Надрыв (страница 7)
Природа учащенно дышала в предсмертной агонии, выворачивая прохожим зонты; небесные слезы косыми линиями накрывали грязный город; воздух дрожал от сердечных разрывов грома. Я смотрел на все сквозь помехи сломанного телевизора – отрешенно, как будто не своими глазами. В очередной раз я почувствовал, как исчез из мира и все, что в нем происходит – звуки, запахи, чувства – проходит сквозь меня. Я стал тенью. Лишь остаточным изображением того Саши, который стоял на этой остановке.
Сейчас мне начало казаться, что я был вброшен в жизнь Мари лишь для того, чтобы раскрепостить ее, излечить от всех комплексов, подготовить для другого. Я сыграл свою роль, а значит я больше не нужен. Я вовсе не главный герой. Я лишь легкозаменяемый статист.
Но если я спас ее, то кто спасет меня? Кто?! Я совершенно изуродован и не знаю, что делать.
Эта чертова любовь сделала меня никчемным человеком. Везде я лишь вспоминаю ее и ничего не могу с собой поделать. Мне уже плевать на все. Меня не радует солнце, не радует дождь; не веселят шутки; не воодушевляют мои творческие успехи. Я равнодушен абсолютно ко всему. Даже к будущему. Я лишь продолжаю день ото дня тыкать в труп того, что когда-то называлось «нами»; раз за разом возвращаюсь к тому, что давно убито, пытаясь это воскресить. Зачем? Я не знаю.
– Ты ее любишь?
– Не знаю.
– А хочешь любить? Это не одно и то же.
– Да. Я очень хочу ее любить. Не знаю, почему.
– Насколько же сильно надо привязаться к человеку, чтобы хотеть его любить после всех страданий, метаний и даже после смерти всех чувств?
Я смотрел в мрачное небо и думал о том, насколько ужасным был этот год. Мне хотелось сбежать. Куда угодно. Сбежать от нее, сбежать от себя, сбежать от чувств. Хоть в кровавый бой, хоть на тот свет. Лишь бы сбежать.
Мои глаза закрылись. Все вокруг утонуло. Все вокруг умерло.
16. 09
Я раз за разом ощущаю странные фантомные чувства. Подобно тому, как человек, у которого отняли руку или ногу, может чувствовать боль в отсутствующих конечностях, так и я – когда во мне вскипает одиночество и обида – чувствую ноющую боль в груди. В моменты такой боли кажется, что у меня остались те прекрасные чувства, что были к Мари, но на самом деле все давно сгорело. На месте поля, на котором цвели цветы, теперь лишь обагренное кровью пепелище.
Это не любовь. Лишь боль, что сверлит мне мозг. Это не любовь. Лишь травма. Это не любовь. Лишь глубокая рана.
17.09
Кажется, что с каждым годом меня поздравляют все меньше и меньше людей. Сегодня это ощущение сильнее чем обычно, потому что мне ничего не написала Маша. В прошлом году она не спала до полуночи, чтобы первой отправить мне длинное сообщение с поздравлением. А сейчас… сейчас ничего. И плевать на то, что меня не поздравил ни один одногруппник. Главное, что мне не написала она. Мне было бы плевать, даже если бы меня поздравил сам президент.
Я смотрю на ее прошлогоднее поздравление и не понимаю как так могло выйти. Теперь так больно и так странно не видеть новых сообщений. Ничего. Пусто.
Я уже больше десяти минут смотрел на наш с ней диалог. Она в сети, но ничего не пишет.
Внутри меня пустота.
Рядом проносились редкие машины; блики их фар появлялись из ниоткуда и уходили в никуда. Сырой ночной воздух просачивался в легкие и освежал изнутри; проникал в мозг и выветривал бессмысленную печаль. Все вокруг настолько сильно объято молочной дымкой, что кажется, будто впереди ничего нет. На высоте нескольких метров, справа от меня, зависли ряды желтых огоньков.
Маша все-таки поздравила меня, но это было не так уж и важно. Я знаю, что сейчас она гуляет с другим, смеется над его шутками, умиляется от его комплиментов, но даже это не разрушило моей радости.
Я попрощался с товарищем и, дождавшись пока его силуэт исчезнет в тумане, присел на скамейку. Вокруг царила тишина и безмолвие.
Впервые у меня возникла мысль о том, что пора отпустить Машу и двигаться дальше. Заменила она меня или нет, любила ли она меня или просто ей стало не хватать мужского внимания и она затеяла это признание, пытается ли она заглушить боль от моего отказа кем-то другим, или она правда остыла ко мне и полюбила другого – не знаю. Да и не хочу я этого знать. Я устал метаться от надежды к отчаянию. Устал следить за ней, стараясь разглядеть хоть какой-то знак. Устал от нее.
– Гоняться за мертвым счастьем бессмысленно.
– Это правильные мысли. Есть лишь одно маленькое «но»: каким образом ее отпустить?
– Я не знаю.
– То-то и оно.
Из белесой дымки выплыли две девушки, весело о чем-то разговаривая. С одной из них я встретился глазами. Симпатичная. В следующую секунду они вновь растворились в молоке тумана.
– Я ведь больше не чувствую того, что чувствовал год назад, верно?
– Это точно.
– Больше нет того восторга при каждой встрече, нет волнующей дрожи по всему телу, нет щекочущего волнения во время разговора.
– Верно.
– Тогда за что я цеплялся все эти дни?
– Наверное, за обиду. Ты все никак не можешь смириться с тем, что она так быстро нашла себе другого, что она так просто ответила ему взаимностью.
Я молча кивнул головой с полуулыбкой.
Наверное, это были те вопросы, на которые необходимо было ответить, чтобы двигаться дальше.
23.09
Мокрое, поблескивающее в темноте, шоссе было совсем пустым. Из окна в салон лился свежий ночной воздух, отгоняя всякую плохую мысль. Я был настолько погружен в себя, что не заметил Марию, махавшую мне рукой, мол, я здесь. После дождя дорогу, казалось, покрыли маслом. Нажав на тормоз, я все равно умудрился проскочить мимо остановки, где она стояла.
Я включил «нейтралку» и вышел, чтобы открыть Марии дверь. Она улыбнулась и села вперед. Джентльменом нужно оставаться в любой ситуации, подумал я. Хорошие манеры – знак уважения к другим людям.
Я пристегнулся, включил первую передачу и плавно – насколько умел – тронулся. К моему удивлению мотор работал почти бесшумно. Казалось, что моя «Волга» – корабль, тихо скользивший по океану бытия. Мимо проплывали улицы, дома, ярко освещенные рестораны, редкие людские силуэты.
Разогнавшись до шестидесяти километров, я наконец бросил рычаг и повернулся к Марии. Свет и тени, проникавшие сквозь стекло, скользили по ее лицу. Оно то озарялось всполохами света, когда мы проезжали под фонарями, то вновь уходило в полумрак. Ее рот был полуоткрыт, зубы мерцали, а большие голубые глаза смотрели на меня с немым вопросом.
Я – равномерно бьющееся сердце.
Я – комок спокойствия.
Я – теплые руки.
– Ну, как дела?
– Бывало и лучше, но в целом нормально.
Я слегка улыбнулся.
– Разве в наше время бывает по-другому? Нынче никто не может быть счастлив вполне.
Надо же, думал я, впервые не спросил, почему именно у нее такое настроение. От этого я улыбнулся чуть шире.
– Почему же? Может, просто для этого кое-что нужно.
Ее слова звучали как будто издалека. Казалось, что они слились с шумом за пределами машины; они падали мне на сердце, как дождь на стекло, и точно так же стремительно стекали вниз, исчезая и растворяясь во тьме, будто я смахивал их невидимым стеклоочистителем.
– Возможно, ты и права. Но ведь всегда будет чего-то не хватать, верно? – сказал я, поворачивая тумблер печки. Мария несколько раз водила плечами от холода.
– «Чего-то»? Скорее «кого-то».
– Пожалуй.
Наконец я полностью отвернулся от Марии и уставился в ночь, прорезаемую светом фар. Мой взгляд ни за что не цеплялся, устремляясь куда-то далеко-далеко, где в сыром мраке поднимались тени прошлого, в очередной раз пытаясь утащить меня в болото страданий по несбывшемуся.
…– А как ты вообще с ним познакомилась? – спрашивала одногруппница.
Я не обращал внимания на то, что творится вокруг. Весь я был поглощен работой над новым текстом – пошел уже третий лист, полный каракуль и зачеркиваний.
– На работе.
– Он пришел что-то покупать или тоже там работал?
– Работал.
– Забавно, кто-то же хотел скрыться от чувств, – усмехнулась девушка.
Тут я невольно начал прислушиваться…
– Я как раз устроилась на работу, чтобы сбежать от отношений и чувств, – она проговорила это тихим голосом, применив странную интонацию, будто в ней заключался глубокий посыл. Мне сразу показалось, что все смотрят именно на меня. – Поначалу очень даже помогало, но потом появился он.
Она проговорила это со вздохом досады или мне показалось? Почему она говорит это так тихо? Зачем она в принципе говорит это?
Я улыбнулся. Спокойствие, только спокойствие…
– «Чего-то»? Скорее «кого-то», – возникло в голове.
Забавно, думал я, она говорит точно так же, как когда-то говорил я. Насколько давно это было? Лет пять назад? Хотя нет, прошел всего лишь год. Странно, а кажется, что прошла целая жизнь…
Я свернул на более освещенную улицу. Мокрый асфальт переливался желтыми отблесками, как янтарь на солнце.
– Ты куришь? – удивилась она, указывая на пачку сигарет, лежавшую под ручным тормозом.
– Нет. Один товарищ как-то раз оставил; все никак не верну. Тебя угостить?
Она долго думала, после чего молча кивнула. Я остановился на светофоре и достал для нее сигарету.
– Ну что ты куришь? Marlboro. Говорят, отлично помогает во времена хандры.
Она ничего не ответила. Наверняка вспомнила ту сцену из «Служебного романа» с этой самой маркой сигарет. Это же наш любимый фильм. Вместе мы его так и не посмотрели.
Я дал ей огня. Небольшая вспышка на мгновение осветила ничего не выражавшее – как у восковой куклы – лицо. Наверное, в таких ситуациях необходимо спросить, как она себя чувствует, но меня мало интересовало это.
– Как поживает Антон?
Она вздрогнула и странно посмотрела на меня. Не то сухо, не то с испугом, не то с грустью. Казалось, что она не смогла подобрать нужную маску и потому надела все три разом.
Я так и не узнал, за какой из тысяч масок, которые она так умело меняет, находится настоящая Мария. Впрочем, на это мне тоже было плевать. Пусть этим бесполезным делом занимается кто-нибудь другой.
– Хорошо.
– Вы отличная пара.
Она отвернулась к окну, выпуская в щелку кисловатый табачный дым.
– Да…
Я точно должен думать о чем-то другом, но в голове была лишь одна мысль: «Странно, никогда не видел, чтобы она курила».
– Может, хочешь выпить? Я знаю здесь одно неплохое место.
– Скажи, почему все произошло так странно? – выпалила она, повернувшись ко мне. От неожиданности вопроса я чуть не въехал в машину, затормозившую у светофора.
– Я не могу ответить на этот вопрос. Я знаю лишь одно: все это было не зря. – Я открыл бардачок и достал оттуда небольшую книгу в темно-синем переплете. – Этого бы не было…
– …я понимаю, – оборвала она меня, вырывая у меня из руки книгу. – Я читала ее, ты же знаешь.
– Да.
Я хотел добавить «прости», но не стал.
Загорелся зеленый. Включил первую передачу; отпуская сцепление, нажал на газ – машина тронулась. Сильнее жму на акселератор – включаю вторую, третью, а затем и четвертую скорость. По встречной полосе с визгом проносится какой-то гонщик. Я оглядываюсь назад.
– Тебе не кажется это странным?
Я повернулся к ней.
– Что? Повтори.
Я соврал. Конечно же, я все услышал.
– Все это странно. Признание – отказ; признание – отказ…
Я посмотрел на нее. Это не ты ли говорила мне о том, что боишься искренних чувств и правды? Не ты ли не поняла, что нужно делать? Не ты ли потеряла себя среди сотен образов?
– Это жизнь. У нее очень больное чувство юмора. – Я вспомнил то, что происходило со мной летом и в начале осени, все эти приливы и отливы чувств. – Очень больное…
Она выбросила окурок в окно и разогнала рукой остатки дыма.
– И неужели все может так закончиться? Мы сожгли все мосты и теперь лишь друзья?
– Не думаю. Не стоит пятнать любовь дружбой.