Он подъезжал к пересечению с Седьмым шоссе. Если свернуть там направо и вернуться окольным путем по дороге 22D, то можно въехать в город, минуя ярмарочную площадь. Но какой смысл? Площадь все равно будет там, минует он ее или не минует. Уедет он в Техас или в Калифорнию, или еще куда, она все равно там будет.

Нет, объезд ничего не изменит. Может быть, вообразишь на минуту, что случившееся не случилось. Поэтому Эммет не только проехал поворот, но и сбавил скорость до двадцати миль в час перед ярмарочной площадью, а потом остановился на левой обочине, где ничего иного не оставалось, как на эту площадь сосредоточенно поглядеть.

Пятьдесят одну неделю в году площадь выглядела точно так, как сейчас – четыре пустынных акра под сеном, набросанным, чтобы прибить пыль. Но в первую неделю октября она пустой не будет. Тут будет музыка, народ и огни. Будет карусель, будет игрушечный автодром, будут раскрашенные будки тиров, где сможешь испытать свою меткость. Будет большой полосатый тент, и под ним с надлежащей торжественностью будут совещаться судьи и присуждать голубую ленту за самую большую тыкву и самый вкусный лимонный торт со взбитым кремом. И будет загон с трибунами, где будут тянуть трактор и накидывать лассо на телят и тоже присуждать голубые ленты. А дальше в глубине, за продовольственными ларьками, под яркими лампами – состязание скрипачей.

И надо же, чтобы Джимми Снайдер выбрал место и время для драки рядом с продавцом сахарной ваты в последний день ярмарки.

Когда Джимми бросил первую фразу, Эммет подумал, что тот говорит с кем-то другим – он был почти не знаком с Джимми. Эммет был на год младше, общих уроков у них не было, в командах с Джимми он не играл, соприкасаться им было негде.

Но Джимми Снайдеру знакомства и не требовалось. Он любил наехать на человека, знакомого, незнакомого – все равно. И неважно, за что. Может быть, за то, как ты одет, за то, что ты сейчас ешь, за то, как твоя сестра перешла улицу. Да за что угодно, лишь бы достать тебя.

В стилистическом отношении Джимми оформлял свои наезды в виде вопросов. С невинным лицом он задавал первый вопрос, не обращаясь ни к кому конкретно. И если в больное место не попадал, на первый вопрос отвечал сам и задавал другой, залезая поглубже.

«Смотри, до чего трогательно», – сказал он, увидев, что Эммет держит Билли за руку. – Нет, вы видали что-нибудь трогательнее?»

Тут Эммет понял, что речь о нем, но решил не обращать внимания. Ну, держит он маленького брата за руку посреди ярмарки. А кто не держал бы шестилетнего мальчика посреди толпы в восемь часов вечера?

И Джимми попробовал другой заход. Сменив, так сказать, передачу, он удивился вслух, почему это отец Эммета не участвовал в войне – потому ли, что принадлежал к категории 3-С, дававшей отсрочку фермерам? Насмешка показалась Эммету странной, учитывая, сколько мужчин в Небраске освобождалось от службы по этой статье. Такой странной, что он даже остановился и обернулся – и это была первая его ошибка.

Теперь Джимми завладел его вниманием и ответил на вопрос сам.

«Нет, – сказал он. – Чарли Уотсон не получил бы 3-С. Потому что не сумел бы и траву выращивать в райском саду. Наверное, у него была статья 4-F».

Тут Джимми покрутил пальцем у виска, показывая, что у Чарли Уотсона голова не в порядке.

Дразнилки были почти детские, но Эммет невольно стиснул зубы. Его уже бросило в жар. Но он еще чувствовал, что Билли тянет его за руку – то ли потому, что хотел скорее на конкурс скрипачей, сейчас начинавшийся, то ли в свои шесть лет уже понимал, что ничего хорошего не выйдет из разговоров с такими, как Джимми Снайдер. Но оттащить брата Билли не успел: Джимми шуточку продолжил.

«Нет, – сказал Джимми, – не мог он по 4-F. Слишком глуп для сумасшедшего. Я думаю, не воевал потому, что он 4-E. Как там? Отказавшийся по морально-религиозным…»

Джимми не успел сказать «убеждениям». Эммет ударил его. Ударил, даже не отпустив руку брата, – без замаха, прямым – и сломал Джимми нос.

Но умер Джимми, конечно, не из-за сломанного носа. Он упал. Он так привык язвить безнаказанно, что не ожидал удара. Он попятился, взмахнув руками. Зацепился каблуком за скрученные провода, упал навзничь и ударился затылком о шлакоблок, державший оттяжку шатра.

Согласно медицинской экспертизе, Джимми ударился об угол шлакоблока с такой силой, что в затылке образовалась треугольная вмятина глубиной в дюйм. Он впал в кому, дышать продолжал, но силы у него постепенно уходили. Через шестьдесят два дня жизнь из него ушла окончательно, и семья продолжала уже бесцельное дежурство у его койки.

Как сказал директор колонии: «Подлая игра случая».

Известие о смерти Джимми принес семье шериф Питерсен. До сих пор он не торопился выдвинуть обвинение – ждал, что будет с Джимми. А Эммет, между тем, хранил молчание, не видя смысла в том, чтобы излагать свою версию событий, пока Джимми борется за жизнь.

Но приятели Джимми не молчали. Они говорили о столкновении часто и подробно. Они говорили об этом в школе, у стойки с газированной водой, в доме у Снайдеров. Рассказывали, как вчетвером шли к тележке с сахарной ватой, и Джимми случайно столкнулся с Эмметом и даже не успел извиниться: Эммет сразу ударил его по лицу.

Мистер Стритер, адвокат Эммета, уговаривал его выступить в суде и изложить свою версию событий. Но чья бы версия ни возобладала, Джимми Снайдера было не воскресить. И Эммет сказал мистеру Стритеру, что не хочет судиться. И первого марта тысяча девятьсот пятьдесят третьего года Эммет, полностью признав вину, был приговорен судьей Скомером к восемнадцати месяцам в специальной исправительной колонии для несовершеннолетних на ферме в Салине, штат Канзас.

Через десять недель эта ярмарочная площадь заполнится людьми, думал Эммет. Поставят шатер, сколотят сцену, и люди снова соберутся посмотреть на состязания, поесть, послушать музыку. Эммет включил скорость; его немного утешало то, что к началу ярмарки они с Билли будут за тысячу миль отсюда.

* * *

Он остановил машину на лужайке сбоку от суда. В воскресенье открыто было мало магазинов. Он заехал к Гандерсону и в магазин стандартных цен и истратил двадцать долларов из отцовского конверта на всякую всячину для дороги на запад. Положив пакеты в машину, он пошел по Джефферсон-стрит к библиотеке.

В главном зале за V-образным столом сидела немолодая библиотекарша. Эммет спросил, где найти ежегодники и энциклопедии; она отвела его в справочный отдел и показала на полки. Эммет чувствовал, что она присматривается к нему, пытается припомнить лицо. Эммет не бывал в библиотеке с детства, но она могла узнать его по разным причинам – потому хотя бы, что фотография его не раз появлялась на первой полосе местной газеты. Первый раз – школьный снимок рядом с фотографией Джимми. Потом Эммета Уотсона сопровождают в полицию для предъявления обвинения. Потом Эммет Уотсон спускается по лестнице суда после слушания. Продавщица у Гандерсона присматривалась к нему точно так же.

– Помочь вам найти что-то конкретное? – спросила библиотекарша.

– Нет, мэм. Я найду.

Библиотекарша вернулась на свое место, а Эммет снял нужные тома, положил на стол и сел.

Большую часть пятьдесят второго года отец Эммета боролся то с одной болезнью, то с другой. Весной пятьдесят третьего он никак не мог отделаться от гриппа, и доктор Уинслоу направил его в Омаху для анализов. Через несколько месяцев отец написал Эммету в Салину, что он «снова на ногах» и «почти оклемался». Тем не менее он согласился еще раз съездить в Омаху, сделать какие-то новые анализы «по ихнему докторскому обыкновению».

Эммета не обманули ни шпилька в адрес медиков, ни нарочито простонародные заверения отца. К ним отец всегда прибегал, сколько себя помнил Эммет. Утешал, что сев хорошо прошел, что урожай зреет хороший, утешал объяснениями, почему мать вдруг делась неизвестно куда. И Эммет был достаточно взрослым, чтобы понять: путь к выздоровлению редко вымощен повторными визитами к специалистам.

Всякие сомнения в прогнозе касательно мистера Уотсона отпали августовским утром, когда он встал из-за завтрака и на глазах у Билли упал без сознания. За этим последовала третья поездка в Омаху, уже в санитарной машине.

Тем вечером Эммета позвали в кабинет директора колонии – звонил доктор Уинслоу. И план у Эммета начал оформляться. Вообще-то план уже не первый месяц жил где-то в подсознании, но теперь обозначился – в разных вариантах по времени и масштабу, но всегда за пределами Небраски. Осенью состояние отца все ухудшалось, а план постепенно обретал четкость. В апреле отец умер, и все стало ясно – как будто жизненные силы его перелились в жизненный план Эммета.

План был простой.

Как только Эммета отпустят из Салины, они с Билли соберут вещи и отправятся к большому городу – куда-нибудь, где нет силосных башен, комбайнов и ярмарочной площади, – и там на деньги, оставленные отцом, купят дом.

Дом не роскошный: три или четыре спальни, одна или две ванные. Хоть в колониальном стиле, хоть в викторианском, пусть каркасный, пусть под гонтом. Важно – чтоб запущенный.

Потому что купят его не для того, чтобы обставлять мебелью, приобретать посуду, увешивать картинами, тем более заполнять памятными вещами. Они купят дом, чтобы отремонтировать его и продать. А чтобы свести концы с концами, Эммет наймется к местному строителю. И вечерами, пока Билли делает уроки, Эммет будет приводить дом в порядок, постепенно, шаг за шагом. Начнет с крыши, если требуется, и окон, чтобы защититься от непогоды. Потом займется стенами, дверями и полом. Потом багетом, перилами, шкафами. Когда приведет дом в порядок, когда окна будут открываться и закрываться, лестница не будет скрипеть и в каждом уголке чистота, – тогда и только тогда они дом продадут.

Если сделать все как надо – купить правильный дом в правильном районе, не пожалеть трудов, то, рассчитывал Эммет, первой же продажей он удвоит свой капитал – потратит его на покупку уже двух запущенных домов и повторит все снова. Только на этот раз, отремонтировав два дома, один он продаст, а другой сдаст внаем. Если не расслабляться, полагал Эммет, то через несколько лет он накопит достаточно, чтобы уйти с работы и нанять одного или двух подручных. Тогда он будет ремонтировать четыре дома и собирать арендную плату с восьми. Но никогда, ни при каких обстоятельствах не возьмет он в долг ни цента.

Помимо усердной работы, рассудил Эммет, есть еще одно необходимое условие для успеха – крупный конгломерат, который будет еще расти. С этой мыслью он отправился в маленькую библиотеку Салины и, раскрыв в восемнадцатом томе «Британской энциклопедии» таблицу, переписал следующее:

Когда Эммет открыл статью о Техасе, он не потрудился прочесть даже первые абзацы с кратким описанием истории штата, его хозяйства, культуры и климата. Он увидел, что с 1920-го до 1960-го года население больше чем удвоилось, – и этого ему было достаточно.

Но из тех же соображений стоило посмотреть другие быстро растущие штаты страны.

И в библиотеке Моргена Эммет вынул из бумажника тот листок и положил на стол. Затем открыл третий том энциклопедии и добавил вторую колонку.

Рост Калифорнии так удивил Эммета, что он даже прочел первые абзацы. Оказалось, что экономика штата растет по разным направлениям. Прежде штат был сельскохозяйственным гигантом, но война сделала его ведущим строителем кораблей и самолетов; Голливуд стал всемирной фабрикой грез; порты Сан-Диего, Лос-Анджелеса и Сан-Франциско – самыми большими торговыми воротами Америки. По прогнозам только за пятидесятые годы население Калифорнии должно вырасти на пять миллионов – в полтора раза.

Идея, что они с братом найдут мать, была и вчера безумной, а сегодня тем более, учитывая этот рост населения. Но если Эммет намеревался ремонтировать и продавать дома, то Калифорния была бесспорным выбором.