Глава 17

Миша заводит меня в столовую, где за большим овальным столом сидит все семейство Лавровых. Я мешкаю на входе, но он подталкивает меня, немного крепче сжав за талию.

– Так, теперь здесь из незнакомцев только Вика. Но не обращай на нее внимание, как она не обращает его на остальных.

Я во все глаза пялюсь на молодую девушку, сидящую за столом в наушниках и смотрящую в телефон. На вид ей лет пятнадцать-шестнадцать.

– Вика, телефон! – строго произносит Тихон Михайлович, и дочка, закатив глаза стягивает наушники с головы и убирает гаджет со стола.

– Вик, это моя Белочка, – произносит Миша.

Его сестра поднимает голову и с интересом смотрит на меня, а потом хмыкает, переведя взгляд на брата.

– Я бы подумала, что ты уже допился, но мы же ее тоже видим.

– В смысле? – тихо спрашиваю я Мишу.

– Один-один, козявка, – улыбнувшись отвечает Миша. – Это Ульяна. Уля.

– Приятно познакомиться, – отзывается его сестра. Она не выражает бешеной радости от моего появления, но хотя бы не кривится и всем своим видом не выражает недовольства, что уже делает мою жизнь немного легче.

– И мне, – отвечаю.

Миша проводит меня к столу и усаживает, сам занимает соседний стул.

– Может, твоей маме нужно помочь? – спрашиваю я.

– Ты видишь, даже Вика не дергается? Когда мама готовит и накрывает на стол, мешать ей опасно для здоровья.

– А почему?

Мы слышим несильный грохот со стороны кухни, и я инстинктивно поворачиваюсь в ту сторону. Улавливаю движение боковым зрением, и перевожу взгляд на Тихона Михайловича. Он легонько качает головой, глядя на меня.

– Инна – это катастрофа на кухне. Она прекрасная хозяйка, великолепная мать, она потрясающе вкусно готовит, но ненавидит, когда ей мешают на кухне. Там сейчас такой бардак, что входить туда попросту страшно. Зато после ужина она все это вымоет до блеска. Не ляжет спать, пока не наведет марафет.

– Ну, может, ей как раз потому и нужна помощница? Она бы колдовала над ужином, а помощница тут же убирала?

– Вика как-то попробовала.

– Ага. Думала, моя мама святая женщина, которая не умеет материться. Я от нее услышала больше, чем от пацанов в школе.

– Такие подробности, допустим, можно было бы опустить, – как бы между прочим замечает отец семейства. Я улыбаюсь. Лавровы очень похожи на мою семью. Они тоже со странностями, но с добрыми и веселыми.

Наконец в столовой появляется Инна Владимировна и ставит на стол большую форму для запекания, в которой до сих пор приятно шипит запеченное мясо. Я окидываю взглядом стол. Два вида салатов, два вида гарниров, закуски, запеченное мясо и рыба, судя по всему, приготовленная на гриле.

– Вы так каждый вечер ужинаете? – спрашиваю, не сдержавшись.

– Как «так»? – Инна Владимировна застывает, не донеся до жаропрочной формы вилы для мяса. Выглядит зловеще, когда зубцы направлены прямо на меня.

– Ну, обильно, – выдавливаю из себя, немного ближе подвигаясь к Мише.

Его мама широко улыбается, бросив взгляд на сына, и наконец приступает к раскладыванию мяса по тарелкам.

– Нет, далеко не всегда. Начнем с того, что наши сыновья достаточно редко к нам приезжают. Поэтому мы стараемся накормить их до отвала. К тому же, сегодня практически праздничный ужин в честь того, что наш старший сын наконец решил остепениться.

– О, вы так говорите «наконец», как будто он у вас прямо гулящий.

Инна Владимировна тихо смеется.

– Не то чтобы гулящий, но ему уже тридцать два, а он все еще не женат.

– Так это легко исправить, – со смехом говорю я, а потом затихаю, едва осознав, как это прозвучало. Сникаю и снова жмусь к Мише. Провальная шутка по всем фронтам. Что-то я сегодня все говорю невпопад.

– И мы исправим, да, Белочка? – спрашивает Миша, прижимая меня к своему боку.

Я киваю, а потом отрицательно качаю головой. Родители Миши смотрят на меня с умилением, как на несмышленого ребенка. Мне та-а-ак стыдно за себя. В меня как будто вселилась другая Ульяна, которая совершенно не умеет держать язык за зубами и вести себя в приличном обществе. А я ведь умею. Мама Алла сейчас, наверное, покачала бы укроизненно головой. Или изобразила фейспалм.

Инна Владимировна кивает на мою тарелку.

– Рыбу? Мясо?

Я бросаю взгляд на стейки из семги и делаю очевидный выбор. Я еще никогда не ела красную рыбу. То есть, ела, но только тонкие копченные пластинки на бутербродах. А чтобы вот так, кусок запеченной на гриле… нет. Так что я не собираюсь упускать такой шанс.

– Рыбу, пожалуйста.

Инна Владимировна кивает.

– Миша, поухаживай за Улей. Вик, мясо?

– Не, мам, я уже рыбу начала.

Когда мама Миши наконец раскладывает мясо всем желающим, она занимает свое место напротив Тихона Михайловича, и мы все приступаем к ужину.

– Ульяна, а чем занимаются ваши родители?

– Тиша, – строго шипит на него Инна Владимировна.

– Все хорошо, – успокаиваю я ее. – Мой папа дальнобойщик, он ездит в основном по Европе, дома бывает примерно раз в месяц.

– А мама? – подключается Инна Владимировна.

– У меня мачеха. Я называю ее мама Алла. Она классная. Работает веб-дизайнером. – Улыбаюсь, с теплом вспоминая родных.

Родители Миши кивают, к счастью, не задавая вопросы о моей матери-кукушке, которая вручила меня отцу, когда он вернулся из очередного рейса, и растворилась в закате. Мне было пять лет, и я несколько недель рыдала и выглядывала мамочку в окно. Теперь я просто ненавижу ее и обожаю маму Аллу.

– Я обещал рассказать тебе про кинофобию, – говорит Миша.

– О, кстати, да.

– Миша страдал этим несколько лет, – вместо него начала Инна Владимировна.

– Правда? – ахаю я.

Она кивает.

– Правда. Когда Мише было шесть, на него прыгнул ротвейлер. Он не кусался, не рычал, просто хотел поиграть. И это была даже не взрослая собака, а подрастающий щенок, но Мишка был мелким, а собака, встав на задние лапы, передними толкнула его в плечи, и он упал. С того дня у него был сильнейший страх. Ой, что мы только не делали, чтобы избавить от него. И по бабкам водили, и по врачам разным, и к гипнотерапевту заглядывали. Все даром. А потом как-то разговорились со знакомым, он сказал, что нам надо завести собаку бойцовской породы – хотя бы даже того же ротвейлера – чтобы Миша перестал бояться. Если он будет подрастать вместе со щенком, то станет легче к этому относиться. Так мы и поступили. Только купили не ротвейлера, а кане корсо. Суку Джину. Сначала Миша обходил ее десятой дорогой, а потом все же подошел и начал играть с ней. А дальше была такая любовь, не передать словами. Эту породу надо воспитывать в строгости, иначе они начнут бесчинствовать и шкодить. Так вот как-то Тиша наказывал Джину за то, что та погрызла телефон. Занес руку для удара, а Миша повис на его руке и стал кричать, что вызовет полицию, чтобы они посадили отца за жестокое обращение с животными.

– Павлик Морозов, блин, – качнув головой говорит Тихон Михайлович, но при этом по-доброму улыбается.

– Это точно, – подтверждает Инна Владимировна. – Тогда-то мы и поняли, что надо идти к кинологам, чтобы правильно воспитать псину и заодно попросили специалиста объяснить Мише, что иногда применение жестокости к собаке – это не способ выплеснуть собственную агрессию, а воспитательный момент. Так мы познакомились с Ильей, нашим кинологом. Мы теперь с ним работаем на постоянной основе. В общем, все встало на свои места. Но потом Джина начала сходить с ума, когда у нее наступил детородный возраст. И как-то само собой получилось, что в нашем доме появился кобель, от которого Джина позже привела щенков. Вот так одно за другим потянулось. В итоге мы с Тишей бросили работу, купили дом за городом, оставив мальчишек жить в нашей квартире, а сами переехали со своими псами и всерьез занялись их разведением. Это если вкратце. Со временем парни продали квартиру и купили две отдельные в новостройке, где живут по сей день.

Я улыбаюсь.

– Здорово как. Не страшно было менять свою жизнь так кардинально?

– Страшно, конечно. Но это был оправданный риск. Мы занимаемся любимым делом.

– А ты, Уля? Миша говорил, ты массажист? – спрашивает Тихон Михайлович.

– Да, это правда.

– Любишь свою профессию или вынуждено ее получила?

– Не скажу, что вынуждено, но я хотела быть дизайнером. Иногда я получаю заказы на дизайн логотипов, такого всякого по мелочи. Но на крупные толковые проекты у меня нет времени. Пару месяцев назад я прекратила работать сверхурочно. А раньше после салона еще моталась по городу со складной кушеткой, чтобы заработать больше.

– А почему перестала?

– Попала в больницу с переутомлением. Подруги настояли, чтобы я прекратила себя изводить.

– Это все ради жилья? – спрашивает Миша.

– Ну да, – отвечаю тихо, ковыряя вилкой в тарелке. Он с пониманием кивает, но никак не комментирует.