– Этот бедняжечка! – вздохнула миссис Банч. – Он был иностранцем – называл себя Джеванни. Однажды зимой он подошел к дому, играя на шарманке, и хозяин тут же подобрал его и спросил, откуда он пришел, сколько ему лет, как же он дошел, где его родители, ну и так далее – добрая душа. Но с ним случилось то же самое. Этих иностранцев столько развелось. В общем, как-то утром он тоже пропал. Мы целый год гадали, почему он ушел и что он такое сделал, ведь его шарманка так и осталась лежать на полке.

Оставшуюся часть вечера любопытный Стивен провел в дополнительных расспросах, адресованных миссис Банч и в попытках извлечь из шарманки хоть какую-нибудь мелодию.

В ту же ночь ему приснился странный сон. На верхнем этаже, где находилась его спальня, в конце коридора располагалась заброшенная ванная. Ее держали закрытой, но верхняя часть двери была застекленной, и, так как муслиновая занавеска, которая должна была там висеть, давным-давно отсутствовала, сквозь стекло справа у стены можно было увидеть утопленную в полу ванну, с изголовьем у окна.

Той ночью, о которой я повествую, Стивен, как ему снилось, глядел сквозь это стекло. В окно светила луна, и он увидел в ванне фигуру. Ее описание напомнило то, что я созерцал собственными глазами в знаменитой усыпальнице церкви Святого Михаила в Дублине, обладающей жутковатым свойством уберегать трупы от разложения. Свинцового цвета существо, невыразимо тощее и жалкое, было завернуто в одеяние, напоминавшее простыню, тонкие губы расплывались в слабой ужасающей улыбке, руки крепко прижимались к сердцу.

Внезапно его губы издали отдаленный, еле слышный стон, руки зашевелились. Охваченный ужасом, Стивен отпрянул от двери и проснулся. И оказался действительно стоящим на холодном дощатом полу коридора, освещенный луной. С отвагой, которая, как мне думается, вовсе не присуща мальчишкам его возраста, он двинулся к ванной, чтобы удостовериться, существует ли существо из его сна наяву. Его не оказалось, и он отправился спать.

На следующее утро миссис Банч была так потрясена его рассказом, что вернула муслиновую занавеску обратно на дверь ванной. Сверх того, мистер Эбни, которому Стивен поведал за завтраком о том, что он пережил, крайне заинтересовался его историей и сделал несколько записей в своей, как он называл, «книжке».

Приближалось весеннее равноденствие, о чем кузену часто напоминал мистер Эбни, добавляя, что в древние времена это время считалось критическим для юных душ, поэтому Стивен должен быть необыкновенно осторожен и закрывать по ночам окно в спальне, и у Цензоринуса по этому поводу имеются ценные замечания. Два события, случившиеся в это время, сильно потрясли Стивена.

Первое произошло после на редкость тревожной и томительной ночи, хотя он и не помнит, чтобы ему снилось нечто особенное.

Вечером миссис Банч штопала его ночную рубашку.

– Что же это такое, мастер Стивен! – с раздражением воскликнула она. – Каким образом вам удалось разодрать рубашку прямо на клочки? Сами посмотрите, сэр, что нам, бедным слугам, приходится из-за вас чинить и латать!

Одежде и впрямь был нанесен существенный и явно безответственный урон – чтобы зашить все дыры, требовалась очень опытная игла. Все прорехи сконцентрировались на левой части груди – длинные параллельные разрывы, около шести дюймов в длину; некоторые из них не до конца прорвали материю. Стивен был в полном недоумении по поводу их происхождения; он не сомневался, что прошлой ночью их не было.

– Но, миссис Банч, – заметил он, – они точно такие же, что и снаружи на моей двери в спальню; и уверяю вас, что с ними я ничего общего не имею.

Миссис Банч посмотрела на него раскрыв рот, а затем, схватив свечу, поспешно отбыла из комнаты. Было слышно, как она поднимается наверх. Через несколько минут она вернулась.

– Что ж, – доложила она, – мастер Стивен, странно очень, как это такие царапины могли туда попасть – для кошки или собаки это слишком высоко, и крысе туда не достать. Будто китайцы царапали своими длинными ногтями – так говаривал мой дядя, торговец чаем, когда я была еще девочкой. На вашем месте я не стала бы говорить об этом хозяину, дорогой мой. Просто заприте дверь на ключ, когда отправитесь спать.

– Я и так ее всегда запираю, миссис Банч. Как только помолюсь.

– Вот хороший мальчик. Всегда молитесь, тогда никто не сможет причинить вам зло.

С этими словами миссис Банч вновь принялась латать рубашку. Время от времени она предавалась размышлениям. Это было вечером в пятницу в марте 1812 года.

Тем же вечером привычный дуэт Стивена и миссис Банч неожиданно превратился в трио. К ним присоединился мистер Паркс, дворецкий. Обыкновенно он представлял себя самому себе у себя в кладовой. Он был настолько взволнован, что не заметил Стивена; более того, он даже говорил не так медленно, как обычно.

– Хозяин пусть сам берет себе вино по вечерам, – было первое, что он заявил. – Я буду ходить туда только днем или вовсе не стану туда ходить, миссис Банч. Понятия не имею, что там такое. То ли крысы, то ли ветер гуляет по этим подвалам, только я уже не так молод, чтобы спокойно переживать то, что я пережил.

– Ну мистер Паркс, в Асуорби Холле крысы… вот уж неожиданность!

– Вы совершенно правы, миссис Банч. К тому же я часто слышал от моряков на верфях, будто крысы могут разговаривать. Раньше-то я в это не верил, но сегодня… если бы я унизился до того, чтобы прислонить ухо к двери дальнего погреба, я бы наверняка услышал, о чем они говорят.

– О боже, мистер Паркс, своими причудами вы выведете меня из себя! Говорящие крысы в винном погребе – надо же!

– Послушайте, миссис Банч, у меня нет никакого желания спорить с вами, но только, если вы пойдете к дальнему погребу и приложите ухо к двери, вы тут же мне поверите.

– Что за чушь вы несете, мистер Паркс… здесь же ребенок! Напугаете еще мастера Стивена так, что он всякое соображение потеряет!

– Как? Мастер Стивен? – Только тут Паркс заметил мальчика. – Мастер Стивен прекрасно понимает, что я просто шучу, миссис Банч.

На самом же деле мастер Стивен прекрасно понял, что Паркс вовсе не шутил. Ситуация, хоть и не совсем забавная, очень заинтересовала его, но все попытки склонить дворецкого дать более полный отчет о происшедшем в винном погребе оказались тщетными.

Теперь перейдем к 24 марта 1812 года. В этот день Стивен оказался свидетелем нечто странного. Где бы он ни находился – в доме ли, в саду, – ветер навевал на него тревогу. Когда Стивен стоял у изгороди и смотрел на парк, ему почудилось, будто мимо него на ветру проплывает бесконечная процессия невидимых людей. Бесцельно несомые сбивающим с ног ветром, они тщетно прилагали усилия остановиться, ухватиться за что-либо, что прервало бы их полет и дало бы возможность вернуться вновь в мир живых, от которого они оказались оторванными. После завтрака мистер Эбни сказал:

– Стивен, мальчик мой, как ты думаешь, ты бы смог прийти ко мне в кабинет поздно вечером, в одиннадцать? До этого времени я буду занят, а мне хочется показать тебе кое-что важное для твоего будущего. Ты даже не представляешь, насколько это важно для тебя. Я думаю, не стоит говорить об этом миссис Банч или кому-либо другому; просто пойдешь к себе, как обычно.

Вот радость-то! Стивен с готовностью ухватился за возможность досидеть до одиннадцати часов. Вечером по пути наверх он заглянул в библиотеку и увидел, что жаровня, которая прежде всегда стояла в углу, на этот раз оказалась передвинутой к камину. На столе стояла позолоченная чаша с красным вином, рядом с ней лежали какие-то исписанные листы бумаги. Мистер Эбни сыпал в чашу порошок из круглой серебряной коробочки. Стивена он не заметил.

Ветер стих, стояла тихая ночь, светила полная луна. Примерно в десять часов Стивен стоял у открытого окна и глядел наружу. Несмотря на кажущееся спокойствие ночи, загадочные жители далеких, залитых лунным светом лесов до сих пор не обрели покой. Время от времени от озера доносились странные вопли затерянных и отчаявшихся бродяг. Возможно, это кричала сова или какая-нибудь водяная птица; правда, звук этот не очень напоминал их крики. Кажется, они приближались. Вот они уже звучат у ближнего берега озера. Еще несколько секунд, и они плывут над кустарником. Потом все стихло. Но, как только Стивен решил закрыть окно и продолжить чтение «Робинзона Крузо», он увидел, что на усыпанной гравием дороге, что тянулась по парку вдоль дома, стоят две фигуры – мальчик и девочка. Они стояли рядышком и глядели на окна. Девочка почему-то сильно напомнила ему фигуру из его сна. Мальчик же вызвал у него безумное чувство страха.

В то время как девочка просто стояла, чуть улыбаясь и прижав руки к сердцу, мальчик – тощий, с черными волосами и в тряпье – простирал в воздух руки, словно угрожая. Одновременно этот жест выражал неутомимый голод и тоску. Эти почти бесцветные руки освещала луна, и Стивен заметил ужасающе длинные ногти, сквозь которые просвечивал свет. Простиравший руки мальчик представлял собой устрашающее зрелище. На левой части его груди зияла черная дыра; и мозг – не уши – Стивена пронзили голодные и одинокие крики, которые прежде звучали в Асуорбийском лесу. Еще секунда, и кошмарная парочка быстро и бесшумно двинулась в путь по сухому гравию и исчезла из вида.

Несмотря на безумный страх, Стивен решил взять свечу и спуститься в кабинет мистера Эбни: час назначенного свидания приближался. Кабинет, или библиотека, находился недалеко от парадного зала, и Стивену, подстегиваемому ужасом, не потребовалось много времени, чтобы добраться туда. Но войти внутрь оказалось нелегким занятием. Дверь была не заперта – в этом он не сомневался, – ключ, как обычно, торчал снаружи. Он несколько раз постучал, но никто ему не ответил. Мистер Эбни был занят: он разговаривал. Что такое! Кажется, он кричит? И почему крик его переходит в хрип? Неужели и он увидел таинственных деток? Но вот все стихло, и под неистовыми толчками Стивена дверь наконец подалась.

На столе в кабинете мистера Эбни Стивен Эллиот нашел кое-какие бумаги, в которых он обнаружил объяснение происшедшему, когда стал постарше и смог понять суть написанного. Ниже приводится самая важная часть текста:

Повсеместно древние – в чьей мудрости в подобных вопросах я настолько убедился, что доверяю и этому утверждению, – верили в то, что при определенной процедуре, каковая в наше время может показаться варварской, человек в состоянии достичь необыкновенной власти над духами. Например, поглощая личности некоторого количества своих друзей, особь может приобрести полную власть над духами, что управляют силами нашей Вселенной.

Маг Симон утверждал, что умеет летать по воздуху, становиться невидимым или же принимать любую форму, какую только пожелает, посредством души мальчика, которого, если употреблять клеветническое слово, приведенное автором «Признаний Клементины», он «убил». Более того, в работах Гермеса Трисмегиста я нашел еще более убедительные доказательства того, что подобного результата возможно достичь быстрее, если поглотить сердце не менее трех человеческих существ, возрастом до двадцати одного года.

Чтобы удостовериться в правдивости данного рецепта, последние двадцать лет я употребил, выбирая для своего эксперимента corpora villa^[10] – таких людей, отсутствие которых не нанесет урон обществу.

На первой стадии своего опыта я изъял Фебу Стэнли – девочку цыганского происхождения – 24 марта 1792 года. На второй стадии – бродячего итальянца, Джованни Паоли, ночью 22 марта 1805 года. Заключительной «жертвой» – употребление подобного слова совершенно несовместимо с моими убеждениями – станет мой кузен, Стивен Эллиот. Это совершится 24 марта 1812 года.

Лучший способ достичь желаемого поглощения – это вынуть сердце из живого объекта, сжечь сердце дотла и смешать пепел с пинтой красного вина, предпочтительно портвейна.