Останки первых двух, по крайней мере, было легко спрятать, для этого вполне подошли заброшенная ванная и винный погреб.

Несколько досаждают души объектов, которые на обычном языке удостоены именем «привидения». Но человек философского склада ума – лишь такому подвластен подобный эксперимент – мало придает значения жалким попыткам этих существ ему отомстить.

С глубочайшим удовлетворением я намереваюсь расширить границы своего существования в том случае, если эксперимент завершится успешно. Я не только окажусь вне досягаемости человеческой справедливости (так называемой), но и вне самой смерти.

Мистера Эбни нашли сидящим на стуле, с откинутой назад головой.

На его лице отпечаталось выражение бешенства, страха и смертельной боли. Слева на груди зияла ужасная рваная рана, открывающая сердце. Крови на руках не было, длинный нож, лежащий на столе, был абсолютно чистым. Подобные раны могла нанести дикая кошка. Окно в кабинете стояло открытым, и, по заключению коронера, мистер Эбни погиб в результате нападения какого-то дикого животного.

Но, изучив бумаги, часть которых я процитировал, Стефен Эллиот пришел к совершенно иному заключению.

Меццо-тинто^[11]

Насколько я помню, я уже рассказывал вам о приключениях, которые выпали на долю моего друга Деннистоуна во время поисков предметов искусства для музея в Кембридже.

Для печати он предоставил довольно скудный отчет; но многим его друзьям было, разумеется, известно о его злоключениях. Среди них был и джентльмен, который в то время возглавлял музей искусств в другом университете. Поэтому неудивительно, что вся эта история произвела неизгладимое впечатление на человека, чья профессия совпадала с родом занятий Деннистоуна. Вот почему он стремился выяснить все детали этого столь невероятного дела и, конечно, полагал, что самому ему вряд ли представится случай пережить подобное. Тем не менее мысль, что приобретать старинные рукописи – а этим занималась Шелбернанская библиотека – ему не требуется, некоторым образом успокаивала его. Пусть начальство, если хочет, обшаривает темные закоулки Европы. Ему было вполне достаточно того, что в то время он обязан был ограничиться изучением большого, непревзойденного собрания английского ландшафтного рисунка и гравюр, принадлежащих музею. Однако, как оказалось, даже столь привычный и знакомый архив может иметь свои загадки, и с такой одной мистеру Уильямсу и пришлось столкнуться.

Те, кто занимается коллекционированием пейзажей, хорошо знакомы с лондонским агентом по продаже, чья помощь в подобном деле просто неоценима. Мистер Дж. У. Бритнелл постоянно выпускает восхитительные каталоги гравюр, планов и старинных эскизов поместий, церквей и городков Англии и Уэльса. Эти каталоги, безусловно, являлись главным источником знаний мистера Уильямса, но в его музее уже имелась огромная коллекция ландшафтных рисунков, и он, хотя и числился постоянным клиентом мистера Бритнелла, приобретал не редкости, а искал что-нибудь, что могло просто пополнить его собрания.

Итак, в феврале прошлого года на рабочем столе мистера Уильямса оказался каталог из заведения мистера Бритнелла. К каталогу было приложено письмо (напечатанное на машинке) от самого агента. Оно гласило:

Уважаемый сэр!

Прошу обратить Ваше внимание на № 978 в прилагаемом каталоге. Был бы крайне Вам благодарен, если бы Вы согласились ознакомиться с ним.

С совершенным почтением,

Дж. У. Бритнелл

Обратить внимание на № 978 в прилагаемом каталоге было делом одной минуты. В указанном месте он обнаружил следующее описание:

978 – Неизвестное ранее, любопытное меццо-тинто.

Вид поместья начала века. 15 х 10 дюймов; черная рама. 2,25 фунта.

Вроде ничего особенного, но цена почему-то высокая. Тем не менее мистер Бритнелл, прекрасно знавший свое дело и своего покупателя, явно придавал гравюре большое значение. И мистер Уильямс написал открытку с просьбой прислать указанный предмет для ознакомления, а заодно и несколько других гравюр и эскизов, которые он нашел в каталоге. А затем он без особого вдохновения обратился к своим повседневным обязанностям.

Любая посылка, как водится, приходит днем позже, чем вы ее ожидаете. И в этом смысле мистер Бритнелл не оказался – если можно так выразиться – исключением из правил. Посылка прибыла в музей в субботу во второй половине дня, когда мистер Уильямс уже ушел; курьер доставил ее на квартиру мистера Уильямса в колледже, предполагая, что содержимое может оказаться настолько важным, что откладывать его просмотр до воскресенья не следует. Там и обнаружил ее мистер Уильямс, приведя с собой домой товарища выпить чашечку чая.

Предмет, который нас интересует, оказался довольно большим, в черной раме меццо-тинто, краткое описание которого я уже процитировал из каталога мистера Бритнелла. Необходимо привести несколько других деталей, хотя подозреваю, что они не дадут точного представления о гравюре. Похожие картинки в наше время можно обнаружить в гостиных старых отелей либо в коридорах безмятежных деревенских домиков.

Наша гравюра была весьма посредственным меццо-тинто, а посредственное меццо-тинто, пожалуй, самая ужасная гравюра на свете. На ней был изображен фасадом к зрителю не очень большой господский дом с тремя рядами подъемных окон в обрамлении кладки из дикого камня, с длинной террасой то ли с шарами, то ли с вазами по углам и с маленьким крыльцом в центре. По обеим сторонам дома росли деревья, а перед домом простирался широкий газон. На узеньких полях была выгравирована надпись «Автор А. У. Ф.» – и более ничего. Создавалось впечатление, что гравюра была выполнена непрофессионалом. И мистер Уильямс никак не мог понять, почему мистер Бритнелл оценил предмет такого рода в 2,25 фунта. С чувством презрения он перевернул ее. На обороте оказался бумажный ярлык, левая часть которого отсутствовала. Можно было лишь прочитать окончания двух слов: «-нгли Холл» и «-ссекс».

По-видимому, стоит установить нарисованное место по географическому справочнику, а потом вернуть гравюру мистеру Бритнеллу, высказав несколько замечаний по поводу компетенции этого джентльмена.

Он зажег свечи, так как было уже темно, приготовил чай и пригласил к столу своего товарища, с которым обыкновенно играл в гольф (я возлагаю надежды, что правление университета, о котором я повествую, снисходительно относится к занятию подобного рода и считает его видом расслабления). Таким образом, чаепитие сопровождалось беседой, которую игроки в гольф могут придумать сами, тем же читателям, что в гольф не играют, я, как совестливый писатель, не стану ее навязывать.

Заключение, к которому пришли друзья, гласило, что существуют удары лучше остальных и что ни один из троков ни разу в жизни не испытывал той удачи, на каковую имеет право любое человеческое существо. И тут товарищ – назовем его профессором Бинксом – взял гравюру и спросил:

– Это что за место, Уильямс?

– Именно это я собираюсь выяснить, – ответил Уильямс, двинувшись к полке за географическим справочником. – Взгляните на оборот. Какой-то – нгли Холл то ли в Суссексе, то ли в Эссексе. Пол названия отсутствует, как вы видите. Полагаю, вам не знакомо это место?

– От Бритнелла? Я угадал? – сказал Бинкс. – Для музея?

– Я, может быть, и купил бы ее, но только за пять шиллингов, – заявил Уильямс, – но по совершенно непонятной причине он требует за нее две гинеи. Непостижимо. Гравюра-то никудышная, на ней даже фигур нет.

– Двух гиней, по моему мнению, она не стоит, – согласился Бинкс, – но сработана она не так уж и плохо. Лунный свет хорош, и, по-моему, фигуры на ней есть, вернее, фигура – у переднего края, совсем близко.

– Дайте-ка, я взгляну, – попросил Уильямс. – Да, свет дан хорошо. И где ваша фигура? Правда! Голова прямо у края.

И действительно там была голова то ли мужчины, то ли женщины – черное пятно прямо у ближнего края. Изображение было неясным, а голова, обращенная к зрителю затылком, глядела на дом.

Раньше Уильямс не видел ее.

– И все же, – заметил он, – хоть эта вещичка и лучше, чем я думал, двух гиней из музейных денег за картину неизвестного мне места я не дам.

У профессора Бинкса было чем заняться, и посему он вскоре удалился. А Уильямс до того времени, как ему надо было идти в университет, тщетно пытался идентифицировать место на картинке. «Если бы перед – нг сохранилась гласная, было бы легче, – думал он, – а так это может быть все что угодно, от Гестингли до Лэнгли. С таким окончанием названий полным-полно. А в этой проклятой книге нет ни указателя, ни конечных слогов».

В университете Уильямсу следовало появиться в семь. Подробно останавливаться на этом нет нужды; в общем, он встретился там с коллегами, с которыми днем играл в гольф, поэтому спешу вам сообщить, что слова, которыми они обменивались через стол, не имеют ничего общего с описываемым – они просто обсуждали гольф.

Кажется, час, а то и больше провели они после обеда в комнате, что зовется общей. Поздно вечером часть из них отправилась к Уильямсу и, как я подозреваю, играла в вист и покуривала табак.

В перерыве между этим занятием Уильямс взял меццо-тинто со стола и, даже не взглянув на нее, протянул человеку, интересовавшемуся искусством. При этом он сообщил ему, каким образом она к нему попала, и добавил несколько деталей, которые нам уже известны.

Небрежно взяв ее в руки, джентльмен глянул на нее, а затем произнес с интересом:

– Какая прекрасная работа, Уильямс; по всей вероятности, относится к периоду романтизма. Свет выполнен в превосходной манере, по моему разумению, и фигура хотя и слишком нелепая, но очень впечатляет.

– Да, правда? – откликнулся Уильямс, который как раз в эту минуту был сильно занят – подавал компании виски с содовой – и потому не мог подойти и посмотреть сам.

Было уже совсем поздно, и гости как раз собирались уходить. После их отбытия Уильямсу было необходимо написать пару писем и доделать кое-какую работу. Наконец, где-то уже после полуночи, он решил закруглиться, зажег свечу и выключил лампу. Картина лежала на столе там, куда положил ее гость, последним рассматривавший ее.

Выключая лампу, Уильямс бросил на нее взгляд. И чуть не уронил свечу.

Потом он утверждал, что если бы в тот момент он остался в темноте, то упал бы в обморок. Но так как этого не произошло, ему удалось поставить свечу на стол и хорошенечко рассмотреть картину. Ошибки быть не могло – и хотя это, без сомнений, было просто невозможно, но это все-таки было.

Посредине газона, напротив неопознанного дома, находилась фигура, которой в пять часов того же дня в этом месте не было.

Она на четвереньках ползла к дому и облачена была в непонятное черное одеяние с белым крестом на спине.

Мне не известен идеальный способ разрешения подобной ситуации. Могу лишь доложить вам, что предпринял мистер Уильямс. Он схватил картину за угол и, пробежав по коридору, отнес ее в другую комнату. Там он ее затолкал в комод, запер комнату на ключ и улегся спать. Но прежде он написал подробный отчет, под которым подписался, о тех изменениях, которые претерпела картина, оказавшаяся в его владении.

Он долго не мог заснуть, но его утешила мысль, что поведение картины не зависит от его непрофессионализма. Очевидно, человек, рассматривавший ее сегодня, увидел то же самое, в ином случае Уильямсу пришлось бы прийти к выводу, что что-то серьезное происходит или с его глазами, или с его мозгами.

Когда сие предположение, к счастью, было отвергнуто, Уильямс решил сделать на следующий день два дела. Необходимо очень осторожно вынуть картину из комода, причем при свидетеле, и осуществить окончательную попытку установить, что это за дом. По этой причине надо пригласить к завтраку соседа Нисбета, а потом потратить утро на изучение географического справочника.