«Без вашего сообщения о сих материях я вряд ли удостоила бы услышанное внимания: ну кто, КТО, скажите на милость, станет вслушиваться в нудную болтовню ученых мужей, затевающих разговоры о своих изысканиях в самый разгар суаре?! Однако есть тут у нас некий германский доктор, чьи изыскания показались мне поразительно схожими, и прошлой ночью, на Венецианском завтраке у Оболенских, спасаясь от великого князя Георгия (самого НЕСНОСНОГО зануды во всей Империи, смею заверить), я скрылась в зимнем саду и застала там сего тевтонского исследователя крови и народных преданий за продолжительным разговором с особой из нашего круга.

Что же мне делать, дражайший мой друг? Как вам известно, король и родина ничуть не заботят меня вот уже много лет, однако ж…

Однако ж германский кайзер – столь МЕРЗКИЙ, ничтожный лягушонок, что от одной мысли о том, как он, выкрикивая приказания, грохоча сапожищами, вломится в Уайтхолл, мне становится весьма и весьма не по себе.

Скажите, этот ваш профессор Э— до сих пор жив? Нельзя ли вновь заручиться его помощью? Или, может, Гриппен успел с ним покончить?

Если так, что вы в сем случае посоветуете предпринять?

Навеки ваша,

Хорис Блейдон…

Сын Блейдона, Деннис, после инъекций той самой сыворотки до сих пор снился Эшеру в ночных кошмарах.

Что ж, как он и сказал Лидии, причина всякий раз в том, что задание – важнейшее в жизни… Говоря это, Эшер отнюдь не шутил. И сейчас нутром, мозгом костей почувствовал: он должен, обязан ехать в Санкт-Петербург, на поиски того самого «тевтонского исследователя крови и народных преданий»…

Почувствовал, однако как ни в чем не бывало спросил:

– И что же вы посоветовали?

«С особой из нашего круга, – говорилось в письме. – Скажите, этот ваш профессор Э— до сих пор жив или Гриппен успел с ним покончить?»

Действительно, от гибели он был на волосок…

– Я немедля телеграфировал ей с просьбой рассказать обо всем подробнее.

Вынув письмо из рук Эшера, Исидро аккуратно сложил листок вдвое. Его перчатки, подобно всем прочим деталям костюма, также оказались безукоризненно чистыми и отнюдь не дешевыми – серая французская лайка, полкроны за пару.

– Что она ответила?

– Ответа я не получил. Произошло все это более пяти недель тому назад – их третье февраля у нас считается семнадцатым. Да, леди Ирен Итон не заботится ни о чем, не касающемся ее личных удобств, туалетов и благополучия… однако собственными суждениями дорожит не меньше, чем комфортом. И хотя нога ее не ступала на английскую почву вот уже девять десятков лет, пруссаков она всей душой презирает, полагая их варварами, выскочками, с которых давно пора сбить спесь. Полагаю, об ответе, способствующем их конфузу, она не запамятовала бы ни за что.

Последовавшее за этим молчание нарушало только шипение горящего в лампе фитиля. Раз где-то наверху заскреблась в углу крыса.

«Особа из нашего круга…»

«Скрылась в зимнем саду и застала там сего тевтонского исследователя крови и народных преданий за продолжительным разговором с особой из нашего круга».

На фоне жаркого гнева, вспыхнувшего в груди при первом же воспоминании обо всех друзьях, преданных, а то и убитых Эшером ради блага родины, ему явственно вспомнился и Хорис Блейдон, непоколебимо уверенный, будто разбирается в вампирах вполне достаточно, чтоб совладать с собственным творением. Той же непоколебимой уверенностью отличались и все чиновники Форин-офиса, каких Эшер только встречал. Ни один ни секунды не сомневался: уж он-то точно знает, что делает, а посему результат в полной его власти, – и те, кто работал в берлинском Аусвертигес Амт^[11], их настроения, очевидно, разделяли вполне.

«Нет, с рук моих весь океан Нептуна не смоет кровь»…^[12]

В эту минуту Эшеру сделалось ясно: ручьи и озера крови, преследовавшие его во снах, пролиты вовсе не Исидро, а им – им самим. Им самим, по распоряжению людей, клявшихся, будто знают, что делают, а он, дурачина несчастный, верил их клятвам…

Подняв голову, он взглянул прямо в холодные, нечеловеческие глаза вампира:

– Насколько я понимаю, вам нужно, чтоб я отправился в Санкт-Петербург?

– Джеймс, дорогой мой, вас одного петербургский хозяин сожрет по пути от вокзала к отелю, – ответил вампир. – Я хочу, чтоб вы составили мне компанию.

– Когда?

– В понедельник, если успеете приготовиться.

Разумеется, Уиллоуби, узнав, что ему под конец семестра придется искать преподавателя, способного прочитать заключительные лекции по фольклористике и филологии, придет в ярость. С другой стороны, декан Нового Колледжа что ни день раздражал Эшера этими вечными подмигиваниями, толчками в бок и прочими намеками: он-де прекрасно знает, что его преподаватель филологии даже не думал разрывать таинственной связи с Форин-офисом… В один прекрасный день простодушие этого типа погубит его.

Между тем взгляд, устремленный на Эшера из-под прямых белесых ресниц, от него отнюдь не укрылся. Что это? Любопытство? Не думает ли Исидро, что он завершит разговор отказом, проявив куда больше упорства?

Или вампир просто ждет от него много большего возмущения по поводу Лидии?

– Приготовления я предоставлю вам, – сказал Эшер. – Вы лучше знаете, что вам потребуется, а мне, помнится, некогда дали понять, что для ночных охотников готов… стол и ночлег в любом крупном городе.

В уголке губ Исидро, слегка примятых кончиками клыков, мелькнуло нечто вроде улыбки.

– Утверждать подобное я бы, пожалуй, не стал. Несомненно, вы сами прекрасно знаете, что в любом крупном городе действительно найдется… «стол и ночлег» для любого гостя с особыми надобностями – и большими деньгами. Ну а наше дело – выяснить, что ему, собственно, требуется. Нам, охотящимся в ночи, необходимо знать все возможное о тех, с кем мы сосуществуем бок о бок, будь то влюбленные или убийцы, грабители или шпионы. Кстати, хорошо ли вы знаете Петербург?

– Бывал там лет этак семнадцать назад. А вы?

Вместо ответа «нет» Исидро только слегка качнул головой:

– Для Неупокоенного путь туда слишком далек и опасен.

Казалось, он собирается сказать еще что-то – поведать, отчего леди Ирен Итон называет его «дражайшим Симоном» и как англичанку угораздило стать одной из вампиров, да не где-нибудь, а в далекой, блистательной арктической Венеции…

…И тут, стоило Эшеру на секунду утратить бдительность, вампир коснулся мыслью его разума, а после Эшер, от неожиданности не в силах перевести дух, пришел в себя на мостовой Прайд-стрит, прямо напротив Паддингтонского вокзала. Очнувшись, он чуть диковато огляделся вокруг, хотя прекрасно понимал, что Исидро, уходящего прочь сквозь туман, в озаренной светом газовых фонарей уличной толчее не увидит.

Но той же ночью, заново переживая все происшедшее во сне, за миг до того, как еще раз очнуться от транса наподобие сна наяву, он – ведь глаза его были открыты, – кажется, смог разглядеть неподалеку Гриппена в окружении всего выводка. Поблескивая глазами во мраке, хозяин вампиров Лондона и его рабы пристально наблюдали за ним из пасти проулка, густо затянутого туманом.

Глава третья

До Санкт-Петербурга добрались в два дня.

Во время прежних визитов в Германию Эшер брился начисто, а в Южной Африке отпускал бороду. Вечером накануне отбытия в Лондон он выбрил темя, а остатки волос и усы выкрасил в черный цвет с прожилками седины. Лидию его вид насмешил до слез, однако когда путешественники – с горой багажа, включая сюда и гробоподобный чемодан Исидро о двух крышках, – делали пересадку в Берлине, Эшер чувствовал себя хоть немного спокойнее.

Берлин… «Заграница», как выражались служащие Департамента. Вражеская территория, даже если у короля заключены соглашения с тем, кто тут за главного. Для Департамента «заграница» являлась неприятельской территорией всегда, по определению.

Вдобавок в Берлине многие, многие знали его под именем герра профессора Игнациуса Лейдена…

И некоторые из этих многих вполне могли задаться вопросом, отчего это герр профессор столь внезапно пропал из виду по завершении Южно-Африканской войны.

Исидро покинул купе в вагоне первого класса за несколько миль до Берлина – к тому времени снаружи стемнело, а поезд на полном ходу мчался сквозь безотрадные чащи прусских сосновых лесов, мимо крохотных серых прусских деревушек и ферм – и лишь заполночь, после того как Эшер, наняв таксомотор, проследовал от Потсдамского вокзала, с Кенигсгразерштрассе, к Штеттинскому вокзалу по ту сторону реки, после проверки проездных документов, после того как санкт-петербургский поезд отошел от перрона, молча вошел в купе, уселся напротив и развернул «Ле Темпс».

– А знал ли о вашем приезде хозяин Берлина? – спросил Эшер, отложив в сторону свежую «Норддойче Альгемайне Цайтунг».

В памяти сами собой всплыли встречи с хозяевами других городов: холодная, ожесточенная дама, правившая парижским гнездом, и жуткая, необычайно темная тень, от которой он едва-едва ускользнул в Вене…

И, разумеется, белесый константинопольский ужас, до сих пор нет-нет да являвшийся ему в сновидениях.

По сравнению с этими встречами опасения наткнуться на кого-либо из Аусвертигес Амт, запомнившего его в лицо, безнадежно меркли, превращаясь в сущие пустяки.

– Я никому ни о чем не сообщал, – ответил Исидро, переворачивая страницу. – А поскольку я не так глуп, чтобы охотиться в чужих угодьях, полагаю, хозяин Берлина всего лишь понаблюдал за моим появлением и отбытием, а может, и это счел лишним. Он славится тем, что сидит в пещере, будто паук, пока кто-либо не привлечет его внимания – а это, как всем известно, весьма неразумно. Как бы там ни было, я о внимании с его стороны не осведомлен, – подытожил он и свернул газету.

– А ваша подруга? – после долгих колебаний (доводилось ли до него хоть кому-нибудь ободрять Мертвого?) спросил Эшер. – Сумеете ли вы отыскать ее при помощи сновидений, когда мы доберемся до русской столицы? Сумеете ли узнать, что с ней стряслось, что ей помешало ответить?

Исидро молчал так долго, что, знай он старого вампира несколько хуже, Эшер наверняка счел бы его молчание оскорбительным. Вампир поглощал газетные строки неторопливо, чувственно, точно смакуя сабайон^[13] в «Савое», как будто мог чувствовать вкус умов и душ тех, о ком рассказывалось в статьях.

– Не знаю, – спустя немалое время ответил он.

– Так, значит, во время вашего знакомства в Англии она еще не принадлежала к вампирам?

– Нет.

– Выходит, она не из ваших «птенцов»?

Исидро поднял взгляд. На миг – пожалуй, за столь краткий миг сам Ангел Смерти едва успел бы взмахнуть крылом – Эшеру показалось, будто вампир готовит пространный ответ, однако тут он просчитался.

– Нет, – только и ответил Исидро. В голосе его слышался холод, достойный арктических льдов.

«Стало быть, узнать, КТО из германских ученых связался с Неупокоенными, от нее, возможно, не выйдет, – подумал Эшер. – Как и выяснить, далеко ли он успел продвинуться и в каком направлении».

Спустя пару часов (прибалтийские леса все еще укрывала непроглядная тьма) Исидро вручил Эшеру листок бумаги с двумя адресами, прибавил к нему чек банка «Лионский кредит» на пять тысяч франков и снова бесшумно выскользнул в коридор.

Поутру, без пяти восемь, на уличных мостовых еще белели кляксы грязного снега, в серо-стальных водах канала под строем угрюмых зданий покачивались, приплясывали на волнах ломающиеся льдины, Эшер сошел с поезда на перрон одного из вокзалов русской столицы, носящего несколько сбивающее с толку название «Варшавский». Столичные кебмены, izvozchiki, и носильщики в овчинных тулупах до пят кучками жались к разложенным на перекрестках кострам; в воздухе веяло угольным дымом, подгоревшим хлебом и кислой шерстью. Казалось, обрывки русской, французской, германской и польской речи витают над головами кутающихся в шарфы, спешащих по платформам пассажиров, словно крохотные облачка, и Эшера охватило странное, острое возбуждение – нет, не страх, однако нечто сродни.

«Заграница».