Разговор постепенно переходил из обвинительного тона в поучительный, и Костя невольно заинтересовался. В нём боролись два противоположных желания: первое – поскорее закончить и бежать показывать Насте сюрприз, а второе – дослушать, чем завершится спор.

– Времена меняются, – вмешался Костя, – сейчас важнее качество, а не количество. Просто работать с утра до вечера – ничего не даст.

– Не нужно работать? Ты откуда это всё знаешь? – Костыльков приподнялся и, опершись о стол, навис над Костей. – Ты сам-то хоть что-то сделал в своей жизни, чтобы рассуждать? Я – владелец крупнейшего в области завода. А ты кто?

Костя смутился и замолчал. Костыльков победоносно усмехнулся и отошёл к плите, взял у Светланы заварочный чайник и принёс к столу. Светлана смахнула крошки в раковину и снова присела рядом с мужем.

– Завтра отмени все свои курсы и иди в университет. Я буду каждую неделю звонить Гвоздецкому и проверять твои посещения. – Костыльков оставил в покое побеждённого Костю и снова переключился на дочь. – Все твои художества – только в свободное от учёбы время.

Настя, решившая, что всё улеглось, не ожидала прямого приказа уйти с курсов. Она медленно задвинула стул, скрипнув по паркету, обошла стол и взяла картину. Не глядя на отца, она подошла к стоящему на специальной подставке бронзовому Зевсу и насадила картину ему на голову. Голова древнегреческого бога заменила голову отца, а вместо бокала с виски в руках зазмеилась молния.

Все за столом притихли. Костя не ожидал от Насти такого гнева, но этот поступок вызвал в нём восхищение. Костыльков со Светланой молча смотрели на Настю.

Настя вдруг начала смеяться. Она смотрела на статую и заливалась смехом. Со стороны не было видно, как Зевс заменил на картине сидевшего в кресле Костылькова.

Настя вдруг прекратила смеяться.

– Папочка, я всё поняла. Всё будет так, как ты захочешь. Я никогда не стану художником, а буду самым лучшим в мире адвокатом.

Приторно-сладкий голос недвусмысленно передавал настроение Насти. Костя подумал, что сейчас скандал пойдёт на новые обороты. Но Костыльков промолчал. Он сник, будто на него резко навалилась усталость. Повернулся к Светлане, обнял её и прикрыл глаза.

Настя вышла.

Костя тихо встал из-за стола, пробормотал: «До свидания» – и бочком выскользнул в прихожую. Настя сидела на пуфике и зашнуровывала кроссовки.

– Пойдём? – спросила она, взглянув на Костю.

Они вышли из подъезда, держась за руки. Было уже темно. Закат пропустили, поэтому торопиться было некуда.

Они побрели по двору, не говоря друг другу ни слова. Было прохладно, осень брала своё, и неприятный пронизывающий ветер продувал лёгкие летние куртки. Костя выпустил Настину руку и обнял её за плечи, пытаясь согреть. Настя прижалась к нему тесней, обняв за талию.

Они так и шли обнявшись по вечерним дворам, мимо детских площадок, ночных автостоянок и гаражей. Где-то сидела компания, оккупировав качели; собачники, объединяясь в зависимости от размеров своих собак, занимали свободные газоны. Кто-то возвращался с работы. Спешил домой, размахивая портфелем в такт быстрой походке. Город ещё не уснул, но было видно, что день уходит. Сердитым ветром он как будто разгонял припозднившихся любителей суеты, чтобы уснуть и оставить у себя лишь тех, для кого ночь привычнее дня. Тех, кому спокойнее в темноте и в одиночестве.

– Мы пришли. – Костя остановился у подъезда шестнадцатиэтажного панельного дома.

– Мы к кому-то в гости? – спросила Настя.

– Нет, мы будем вдвоём. – Костя набрал код замка и открыл металлическую дверь.

Они поднялись на лифте. Костя, взяв Настю за руку, повёл её ещё выше по лестнице.

Дорогу преградила небольшая деревянная дверь. Костя просунул руки под лежавшие доски и достал небольшой ключ. Сняв навесной замок, он открыл дверь и выглянул. Крыша была пуста. Он пролез в дверь и помог забраться Насте.

Ровная, без скатов крыша была покрыта гудроном и имела высокие, около метра, борта. Можно было не бояться подходить к краю и смотреть вниз. А смотреть было на что.

Лунный свет позволял видеть очертания крыши. Настя, широко открыв глаза от удивления, подошла к краю, взглянула вниз и вдаль и увидела весь город.

– Я никогда не думала, что он так красив!

Настя легла животом на борт. Костя осторожно обнял её сзади. Он чувствовал, что угадал с сюрпризом, и любовался городом вместе с ней.

Крохотные огни автомобилей, как светлячки, перемещались внизу по дорогам. С высоты был виден почти весь городской пруд. Лунная дорожка начиналась от пляжа и тянулась к противоположному берегу, где стоял главный административный корпус сталелитейного завода. Старый, ещё прошлого века корпус напоминал замок. За ним, будто постовые с ружьями, торчали огромные трубы. Четыре исполина источали дым, который клубился и, рассеиваясь, поднимался выше. Было ветрено, и серые облака, чуть приправленные остатками розового заката, уходили строго по ветру, в противоположную от города сторону.

Настя заворожённо смотрела на эти трубы, дым и не шевелилась.

– Идеальный сюжет для городского пейзажа, – сказала она, не поворачиваясь к Косте. – Так и во всём: чёрный дым окутывает город. Он несёт грязь, болезни, убивает живое. Но как же он красив сам по себе.

– Тебе нужно написать этот пейзаж. – Костя оставил её и направился к металлической будке в центре крыши. К будке крепились телевизионные антенны, стойки с кабелями и другие конструкции.

За будкой стояли несколько пластиковых стульев и перевёрнутый водочный ящик, покрытый куском кухонной клеёнки. На ящике, служившем столом, стояла пепельница, сделанная из днища алюминиевой банки из-под пива, и валялась пустая пачка сигарет «Ява Золотая».

Костя присел на корточки и отодвинул кусок фанеры. Там было что-то вроде тайника. Он просунул руку и достал несколько свёртков, упакованных в полиэтиленовую плёнку и перемотанных скотчем.

– Ты где? – Настя не видела Костю за металлическим сооружением.

– Я здесь. – Костя вышел на открытое место и показал Насте пакеты. – Я обещал тебе сюрприз. Вот он.

– Что это? – Пакеты выглядели неприглядно, поэтому не произвели на Настю никакого впечатления.

– Сейчас увидишь! – Он взял пластиковый стул и поставил его рядом с Настей. – Садись и смотри вдаль. Сейчас я всё сделаю.

Настя села, а Костя принялся распаковывать свёртки. Первым он достал большой складной мольберт. Он собрал его и поставил за спиной девушки.

– Пока не смотри. Я скажу, когда можно.

Костя достал чистый холст, масляные краски в небольших тюбиках, набор кисточек в пластиковом стакане и палитру для смешивания красок. Потом принёс ящик-стол, переносную лампу на аккумуляторах и поставил рядом с Настей. Затем укрепил холст на мольберте, а всё остальное разместил на ящике. Осмотрел составленный натюрморт и остался доволен. Он обнял Настю сзади и поцеловал в выглядывающее из кофты плечо.

– Всё, теперь можно, – прошептал на ухо.

Настя обернулась. Она ожидала увидеть всё что угодно, но только не это. Думала, что Костя приготовил романтический вечер. Купил шампанское, зажёг свечи или что-то в этом духе… Это было бы слишком предсказуемо. Несколько секунд Настя смотрела с удивлением и восторгом.

– Тебе понравилось? – Костя видел, что угадал с сюрпризом.

– Представляю, что бы сейчас сказал мой папа, если бы увидел!

Её явно расстроила сегодняшняя перепалка с отцом, но отказываться от любимого дела она не собиралась. Настя подбежала к Косте и повисла у него на шее. Она начала целовать его в губы и оторвалась только тогда, когда почувствовала, что кончается воздух.

Потом она взяла мольберт и стала выбирать место. Водрузив его у самого края крыши, поставила перед ним пластиковый стул. Костя принёс ящик с красками.

– Ещё мне нужна вода, – Настя взяла стакан с кисточками и показала Косте.

– Сейчас, у меня всё есть, – Костя вытащил пластиковую полторашку с водой из тайника и наткнулся ещё на один предмет. Пошарив, достал старенький однокассетный магнитофон ИЖ-302. Проверив батарейки, Костя извлёк из тайника несколько кассет. Просмотрев все, он взял Розенбаума и вставил кассету в магнитофон.

Настя уже делала набросок карандашом. На холсте проступали трубы, завод и очертания городского пруда. Костя принёс себе стул и сел чуть позади своей художницы.

Настя обернулась, весело подмигнула и стала смешивать краски. Костя включил магнитофон – сначала почти неслышно. Потом он стал постепенно добавлять звук, чтобы голос музыканта стал отчётлив, но не мешал Насте работать.

Глаза зелёные сливаются с листвой,
О чём-то клёны говорят между собой.
Не Ренуар ли написал картину:
Красавица, прилавок, апельсины?
Не Ренуар ли написал картину:
Красавица, прилавок, апельсины?

Костя сидел на стуле и смотрел вверх, на звёзды. Их было мало – едкий чёрный дым застилал почти всё небо, но некоторые всё-таки были видны. Они горели в одиночестве, выпав из своих созвездий, указывая ночным путникам дорогу и охраняя небо от посягательств земной цивилизации.

Часть 2. Папа

Глава 2.1

В восемь утра рюмочные и кафе ещё не работали, поэтому они зашли в магазин, купили чекушку водки, сырную нарезку, триста граммов варёной колбасы и полбуханки хлеба.

– Куда пойдём? – смущённо спросил Вениамин.

– Тут парк рядом хороший. Народу нет сейчас. Сядем, поговорим. – Сергей Семёнович собрал покупки в полиэтиленовый пакет, сгрёб сдачу и положил в карман потёртой кожаной куртки. – Идём.

Через пять минут они уже сидели на лавочке, повернувшись друг к другу и склонившись над расстеленной газетой. Со стороны Сергей Семёнович и Вениамин были похожи на гроссмейстеров над шахматной доской, обдумывающих очередной ход.

Но на их сегодняшней доске были расставлены не шахматные фигуры, а две рюмки, которые Сергей Семёнович достал из своей чёрной сумки. Дунув в каждую рюмку, он поставил их примерно на позиции ферзей. Затем взял бутылку, взболтал её и, подняв к свету, оценил качество закрученного, как он любил говорить, «змия».

Вениамин очень смущался и постоянно озирался по сторонам. Для него такое времяпрепровождение было в новинку. Казалось, что сейчас из-за кустов выйдет милиция, а ещё хуже – его родители, которые будут молча стоять и укоризненно качать головами: «Мы же говорили тебе: нужно было оканчивать институт и работать врачом в клинике».

– Ты сейчас как из «Афони», – Сергей Семёнович улыбнулся и разлил водку по рюмкам. – Не обижайся. Я по-доброму.

Вениамин действительно смотрелся очень комично. И если бы не его двадцать три года, то он бы идеально подходил на роль собутыльника главного персонажа, которого сыграл Леонид Куравлёв в известном фильме. Он был одет так, словно не провёл сутки на работе, а только что вышел из дома, где несколько часов занимался своей одеждой. Стрелки на серых брюках были идеально отглажены. Желтоватая рубашка виднелась из-под чёрного жилета. Воротник, пристёгнутый маленькими пуговицами, прижимал безупречный узел старомодного коричневого галстука. Образ дополняла причёска: «модельная» стрижка с пробором, показывающим безукоризненную светлую дорожку среди его чёрных волос.

– Давай за тебя, – Сергей Семёнович поднял рюмку. – Кстати, сегодня ровно месяц, как ты со мной работаешь.

– Да, точно. Всего месяц, а кажется, что целый год, – так много всего случилось. Время пролетело незаметно. – Вениамин тоже поднял свою рюмку, недоверчиво посмотрел внутрь, чокнулся с Сергеем Семёновичем и залпом выпил.

Водка была не самая качественная, но и не палёная. Вениамин сморщился и тут же закусил сыром и колбасой.

Сергей Семёнович, наоборот, медленно осушил свою рюмку и на несколько секунд задержал дыхание, прислушиваясь к ощущениям. Видимо, они его полностью устроили. Он неторопливо взял хлеб, сделал себе бутерброд и, откинувшись на спинку скамейки, приступил к трапезе.