маргарет, но, кроме меня, никто ее так не называет, – сказал он. – Для старых друзей она Марго, и в этом есть смысл, все же прочие зовут ее Пегги. И вот это мне совершенно не понятно.

– Что?

– Как из Маргарет получилась Пегги. И ведь это распространенный случай. Или как из Эдварда получается Тедди. В Маргарет нет «п», в Эдварде нет «т».

Тедди пожал плечами:

– Как ваше имя?

– Джон.

– Вас никогда не называли Джеком?

Коули покачал головой:

– Для большинства людей я просто «доктор».

Вода поплевывала в оконное стекло. Коули как будто прокручивал в уме их разговор, глаза его сделались блестящими, а взгляд отсутствующим. И тут голос подал Чак:

– Мисс Соландо считается опасной?

– Все наши пациенты склонны к насилию, – ответил Коули. – Поэтому они здесь. Как мужчины, так и женщины. Рейчел Соландо – вдова убитого на войне. Она утопила троих своих детей в озере за домом. Отводила по очереди и удерживала их головы под водой, пока они не захлебнулись. Потом принесла их обратно домой и рассадила за кухонным столом. Когда к ней заглянул сосед, она спокойно ела.

– Она и его убила? – спросил Чак.

Брови Коули приподнялись, он тихо вздохнул:

– Нет. Пригласила с ними позавтракать. Он, естественно, отказался и позвонил в полицию. Рейчел по-прежнему считает, что дети живы и дожидаются ее дома. Это может объяснить мотив ее побега.

– Желание вернуться домой, – уточнил Тедди.

Коули кивнул.

– А где ее дом? – спросил Чак.

– Маленький городок в Беркшире. Приблизительно сто пятьдесят миль отсюда. – Коули мотнул головой в сторону окна за спиной. – Отсюда вплавь до материка одиннадцать миль. А на север пришлось бы плыть до самого Ньюфаундленда.

– Остров прочесали? – спросил Тедди.

– Да.

– Достаточно тщательно?

Коули поиграл серебряной статуэткой лошади, что стояла на углу стола, прежде чем ответить.

– Смотритель больницы и его люди вместе с санитарами всю ночь и почти целое утро осматривали остров и каждое здание больничного комплекса. Никаких следов. Еще тревожнее то обстоятельство, что никто не может объяснить, каким образом ей удалось ускользнуть из палаты. Комната запирается снаружи, а единственное окно забрано решеткой. Никаких признаков того, что кто-то ковырялся в замке, мы не обнаружили. – Он перевел взгляд со статуэтки на гостей. – Впечатление такое, будто она испарилась сквозь стены.

Тедди записал у себя в блокноте слово «испарилась».

– А вы уверены, что во время отбоя она находилась в своей палате?

– Абсолютно.

– На каком основании?

Коули оставил в покое лошадь и нажал на кнопку селекторной связи.

– Сестра Марино?

– Да, доктор.

– Пожалуйста, попросите ко мне мистера Гантона.

– Сию минуту, доктор.

У окна стоял столик, а на нем кувшин с водой и четыре стакана. Коули подошел к столику и наполнил три стакана, два поставил перед гостями, а с третьим вернулся на свое место.

– У вас здесь не найдется аспирина? – спросил Тедди.

Главврач едва заметно улыбнулся.

– Думаю, найдем. – Он порылся в выдвижном ящике и достал флакон «Байера». – Две, три?

– Лучше три. – Тедди уже чувствовал пульсирующую боль в глазу.

Коули протянул ему таблетки, он бросил их в рот и запил водой.

– Подвержены головным болям, пристав?

– Морской болезни, увы.

Коули понимающе кивнул:

– Обезвоживание организма.

Тедди подтвердил кивком, а Коули открыл сигаретницу из грецкого ореха и поднес ее гостям. Тедди взял одну, Чак же, мотнув головой, достал собственную пачку, и все трое закурили. Главврач поднял фрамугу.

Он снова сел и протянул через стол фотографию: молодая женщина, чье красивое лицо портили круги под глазами, такие же черные, как ее волосы. Глаза широко раскрыты, как будто их распирало от внутреннего жара. А то, что им открывалось за объективом камеры, за фотографом, а возможно, и за пределами видимого мира, не предназначалось для посторонних глаз.

Что-то в ее лице вызвало у Тедди тревожную ассоциацию, а потом он сообразил: паренек в концлагере, отказывавшийся от еды, которую ему предлагали. Он сидел у стены на апрельском солнышке с застывшим выражением глаз, пока его веки не закрылись. Бездыханное тело добавили к горе трупов на железнодорожной платформе.

Чак тихо присвистнул:

– О господи.

Коули сделал затяжку.

– Это реакция на ее бесспорную красоту или бесспорное безумие?

– И на то, и на другое, – ответил Чак.

Эти глаза, думал Тедди. Даже застывшие во времени, они кричали. Хотелось залезть внутрь картинки и сказать ей: «Ну, ну, ну. Все хорошо, все хорошо. Ш-ш-ш». Хотелось держать ее за плечи, пока не пройдет озноб, и произносить утешительные слова.

Дверь открылась, и вошел высокий негр с седыми прядками, в белой униформе санитара.

– Мистер Гантон, – сказал Коули, – это джентльмены, о которых я вам говорил. Приставы Ауле и Дэниелс.

Тедди с Чаком встали и обменялись с Гантоном рукопожатиями. Тедди почувствовал, как от этого человека буквально исходит страх, возможно, оттого, что он пожимает руку представителям закона, а у него дома лежит парочка повесток в суд.

– Мистер Гантон работает у нас вот уже семнадцать лет. Он главный санитар. Это он сопровождал Рейчел в ее палату прошлой ночью. Мистер Гантон?

Гантон, усевшись, скрестил лодыжки, положил руки на колени и немного подался вперед, глядя на свои ботинки.

– В девять собиралась группа, а после…

Коули его перебил:

– Речь о сеансах групповой терапии, которые проводят доктор Шин и сестра Марино.

Гантон подождал, не захочет ли Коули еще что-то добавить, а затем продолжил:

– Ну вот. Значит, в десять они закончили, и я повел Рейчел в палату. Она вошла. Я запер дверь снаружи. После отбоя, каждые два часа, мы делаем обход. В двенадцать прихожу. Заглядываю в глазок, а койка пустая. Может, думаю, на полу лежит. Пациенты, они часто на полу спят. Открываю дверь…

И снова Коули вмешался:

– Своим ключом, правильно, мистер Гантон?

Тот кивнул, разглядывая собственные колени:

– Своим, ага, дверь-то заперта. Вхожу. Мисс Рейчел нигде не видать. Я закрыл дверь и проверил решетку на окне и само окно. Вроде крепко заперто. – Он передернул плечами. – Тогда я позвонил смотрителю. – Он поднял глаза на Коули, который по-отечески ему кивнул.

– Есть вопросы, господа?

Чак мотнул головой.

Тедди оторвался от блокнота.

– Мистер Гантон, вы сказали, что вошли в палату и убедились в том, что пациентки нет на месте. Вы не разовьете свою мысль?

– Сэр?

– Там есть стенной шкаф? Есть место под койкой, где она могла спрятаться?

– Все есть.

– И вы там и там проверили?

– Да, сэр.

– Притом что дверь оставалась открытой.

– Сэр?

– Вы сказали, что вошли в палату и не увидели там пациентки. А потом закрыли дверь.

– Вообще-то… Ну…

Тедди подождал и затянулся сигаретой, которую ему дал Коули. Дым был мягче и насыщеннее, чем у его «Честерфилда», и запах тоже другой, сладковатый.

– Дело-то на пять секунд, сэр, – пояснил Гантон. – Глянул в шкаф, глянул под койку и закрыл дверь. Где ей там прятаться-то? На пятачке?

– А прижаться к стене? Справа или слева от двери?

– Да ну. – Гантон помотал головой, и, хотя глаза были опущены долу, Тедди впервые ощутил исходившую от него волну досады и глухого недовольства при всех этих услужливых «да, сэр» и «нет, сэр».

– Маловероятно, – обратился Коули к Тедди. – Я вижу, пристав, к чему вы клоните, но когда вы увидите эту комнатку, то поймете, что мистеру Гантону было бы крайне трудно не заметить пациентку, где бы она в тот момент ни находилась.

– Вот именно. – Гантон уже смотрел приставу в лицо, и в его взгляде сквозили вызов и гордость за безупречно сделанную работу, которую он, Тедди, своими вопросами поставил под сомнение.

– Благодарю вас, мистер Гантон, – сказал Коули. – Пока достаточно.