Эпохи холст – багряной кистью (страница 10)
Вражеские броненосцы успели собраться в кулак… нет – в колонну, но это снова был кулак!
И пусть японский отряд во главе с «Микасой» грозно продолжал движение по большой дуге, явными намерениями давая понять противнику: «Не пущу!»
«Всё? – Это был скорей не вопрос, а утверждение: – Всё!»
Сейчас русский кильватер согласно тактике первой фазы боя, повернув на нужные румбы вправо, пройдёт на встречных курсах, выдержав (а Того не сомневался, что выдержит) короткий бой. И перед ними – ночной простор Жёлтого моря.
Выскользнули!
Разворот вслед японского броненосного отряда – хоть «последовательный», хоть «все вдруг» – попросту запаздывает.
Надо будет догнать врага, вновь завязывать перестрелку в невыгодной конфигурации… а там уж наступает ночь и всё – дневной бой… артиллерийский бой окончен.
К тому же арсеналы японских кораблей, согласно докладам, использованы более чем на две трети.
Можно честно признать свой тактический проигрыш.
Остаётся лишь беречь броню… и кровь.
Хэйхатиро качнуло, замутив в голове – ощутил нечто похожее на похмелье…
«Боевое похмелье», – уточнил для себя.
«Микаса» уверенно резал податливую волну, шипела вода, обтекая обводы по ватерлинии, настил палубы отрабатывал по ногам работу машин. Мостик свежо задувало встречным и немало притихшим юго-западным ветром.
Вот только имея перед глазами замершую носовую башню, опалённую палубу, изъеденные взрывами надстройки, принимая доклады о других повреждениях, Хэйхатиро Того понимал, что флагманский броненосец из грозной боевой единицы превратился практически в груду нестреляющего железа, тем не менее сохраняя свою надменную красоту.
Хотелось добавить – английскую.
Сзади, как специально послышалась английская речь – мистер Пэкинхем!
«Знает, когда появляться».
– Я вижу, вам удалось повергнуть противника в бегство, адмирал!
Адмирал проявил вежливость, обернувшись к представителю «дорогих» союзников, подумав, что тот под «бегством» подразумевает дымящий на отходе «Ретвизан»…
Но тут разом заговорили офицеры штаба, обращая внимание командующего!
Бой продолжался, но даже на звук – затухал. Обе силы… эскадры как бы выдохлись. В том числе и потому, что увеличилась дистанция!
Но оказалось – враг предпринял манёвр уклонения влево (что Хэйхатиро тоже вполне допускал), однако на этом не остановился, ни с того ни с сего продолжая разрывать дистанцию!
И?.. Неужели?!
Русские… Адмирал снова глотал расстояние оптикой. Их построение и эволюции оставались не безупречными.
…Растянувшись по сложной кривой, ползла колонна броненосцев.
…Отдельно двигался «Ретвизан».
…Дальше за ними виднелись крейсера и изгибающаяся вереница миноносцев.
Адмирал Того стоял, смотрел, ждал…
Небо тонуло в сумерках, хмарилось тяжёлой нависающей тучей. Где-то там в её недрах, вобрав в себя собратьев, набрякнув весом, сорвалась вниз капля, пробив насквозь густое дымом небо, метко попав в покрытый копотью нос японского адмирала, стекая грязной дорожкой в усы.
«Будет ливень», – Хэйхатиро Того стоял, смотрел, ждал, сумев терпеливо замереть, не шелохнувшись, с биноклем, забыв к демонам о ране. Пока не уверился, что русские, повернув на 180 градусов, окончательно уходили! Только тогда нарочито сдержанно (а внутренне торжествуя), прокашлявшись, он отдал приказ:
– Поднять сигнал: «Курс – зюйд-ост». Эскадре отходить в Сасэбо, – негромко дополнив: – То малое, что было можно – сделано.
Он не знал…
Впрочем, об этом чуть позже.
А пока…
«Микаса», а с ним и весь 1-й броненосный отряд с неторопливой последовательностью, словно сами себе не веря, покидал пространство боя, изъезженное корабельными брюхами, порезанное килями, порубанное винтами, изгаженное угольной, пороховой, мелинитовой сажей.
На хвосте русских ещё висели крейсера 3-го и 5-го отрядов, стреляя, кусая по-шакальи, пытаясь помешать их отходу.
Но день неумолимо угасал, наступало время малых хищников – миноносцев.
– То малое, что было можно – сделано, – одними губами проговорил пятидесятишестилетний японец, командовавший на мостике «Микасы», теперь позволивший себе ощутить смертельную усталость.
Вспомнив о той черте, что сам для себя наметил, после которой готов был отвернуть, уже мысленно добавил: «Дойдя до предела и зайдя за…»
* * *
Командующий Объединённым флотом Японии не знал, на каком пределе всё держалось у противника. Да и сами там, на русских кораблях, не догадывались – не на всех… и не все.
Как бы кто там ни спорил о роли личности в истории – в «за» и «против»… Но именно военная структура, где всё подчинено командиру (на крайний случай штабу), как ничто другое подчёркивает, насколько личностное мнение, физическое состояние и просто настроение одного человека может влиять на развитие событий.
Тем более когда на кону судьба всего сражения.
С японской стороны всё зависело от решений самого Того.
С русской, к сожалению, всё разбилось на частности – от единоначалия к ранговым замещениям, до вынужденной инициативы.
Несомненно, выходка (в хорошем смысле слова) капитана 1-го ранга Шенсновича, бросившего свой «Ретвизан» в критической ситуации на прикрытие эскадры, достойна оценки как «смелая».
Можно сказать и «лично смелая» – вполне! Даже опуская тот момент, что «отчаяния одиночки» тут не было – капитан 1-го ранга надеялся, что за ним последуют и остальные корабли эскадры, поддержав. Да и в забронированной рубке человек себя ощущает если не до конца в безопасности, то весьма защищенным. И уж будем честными – фатализмом мы склонны скорей бравировать, он бродит в наших головах сторонкой. Не японцы мы…
Так вот.
В реальной истории осколок от разорвавшегося японского снаряда, попав в живот командира «Ретвизана», вызвал у того контузию брюшной полости. Надо сказать, что это боль… сначала дикая, потом сильная, ноющая, пульсирующая, которая вторгается в мысли, мешая нормально и правильно думать, принимать адекватные решения.
И будучи в муторном состоянии, по-прежнему наблюдая расстройство и отсутствие какого-либо видимого управления эскадрой, Шенснович позволил «личному» повлиять на «общее» – отдаёт приказ уходить в Порт-Артур, по сути, и тем самым увлекая за собой остальные корабли.
В итоге долгий и упорный бой сошёл к бездарному бегству.
Тут ещё можно добавить, что лично у Шенсновича было разрешение Витгефта «при неприятных обстоятельствах возвращаться»… как и у всей эскадры – вплоть до интернирования.
Однако в нашей истории подобные вольности адмирал Витгефт не раздавал за категорическими запретительными «подзатыльниками» из Петербурга… от самого государя.
Но имеем то, что имеем – люди те же… Ситуация практически такая же, и сумела она (сука) подойти к такому же критическому порогу.
Поэтому вернёмся к тому, о чём не знал командующий Объединённым флотом Японии Хэйхатиро Того. К тем частностям трагической неуверенности и упрямого долга, от которых зависели жизни и смерти, судьба первой Тихоокеанской, и как бы ни всей войны, и…
И, пожалуй, оборвём. А то и так в конце с пафосом переборщили.
«Ретвизан»
– Не гневите бога, Эдуард Николаевич!
Заподозрить в малодушии командира после таранной атаки, пусть и не удавшейся, старший офицер не мог. Но видел, в каком состоянии тот пребывает, настаивая на отправке в лазарет.
А тут ещё вдруг это его объявление:
– При наличных повреждениях нам остаётся только возвращаться в Порт-Артур.
Командир «Ретвизана» каперанг Шенснович, оставаясь в боевой рубке, не находил себе места, кривясь, морщась от боли. Встанешь – шатает. Сядешь – щемит, не усидеть.
Резь, закрутив в узел кишки, прорывалась то рвотными, то гальюнными спазмами. То отпускала благом, холодеющим бисером пота на лбу.
Для него специально притащили тяжёлое кресло из кают-компании – вот только так, привалившись, полуприсев, было более или менее терпимо. И немного возвращалась ясность мысли, а с ней досада и какое-то опустошение.
Его порыв – на прорыв не поддержали!
Того перекрыл южные румбы очередным охватом, и избитая эскадра снова «под ножом».
Считая Витгефта не самым удачным командующим эскадрой, а уж Ухтомского и вовсе… понимая, что у самого мысли, как манная каша, капитан 1-го ранга всё же полагал, что следует выводить эскадру из боя, сохранить!
Но, несмотря на приказы сверху, полагал, что остаётся один путь – возвращаться в Порт-Артур.
При опасениях по поводу затоплений в носовой части «Ретвизан», сбавив ход, уже на тринадцати узлах обходил изломанный строй броненосцев, склоняясь к северу.
– Да как же так, Эдуард Николаевич! – В тоне старшего офицера ещё сохранялись недоуменные и просящие нотки. – Ведь приказ был – только вперёд!
– Полноте…
– «Пересвет» воротит на норд, – донеслось с мостика, – за нами идут!
– Потеряем бездарно все, что навоевали нынче. Японец тоже избит. Видали «Микасу»?! – Теперь офицер заговорил возмущённо и упрямо. – Посрамим честь русских моряков!
– «Цесаревич»! – кричит сигнальщик. – «Цесаревич» выбросил флажный сигнал!
«Пересвет»
Не переставая кидать в надежде взгляды на «Цесаревича» – не взлетит ли там адмиральский флаг, собрать эскадру в некое подобие строя Ухтомскому всё же удалось.