– Ой, ну брось! Не каждый же день он здесь. Раньше-то мы его не видели, – привела разумный довод подружка. – И потом, он кажется безобидным. Ну, намалевал что-то. Так это ж поверх туалета! Может, он постеснялся дарить тебе фотографии, на которых большими буквами на фоне есть слово «Туалет». Не романтично!

Вздыхая, я объяснила ей:

– Я думала уже над этим, но дело в том, что можно было просто стереть эту надпись в фотошопе. Для чего рисовать что-то поверх нее?

– Ну, решил привлечь к себе внимание. Казаться загадочным. Вызвать интерес.

Я покачала головой. Наташка никак не желала понять, что все символы из одной группы. Она не видела тех – на стене. И на открытке, наверно, не очень тщательно изучала. А у меня хорошая зрительная память. Это все чертовки странно.

– Ладно, у меня электричка через десять минут. Пока.

– Не хочешь со мной на метро?

– Нет, мне от станции два шага до дома, ты же знаешь.

Наташка скривилась, вспоминая, наверно, как осталась у меня ночевать и просыпалась каждый раз от звука грохочущего поезда, но я уже привыкла.

– Как знаешь. Пока.

Мы обменялись поцелуями и расстались. Глядя на ее добродушно улыбающееся лицо, я почему-то подумала, что в следующую нашу встречу ей будет далеко не до смеха. Так оно и оказалось.

* * *

Ночные звонки никогда ничего хорошего не несут. Но впервые я обрадовалась, что меня разбудили. Снились кошмары. Какой-то маньяк со страшным лицом (в фильмах-то у них обычно маски, и теперь я понимаю почему; мой сумрачный изверг, к сожалению, скрыть свое лицо не догадался) гнался за мной полночи, пытаясь то ли зарезать, то ли изнасиловать, то ли и то и другое. Какие-то люди старались меня защищать, но они были слишком слабы, чтобы с ним справиться, но зато покупали мне время, и я сбегала. Временно… Пока он не настигал меня вновь.

И вот звонок. Электронный будильник показывал половину четвертого утра. У меня нет подруг – рьяных тусовщиц или кавалеров-алкашей, которые бы меня будили в любое странное, но нормальное для них время. Поэтому звонок, сперва вызвавший вздох облечения в связи с избавлением от кошмарного сна, в следующее мгновение напустил на мое сердце тревогу.

– Алло.

– Инесса, доченька… – слова плачущей женщины врывались в сознание острыми иглами понимания, что произошло что-то ужасное. Я даже не сразу опознала голос – это была мать Изольды. Во-первых, она никогда не называла меня «доченькой», а во-вторых, сдавленные рыдания искажали голос. Я даже слегка еще сомневалась, пока она не произнесла имя дочери. – Изольдочка наша… умерла…

Я резко села.

– Как это?!

Но женщина зашлась истерическими воплями вперемешку со стонами, и я не могла вытащить из нее никаких подробностей.

– Я приеду! Я приеду! – кричала я в трубку, но она будто не слышала.

Наконец трубку взяла Алла.

– Инесса, не приезжай сейчас, ложись. Только что труповозка уехала. Маме скорая вколола успокоительное, она скоро все равно заснет. Приедешь завтра.

Так как Алла, судя по интонации, казалась намного более вменяемой сейчас, чем ее мать, то все вопросы я адресовала именно ей.

– Алка, что случилось? Как это так – Изольда умерла? Почему?

– Не знаю. Сказали, сердце остановилось. Она уснула в гостиной на диване. Стали будить ее, чтобы пошла ночевать к себе в спальню, и не добудились. Потом пока то, пока се, участковый, скорая, мама в шоке, мы с отцом тоже… В общем, я еле уговорила ее тебе позвонить сообщить. Наташке уже сама позвони.

– Да, конечно. Если вам что надо, любая помощь, ты меня задействуй. Я могу всех обзвонить, кого необходимо. Но как же так, Алка? Она же молодая и здоровая!

Алла вздохнула в трубку, потом я услышала звук шагов и скрип двери – видимо, приятельница решила удалиться из поля зрения родителей, чтобы сообщить мне какую-то тайну.

– Пила она какие-то таблетки для похудения. Странные. Из Китая заказывала.

– Для похудения? – удивилась я. – Но она же была довольна собой!

– Ну да, это все показуха. Она набрала за последний год лишние килограммы. Но сама себе казалась очень толстой, хоть и продолжала делать вид, что она женщина-вамп.

– Она мне часто говорила, что, мол, собаки на кости не бросаются. Зачем же она?..

– Говорить-то говорила, но понятно же, что так себя успокаивают те, кто далек от идеала. Дома же она постоянно говорила мне про тебя, что хочет быть как ты, что везет же некоторым иметь идеальную фигуру и так далее.

Я была так поражена, что не нашлась с ответом. Моя яркая Изольда, любившая блистать? Сама себя называвшая звездой? И она, оказывается, была закомплексованной и завидовала мне?

– Хорошо, я приеду завтра. Держитесь там.

– Да, спасибо. – Алка вздохнула и, как мне показалось, всхлипнула – впервые за минуты общения – и отключилась.

Я снова легла спать, но заснуть, разумеется, уже не смогла.

* * *

Наташке я позвонила на следующий день, дождавшись приемлемого времени. Я считала, что с такими безрадостными, трагическими точнее новостями можно не торопиться.

Наташка предлагала поехать домой к подруге вместе, ближе к вечеру, когда она доделает свои дела, но я решила ехать одна.

Филипповы жили в новостройке жилого комплекса, огороженного забором с охраной. Хорошо, что я не на машине – пеших пропускали так. Внутри сидел консьерж, но он ограничился вопросом, в какую я квартиру пришла и к кому. Дверь мне открыл Федор Алексеевич, отец Изольды и Аллы. У меня не было сил, чтобы с ним поздороваться. Мы молча смотрели друг другу в глаза и… синхронно заплакали. Тоже беззвучно. Слезы так и текли по нашим щекам, а я так и стояла в дверях, не решаясь переступить порог. Наконец Федор Алексеевич посторонился, сказав:

– Проходи, что ты, как неродная…

– Как вы все? Как тетя Лена?

– Лена поехала с сестрой утрясать дела. Она в ритуальных услугах работает… ну ты знаешь. – Я кивнула, хотя толком не знала, чем занимается тетя Изольды. Помнила только, что ее зовут Альбиной. В этой семье почти у всех имеется страсть к редким именам, странно, что мать Изольды и Аллы назвали просто Еленой. – Алка на занятиях.

– В воскресение? – не поверила я.

– Она преподавателю задолжала какую-то курсовую… Не знаю толком. Проходи на кухню, что в прихожей стоим…

Федор поставил чайник. Я долго не решалась говорить, понимая, как ему нелегко, затем все-таки спросила:

– Как ты считаешь, что послужило причиной… ну, остановки сердца. То есть мне Алка сказала по телефону ночью, что…

– Да, – перебил он меня. – Так сказали фельдшеры. Но это по предварительному заключению. Будет, конечно, вскрытие. Я только… Боже, – спрятал он лицо в ладонях, – подумать только, ведь в пятницу отмечали день рождения… Бедная моя девочка, такая молоденькая, за что?! – Он беззвучно разрыдался, и только сотрясающиеся плечи и подрагивающие пальцы, закрывающие собой поток слез, могли это подсказать. Наконец он успокоился и, внимательно посмотрев на меня, задал странный вопрос: – Как ты считаешь, такие вещи… они за грехи, да?

– Нет! – покачала я головой, понимая, к чему он клонит. – Никакие грехи не заслуживают… такого!

– Бедная девочка, – повторил он. – Лучше бы я умер вместо нее!

От ответа меня спас закипевший чайник. Я налила кипятка в кружки, кинула заварочные пакетики, но пить чай мы так и не стали. Сидели и молча думали, каждый о своем. А может, об одном и том же.

Я собиралась уже уходить, когда вернулись тетя Лена и тетя Альбина. Пришлось остаться еще на некоторое время. Почему-то с приходом еще двоих скорбящих в большой пятикомнатной квартире стало невыносимо находиться. Атмосфера сгущалась вокруг меня, я даже в каком-то полубреду начала видеть черный дым, порожденный энергией боли и утраты, который попытался пробиться и в мое сердце. Нет, мне и так тяжело, мне не надо больше…

Когда меня попросили выбрать наряд для похорон, я не могла отказать, но потом заявила, что мне нужно готовиться к завтрашней лекции. Да, трудно сейчас сосредоточиться на учебе, сказала я им, но я надеюсь, что она поможет мне отвлечься. Неожиданно тетя Лена меня горячо поддержала:

– Да, учись, дочка, учись… Аллочка тоже спросила меня, ничего, мол, если я в институт поеду, договорились уже с профессором. Лучше так. Горе-то – оно такое. Захватит так, что не вырвешься! – тетя Лена снова зарыдала, а я, мучаясь адским сочетанием эмпатии и чувства вины, встала с дивана и отправилась в прихожую.

– Похороны послезавтра, – сказала в дверях тетя Альбина – такая же чернявая, как и Алла, как и моя умершая Изольда. Только волосы тетя Альбина стригла под каре. – Ты сможешь? Или учеба?

– Смогу, конечно, – немного обидевшись, ответила я и попрощалась.

Учеба – это предлог, чтобы сбежать из неуютного дома прямо сейчас, но ничто меня не остановит от того, чтобы проститься с любимой подружкой.

* * *

Похороны прошли тяжело. Перед отпеванием родители Изольды показали мне фотокопию справки о смерти. Причина – внезапная сердечная смерть.

Родственники и мы с Наташкой всю дорогу до кладбища обсуждали здоровье Изи. Ее мать заметила, что в последние сутки Изольда плохо себя чувствовала, жаловалась на слабость, отчего и прилегла вздремнуть в гостиной прямо перед телевизором. Фильм давно закончился, а она все лежала. В десять вечера они попытались ее добудиться… в общем, это мне уже рассказывала Алла. Затем все скорбящие переключились на тему грядущего дня рождения младшей сестры. Мама с тетей сошлись на том, что сорок дней нельзя устраивать вечеринки и вообще что-то отмечать. Они отсчитали эти сорок дней и сообщили Алле, когда у нее будет «день рождения».

– На следующий день после поминок устраивать праздник? – возмутилась Алла. – Нет, я в этом году не отмечаю вообще.

Затем она взяла нас с Наташкой под локоток и отвела в сторонку. Родня и знакомые недовольно оборачивались на нас, шушукаясь, ведь гроб еще только опускали в яму, и мы таким образом были лишены возможности бросить гость земли. Но я не была сторонником всех этих догм и похоронных правил, я всегда считала, что место умерших – в твоем сердце, а не на кладбище, Наташка, видимо, тоже, поэтому мы легко дали Алке себя увести.

– У меня завтра день рождения, – заявила она так, словно мы отсутствовали и во время обсуждения этого десятью минутами ранее, и во время обсуждения этого в кафе в субботу.

– Мы поняли, – кивая, сообщила Наташа.

– А сегодня с утра в нашем почтовом ящике я нашла вот это! – Она полезла в рюкзак и достала из него… открытку. Такую же, какую нам показывала Изольда, с красными цветами.

– А внутри… – начала я.

– Да! – подтвердила Алла. – Открой!

Я уже знала, что меня ждет, так что крупная надпись «Поздравляю со смертью» не произвела должного впечатления.

– Ну и ну, – только и смогла выдавить из себя я, отдавая ей открытку.

– Внизу опять эти символы… Ты видела?

– Угу.

А еще я видела кровавое пятнышко. Но не успела ничего спросить, потому что Алла продолжила:

– У тебя сохранилась Изина открытка? Я нигде не могла ее найти, потом вспомнила, что вроде ты последняя в руках держала. Я хочу сверить их.

– Зачем? – удивилась Наташка.

Алла сдула длинную косую челку со лба и посмотрела на мою подружку как на умалишенную.

– Чтобы убедиться, что писал один и тот же человек! И чтобы убедиться, что символы такие же!

– Они такие же, – с сожалением констатировала я, – я в тот раз хорошо изучила. Но если тебе надо, я поищу открытку у себя.

– Да, поищи, – заявила она строго, будто подозревала меня в обмане или считала, что она лучше справится с задачей провести сравнительный анализ двух открыток, присланных полоумным психопатом. Потом взгляд ее смягчился, и она вдруг почти детским голоском пропищала: – Я умру, да? Как Изя?