Ну а внутри этого пояса нищеты сосредоточены канцелярии тысяч и тысяч мелких правительственных учреждений – канцелярии церкви, канцелярии, управляющие каждой губернией, каждой областью деятельности, надзирающие за железными дорогами и военными закупками, за образованием и финансами, и, разумеется, за евреями. Клерки в застегнутых на все пуговицы шинелях, дрожащие, будто Боб Крэтчит^[17], спешат успеть на трамвай, шлейфами волоча за собой пар изо рта и ноздрей. Студенты, жмущиеся к краю панели, суют в руки встречных скверно отпечатанные прокламации с призывами на митинги или к революции. Во весь голос вопят старики, торгующие вразнос горячими пирогами и чаем, передниками, ножницами, зонтиками, поношенными башмаками. Серолицые, неприметные, точно тени, агенты Третьего отделения^[18] украдкой записывают все, что видят вокруг.

Дневной свет угасал. К десяти вечера снаружи совсем стемнело, и Эшер, покинув кафе, направился к холодному электрическому зареву над Невским проспектом, ведущим в сторону реки.

– Я имел разговор с хозяином Санкт-Петербурга, – раздался над ухом негромкий, спокойный голос Исидро. – Ни он, ни кто-либо из его выводка не видел леди Ирен с февральского полнолуния.

В призрачном синеватом свете уличных фонарей изо рта его не вырвалось ни струйки пара. Имя леди Ирен он произнес так, точно вовсе с ней не знаком.

Точно вовсе не он проделал путь длиной в тысячу восемьсот миль, рискуя жизнью, дабы выяснить, что с ней случилось.

– А тот человек, которого она видела на приеме у Оболенских перед исчезновением?

– По словам графа Голенищева, хозяина Санкт-Петербурга, ни один из его «птенцов» не обладает столь дурным вкусом, чтоб заинтересоваться германским купчишкой, пролезшим в высшее общество, ради чего бы то ни было, помимо его крови, и не дерзнет посетить бал у Оболенских или еще у кого-либо иначе как в его, Голенищева, сопровождении. Еще он сказал, что не знает никого из живых, с кем леди Ирен состояла бы в дружбе, как некоторые из Неупокоенных. Подобно всем нам, она предпочитала наблюдать за ними со стороны.

– Вы ему верите?

Исидро задумался.

– Не вижу причин не верить, – после продолжительной паузы отвечал он. – Понимаете, ни кайзер, ни любой другой монарх не в силах предложить хозяину вампиров почти ничего такого, что тот мог бы без опасений принять, а с виду он казался вполне готовым поведать мне все, что знает. О том, что мы ищем ученого или врача, я ему не сообщил.

– Разрешено ли нам навестить ее резиденцию?

– Разрешено.

Исидро брезгливо ткнул пальцем, обтянутым серой лайкой, в меховую полость тесной, пахучей повозки подозванного ими кеба, однако от использования ее по назначению предпочел воздержаться. Следовало полагать, точно так же вампир поступил бы, даже не обладая невосприимчивостью к вечерней стуже.

– Через неделю после ее пропажи, – продолжил Исидро, сбросив с узкого плеча лямку изрядно увесистого ранца, – Голенищев проник к ней в дом, но, по его словам, следов нападения или какого-либо несчастья, да и вообще хоть какого-то беспорядка не обнаружил. И полагает куда более вероятным, что она, по примеру многих из петербургской знати – как живых, так и Неупокоенных, – попросту отправилась в Крым.

– Но наверняка он этого не знает?

– Нет.

– Выходит, она не из его «птенцов»?

– Леди Ирен была здесь, можно сказать, чужой, – ответил Исидро, щуря желтые глаза и глядя наружу так пристально, будто действительно мог разглядеть сквозь изморозь на оконном стекле расплывчатые силуэты припозднившихся прохожих, дрожа от холода, спешивших куда-то вдоль главной улицы города. – В Россию она приехала после поражения Наполеона, а к вампирам ее приобщил бывший хозяин столицы, имевший несчастье погибнуть во время поездки в Крым лет этак шестьдесят тому назад. Крестьяне в тех краях куда примитивнее, проще жителей Петербурга или Москвы, а посему, заподозрив неладное, действуют без промедлений.

Судя по тону, сие обстоятельство если и огорчало его, то не слишком.

– Некоторые из хозяев, – помолчав, продолжал он (и тут Эшер отметил, что голос вампира звучит с легкой, едва уловимой запинкой), – чувствуют гибель «птенца». Не все – Гриппен уж точно не чувствует. А Голенищев во власти над городом еще новичок и собственным хозяином был выбран благодаря скорее деньгам и связям, чем остроте ума. Но леди Ирен, хоть и старше, оспаривать его первенства не пыталась. И обзаводиться собственными «птенцами» не дерзала тоже.

– Так же как вы никогда не оспаривали власти Гриппена над Лондоном?

В желтых, как сера, глазах под вуалями прямых белесых ресниц мелькнуло нечто наподобие пренебрежения.

– Гриппен из протестантов.

Презрение в голосе Исидро означало, что этим все сказано.

«Все… или хоть что-нибудь», – с досадой подумал Эшер.

– Как бы там ни было, – продолжил Исидро, сочтя ответ вполне достаточным, – петербургское гнездо не из многочисленных, а причиной сему значительное неудобство: два месяца в году охота здесь невозможна, а еще два – сопряжена с немалым риском… Однако вот мы и на месте.

Покинув кеб, оба оказались на уютной, ухоженной улице, застроенной особнячками и небольшими дворцами, принадлежащими местной знати, – следовало полагать, где-то неподалеку от временной резиденции Исидро. Вдоль одной ее стороны дома теснились друг к дружке на лондонский манер, а напротив вольготно расположились посреди обнесенных фигурными решетками садиков несколько вилл. В дальнем конце улицы светилось оконце будки привратника. Все прочие окна были темны.

Вампир вскинул на плечи ранец, пересек мостовую, уверенно подошел к последнему из шеренги особнячков и извлек из кармана пальто латунный ключ от современного английского замка. Сам особняк располагался довольно высоко, а вот подвал его – ведь строился Петербург на болотах, – очевидно, был неглубок. К дверям вела лестница из разноцветного – ступень черная, ступень розовая – мрамора. Проходящая мимо женщина, в блеклых, убогих бедняцких отрепьях, подняла на них взгляд. Случайно оглянувшись, Эшер заметил, как она растопырила пальцы «козой», отгоняя нечистого, тут же принялась осенять себя крестным знамением и так, мелко крестясь на ходу, поспешила прочь.

Впустив Эшера в прихожую, Исидро затворил за обоими дверь. Сквозь неприкрытые ставнями окна внутрь падали отсветы газовых уличных фонарей. Вампир вынул из ранца два небольших потайных фонаря и коробок спичек.

– Разве леди Ирен, уезжая в Крым, не распорядилась бы завесить окна ставнями? – спросил Эшер, следуя за доном Симоном в вестибюль.

– Учитывая количество бедняков в Петербурге, проклятие или не проклятие…

До этого Эшер даже не подозревал, что вампир заметил проходившую мимо женщину.

– …полагаю, сей предосторожностью она бы не пренебрегла. К охране имущества – особенно драгоценностей – она относилась весьма и весьма серьезно.

Прикрыв фонарь заслонкой, вампир опустил его книзу, ничуть не заботясь о том, куда направлен луч, но Эшер поднял свой фонарь повыше. Полоска света выхватила из темноты фрагменты порфировой инкрустации, разноцветный мрамор, позолоченные фигуры атлантов вдоль стен. Пол оказался застлан множеством восточных ковров – персидских, турецких, обюссонских, один поверх другого. Казалось, ножки изысканной чиппендейловской мебели утопают в цветастых коврах по колено. Задернутые занавеси из бархата оттенка мха украшали темно-фиолетовые с золотом шнуры и кисти. Блеснувший в луче фонаря серебряный samovar величиною с котел паровой машины покрывал тонкий слой изморози.

– А не могла ли леди Ирен увидеть у Оболенских самого графа?

– Вряд ли.

Миновав вестибюль, Исидро двинулся дальше, через обеденный зал. Стол красного дерева гостей этак на пятьдесят… а цветам в вазах всего день-другой: очевидно, распоряжений, отданных дневным слугам, хозяйка не отменила.

– Тот вечер он, по собственным словам, провел в опере, на костюмированном балу, в сопровождении двух «птенцов» – правда, те двое тоже могли солгать. Однако его высказывания о германцах, которых он, подобно многим русским, и вполне справедливо, терпеть не может, кажутся абсолютно искренними.

Присмотр за кухней в обязанности дневных слуг, по-видимому, не входил. Кухней не пользовались вот уж который десяток лет: все шкафы и полки давным-давно пустовали. Вероятно, передние комнаты были устроены только для виду или на случай, если хозяйке захочется вспомнить о прежней, человеческой жизни. Имелся здесь даже водогрейный котел с некоторым запасом угля, чтоб миледи могла принять ванну.

– Как я уже говорил, предложить хозяину вампиров, особенно вампиров столь крупного города, где трущобы настолько обширны, а судьбами бедняков ни власти, ни даже владельцы заводов не интересуются совершенно, кайзеру почти нечего.

Шаги Эшера отдавались под потолком далекой капелью. Невесомая, словно поступь Вергилия в «Аду», походка Исидро не оставляла в царящей вокруг тишине ни следа.

– Понимаете, крестьяне из русских деревень в вампиров верят, однако городских жителей убеждают, будто подобных созданий в природе не существует, и, кроме того, горожане давно знают: жалобщик немедля привлечет к себе внимание Третьего отделения, а ничего хорошего от этого ждать не приходится.

Из кухни Исидро направился вниз, в подвал. Эшер, подняв повыше фонарь, последовал за вампиром, хотя ничего, кроме пустого гроба посреди потайной комнаты – куда петербургский хозяин, невзирая на всю свою уверенность в скоропалительном отъезде пропавшей леди Ирен в Крым, наверняка заглянул первым делом, – увидеть там не ожидал.

Размеры подвала Эшер примерно оценил еще снаружи, оглядев венчавший его особняк (служа в Департаменте, подобное приходится проделывать сплошь и рядом), и догадался, где выгорожена потайная комната, еще до того, как Исидро подошел к ее двери, загороженной штабелем ящиков. Изрядно тяжелые, в болотной сырости полуподвала ящики вдобавок примерзли к полу, однако благодаря сверхъестественной силе вампира Исидро без труда отодвинул их в сторону и отпер замок узкой дверцы. Пронзившие непроглядную тьму лучи потайных фонарей осветили пустой гроб со сдвинутой крышкой на фоне глухой кирпичной стены.

Ни следов пламени, ни пятен крови на экстравагантной обивке из белого атласа не оказалось. Кроме гроба да льда, покрывавшего вымощенный кирпичом пол, в комнатке не обнаружилось ничего. Ничего неожиданного, ни малейших намеков на суть происшедшего, хотя Исидро, на миг задержавшись у гроба, провел пальцами по атласной обивке. Казалось, он о чем-то спрашивает темноту или рассчитывает обнаружить на белой ткани некую надпись.

Однако секунду спустя вампир отвернулся от гроба и беззвучно выскользнул за порог.

Эшер двинулся за ним следом.

– Леди Итон была женой дипломата? Или просто неудачливой путешественницей наподобие вас?

Исидро искоса взглянул на него. В луче фонаря глаза вампира сверкнули, словно кошачьи.

– Я ведь, – продолжал Эшер, – и представить себе не могу, чтоб вы, оставив Мадрид в 1555-м, дабы почтить присутствием церемонию венчания вашего короля с королевой Английской, рассчитывали встретить в Лондоне одного из вампиров и вынужденно задержаться там на несколько сотен лет.

– Нет.

В уголке губ вампира, словно царапина от иглы, мелькнул едва различимый призрак кривой, а может, слегка удивленной улыбки, и тень, сгустившаяся на его лице, пока он стоял возле гроба, отступила.

– Нет, не рассчитывал.

В гостиной Исидро выдвинул ящики барочного письменного стола – умопомрачительно тонкой работы, из черного дерева, инкрустированного перламутром – и, будто случайно загородив их от Эшера узким плечом, принялся извлекать изнутри связки писем.