Никола сел за стол и жадно накинулся на еду, я немного рассеянно смотрела в точку, чуть выше его головы. В голову пришла одна мысль, очень старая, и очень сумасшедшая. Дело в том, что в детстве я сходила с ума по мафии, всегда мне нравились мафиозные разборки, тайные общества и все такое. И вот однажды я посмотрела 'Бойцовский клуб' в кино, и понеслось…

Короче говоря, очень манила меня идея о том, что у членов одной группировки имеется какой-то общий знак. И это не просто часть одежды, или перстень, или что-то еще, а след на теле. Шрам. Какой-нибудь необычный, может быть даже жуткий. В одном и том же месте.

Тайлер обливал руки своих последователей кислотой. Меня передернуло. Ну нет, это слишком жестоко. Но что, если… Взгляд упал на дрожащий огонек свечи. Никола склонился над столом, и свет на миг блеснул в его глазах адским пламенем. Что ж, а это мысль.

– Никола, – начала я неуверенно, впрочем, с каждой буквой голос мой становился все тверже. – Смотрел 'Бойцовский клуб'?

Он утвердительно промычал и воззрился на меня.

– А что?

– Помнишь, у его членов, на руке, вот тут, – я надавила пальцем на место между большим и указательным пальцем, – Был…

– Шрам! Верно, – он дернулся. – Не хотите ли вы сказать, что?..

Я оперлась на стол обеими руками и сдула с лица прядь волос.

– Именно это я и собираюсь сказать.

– Но…

– Да.

– Вы обольете меня кислотой?

– Нет, ну что ты, я же не садист.

– Вы пытаете мужиков в специальном подвале, так что вы – садист.

– Да, ты прав, – я вздохнула.

– Может обойдемся без этого?

Я покачала головой.

– Слушай, Никола, я не хочу причинить тебе вред, я спасла тебе если не жизнь, то задницу точно, и если ты хочешь быть со мной в одной команде, то это мое условие.

Он был бледен как полотно, но через несколько мгновений утвердительно мотнул головой.

– Прекрасно, начнем.

В этот момент не хватало только раската грома и безумного смеха на фоне, как в лучших историях про ведьм. Я взяла в руки нож, обычный кухонный тесак, среднего размера.

– Не не не, подождите, – Никола шумно выдохнул. – Если вы меня собираетесь резать ЭТИМ, то я протестую.

– Доверься мне, все идет по плану.

Я поднесла нож к подсвечнику и сунула его в самый огонь. Нужно было как следует его раскалить, так, чтобы от него шел жар. Пару минут – и эффект был достигнут, металл прямо-таки зашкворчал.

– Руку!

– А м-может не надо?

– Никола, руку!

Он медленно протянул ко мне дрожащую руку. Я схватила его за запястье, перевернула внутренней стороной вверх и поднесла к свече. Момент – и раскаленный нож оказался на самом его запястье. Никола завопил от боли, и пытался выдернуть руку, но не тут то было. Я держала ее крепко.

Кожа под лезвием стала красной и начала лопаться. Наконец, я убрала нож. Под ним остался четкий алый след. Никола упал на стул – подкосились ноги. У него кружилась голова.

– Твою мать! Твою мать!

Пока он ругался, рассматривал след и пытался прийти в себя, я нагрела нож еще раз и сделала точно такой же след у себя. Я не кричала – ведь была привычна к боли – но лишь закусила губу.

– Давай немного посидим.

– Почему мы не идем в подвал?

– Обычно я прихожу туда ночью.

– Почему?

– Так страшнее. Пойдем туда через полчаса, уже почти темно.

Хищный взгляд

Я не включала в доме свет – незачем – очень уж хотелось произвести впечатление на Николу, и сделать это было не так сложно, как казалось. Он шел сзади меня, баюкая пострадавшую руку, и спотыкался о ступеньки, пока я размахивала перед собой свечой, чтобы осветить как можно больше пространства.

Такой процессией мы спустились в подвал – здесь на стенах висели факелы, и, конечно же, была печь, вернее, камин. Вспыхнул огонь. После нескольких махинаций и из камина уже полыхал жар.

Взгляд Николы упал на отца, а потом перекинулся на второго пленника и стал уж совсем хищным. Пленник лежал на такой же деревянной скамье, как и та, куда мы с таким трудом затащили Влада. Только вот она была чрезвычайно грязная – со следами запекшейся крови, дерьма, подпалинами от головешек, которые отскакивали от инструментов.

Я поняла, что он уже готов – его трясло мелкой лихорадочной дрожью, все тело покрылось испариной и горело от высокой температуры, которую видно было невооруженным глазом и издалека. Он бормотал что-то неразборчивое, но это было не важно, совершенно не важно, все равно завтра закапывать труп, ведь сегодняшнюю ночь он не переживет, даже без моей помощи.

– Тащи стол с инструментами, вон тот! – распорядилась я.

Никола покорно попер тяжелую деревянную махину ко мне.

– Можешь раздеть его, если хочешь.

Парень сверкнул глазами, разумеется, он ХОТЕЛ этого. Да еще как.

Он взял в руки здоровые ржавые ножницы, которые были очень острыми, хоть и выглядели так обманчиво. Никола несколько раз угрожающе щелкнул ими в воздухе, и я впервые увидела в глазах Влада самый настоящий и неподдельный страх.

Парень задрал вверх отцовскую футболку, так, что она закрывала лицо. Двумя пальцами прошелся по его животу, как будто представлял, что гуляет по проспекту. Затем стянул штаны, ровно до того места, где ноги были связаны веревкой. Грубо порезал их ткань, хоть и ножницы позволяли разделать любую тряпку на ровные куски. Ошметки, бывшие когда-то брюками, и весьма неплохими, полетели на пол.

– Ой, какая жалость! Штанов больше нет! Мне так жаль, папаша! – притворно расстроился Никола. С каждым словом речь его становилась все более жуткой и вкрадчивой, что добавляло некоторого мистицизма ко всей ситуации, которая, скажем так, была весьма нестандартной. Меня мороз по коже продрал.

Влад остался в одних клетчатых семейных трусах, достававших ему чуть ли не до середины колена.

Я присвистнула.

– Ну у тебя и панталоны, человек, – вдруг расхохоталась я в голос.

Одним из самых важных пунктов моего занятия было максимальное унижение, такое, какое я только могу доставить своему пленному. Чем сильнее я его оскорблю, тем лучше. А все потому, что человеческий мозг – действительно страшная сила, даже если человека порвать на кусочки, но у него психика слона, ему будет недостаточно плохо. Короче говоря, комбинированное нападение – удары со всех сторон и максимальный результат в итоге.

Конечно, из-за одной шутки про трусы крыша у человека, особенно у такого, каким является Влад, не поедет, но если методично бомбардировать одно и то же место, он сломается, рано или поздно.

Никола не спеша, совершенно спокойно разрезал трусы ножницами. Прямо по шву, сбоку, на каждой ноге. При этом он умудрялся трепаться обо всем на свете, даже задавал вопросы, я уж и не помню какие – мои мысли в тот момент были где-то далеко.

Влад был почти полностью раздет. Его мужское достоинство, ха!, даже достоинством-то в полной мере назвать нельзя было. Он был противен и жалок, здесь, на этой скамье, со своей огромной тушей и непропорционально крохотным членом.

Никола поколебался несколько мгновений, а потом решительно разрезал и отцовскую футболку тоже.

– Это ведь слишком гуманно – закрывать глаза во время казни, верно? – он поднял на меня глаза. – Хочу, чтобы эта мразь видела каждое мое движение.

Лицо Влада скривилось от еще большего страха и ненависти, которая, казалось, уже могла выливаться из его ушей.

Дальше произошло сразу много вещей. Никола поднес лезвие ножниц к лицу, в них полыхнул отблеск огня, взгляд парня упал на грудь отца, тот забился в своих оковах, рука сына в мгновение ока опустилась, а ножницы щелкнули ровно в том месте, на котором только что был сосок.

Влад заорал в голосину, а Никола захохотал, я охренела от происходящего и присела прямо на пол. Вот так да. Парень, явно смакуя каждое свое движение и понимая, насколько он сейчас одновременно страшен и хорош, медленно вытер окровавленные ножницы об тряпки, минуту назад бывшие одеждой.

Влад все еще орал и стонал, выл, как раненый морж, и я могла понять, насколько ему больно. Я могла понять. И именно из-за этого, я получала такое наслаждение, испытывая на пленниках все новые инструменты. Оказалось, не менее приятно и смотреть на то, как это делает кто-то другой.

– Ты же мужик, отец! – произнес Никола, акцентирую внимание на слове мужик.

Я завороженно стала наблюдать за тем, что произойдет дальше.

– Помнишь, как ты меня гнобил каждый день, последние, сука, двенадцать лет, что я недостаточно подхожу на роль настоящего мужчины, что я, видите ли, баба? Как ты сажал меня на резиновый хрен в надежде на то, что однажды он просто меня порвет? А я помню! Ты последняя мразота, сука, тварь! Может быть я и баба, но сейчас я во сто крат сильнее тебя. И ты сдохнешь, а я буду жить!

А ты, если ты настоящий мужик, так почему же у тебя такой маленький член, м? Почему? Что, мяса не хватило? Природа обделила, да? А зачем тебе соски, дорогая моя гнида? Думаю, что они тебе не нужны!

С этими словами Никола повернулся и поставил на грудь Влада деревянный ящик с инструментами, намеренно задев его зияющую рану, чем вызвал судорогу, пробежавшую по телу.

В ящике, я понятия не имею, откуда он вообще знал, где и что у меня лежит, Никола откопал огромную и толстую цыганскую иглу, а вместе с ней и гигантскую серьгу-кольцо. Такое с легкостью можно было бы вставить в нос быку.

Влад замычал от безысходности, в полной мере понимая, что предстоит ему пережить. Никола ухмыльнулся и задал вопрос, вертевшийся у меня на языке долгое время:

– Ну что, стоило тебя поранить, как сразу соображать стал, м? Значит, наказание пойдет тебе на пользу.

Что можно отрезать папочке?

И он все кричал и кричал, крик этот стоял у меня в ушах, и хотелось, чтобы пленник поскорее заткнулся. А ведь всегда так, всегда они кричат.

Я подняла ногу и умелым движением надавила каблуком прямо на кляп. Влад издал такой звук, как будто тряпка залезла ему прямо в горло. Дай бог, чтобы так и было – пускай она начнет доставать ему до самого пищевода!

Никола прищелкнул ножницами в третий раз.

– Позвольте, я разделаюсь с ним сам! – обратился он ко мне. – Больше всего на свете мечтаю свести с ним личные счеты.

Я разрешила, и хоть моя обида на Влада и велика, его преступление перед Николой все-таки намного страшнее и заслуживает большего наказания.

Влад полностью оказался во власти Николы.

– Ну, папенька, что бы мне тебе еще такого отрезать, м? Может быть нос? Или уши? – с этими словами парень медленно провел сверкающим лезвием сначала от переносицы до кончика носа, потом – вдоль ушной раковины.

Его взгляд скользил по телу отца и остановился на месте ниже живота. Заметив это, Влад истерично забился в своих путах – он понял, что придумал Никола и что сбежать он, конечно, не сможет.

– Я знаю, что сейчас тебе отрежу, это самое лучшее!

Никола сел на лавку отцу на ноги и скрестил свои ноги по-турецки.

– Ну-с, приступим!

Он схватил член за головку – тот предательски встал – затвердел буквально-таки на глазах, но даже это не помогло ему стать, если не большого, то, хотя бы, приемлемого размера.

– Какой у тебя странный пенис! Как хорошо, что я не твой сын – не дай бог, мне бы такой достался, фу!

Поудобнее взяв во вторую руку ножницы, он принялся за дело. Холодная сталь вонзилась в нежную плоть. И хоть член был небольшой, все же отрезать его ножницами была задачка не из легких.

Он, будто на какой-то миг стал живым и почувствовал опасность, так и извивался у Николы в руке, но парень держал его очень умело – сразу чувствовался богатый жизненный опыт. Вряд ли ему, конечно, приходилось отрезать кому-то член, но кто знает…

Никола резал и резал, сначала ткань не поддавалась – оставались только жуткие кровавые раны – но потом я к своему ужасу заметила, что половина органа отделилась от основания и покачивалась на нескольких лоскутах кожи. Я зажала рот рукой. Никола резанул еще раз. Член с мягким плюхом свалился на землю. Влад вопил, ему не мешала даже тряпка в горле.