В западной секционной их поджидал Харинов. Патологоанатом избавился от клеенчатого фартука, перчаток и галош, в которых проводил вскрытие, и теперь сидел на месте парня-регистратора, изучая свежий выпуск «Спорт-экспресса». Увидев гостей, Харинов изобразил пальцами ключик и запер себе рот, после чего углубился в изучение спортивных новостей. Стол секционной был пуст: труп неизвестной коченел в одной из камер хранения.

– Присаживайтесь, Ева. – Симо показал на свободный стул, с которого час назад следил за вскрытием.

Девушка подчинилась, покорно ожидая продолжения. Назар поставил перед ней медицинский поднос, подвинув его под свет настольной лампы. По эмалированной поверхности прокатились одиннадцать черных бусин. Следом оперуполномоченный протянул девушке комплект латексных перчаток.

– Что это? – Ева подняла глаза на мужчин.

– Вы нам скажите. – Назар с раздражением упер руки в бока, но быстро передумал и обхватил себя, борясь с ознобом.

Пожав плечами, Ева надела перчатки и указательным пальчиком принялась перекатывать бусины, пытаясь собрать слово, как совсем недавно делал Симо. Не прошло и минуты, как она отказалась от этой затеи.

– А есть что-нибудь еще? – Ева опять посмотрела на мужчин. – Разуму нужен толчок. Хоть какой-то. Понимаете?

– Предупреждаю, Ева, это может вас шокировать, – сказал Симо.

– Я уже здесь. А это и без того шокирует, не находите?

Симо кивнул Назару, и тот положил к подносу пачку цветных фотографий. Ева ахнула и прикрыла рот ладошкой. Ее глаза при этом походили на две всходящие светло-карие луны. И луны, по мере впитывания красок смерти, становились всё больше.

Внезапно в Еве произошла разительная перемена. Она вскочила, вцепившись в снимок левого бедра. Вырезанная на плоти надпись выжгла в ее памяти дорожку и, разбрасывая искры, вынула позабытое знание. И знание, надо признать, было донельзя неприятным и скользким.

– Господи боже! Господи! – Ева отбросила фотографию и принялась с лихорадочной поспешностью выстраивать бусины в ряд. Буквы с покорностью занимали положенные им места.

– Вы что-то узнали? Что это? – Симо ощутил, как возбуждение девушки передалось ему. – Ради бога, не молчите, Ева!

За спиной встревоженного Назара возник Харинов. Глаза патологоанатома неотрывно следили за руками девушки. Газетка смялась.

– Вот, – наконец сказала Ева и сдула прилипшую ко лбу челку.

Все склонились к подносу с бусинами, и Назар с запинками прочитал:

– «Шемхамфораш». – Бусина с буквой «Ф» сдвинулась, и он вернул ее на место зажигалкой. – Шемхамфораш? Это что еще за белиберда?

Симо и Харинов посмотрели на Еву, ожидая объяснений, но просить об этом и не пришлось. Она схватила фотографию, которую взяла в руки первой, и продекламировала:

– «Я испрашиваю суть его Золотого Правила и хочу знать, зачем нужны его девять заповедей»! – Взяв другой снимок, с таким же неполным посланием, она чуть ли не выкрикнула: – «Я смотрю в стеклянный глаз твоего страшного Иеговы и тяну его за бороду; я воздымаю топор и вскрываю его изъеденный червями череп»!

– Вы знаете это наизусть? – с недоверием спросил Симо. Он взял снимки и убедился, что Ева безошибочно подставила недостающие буквы и слова на плохо читаемые места. Творчество неизвестного садиста стало еще тошнотворнее.

– Это цитаты из «Сатанинской библии». Она же «Черная библия». Написана американцем Антоном Лавеем в шестьдесят девятом.¹ А это, – Ева показала на бусины, – имя, восхваляющее семьдесят двух демонов.

– Иисусе, у меня сейчас голова к чертям взорвется, – пробормотал Назар.

Образ Регины, вставший на миг перед глазами Евы, возмущенно ахнул, заслышав, как Иисуса поминают всуе. Мотнув головой, девушка сказала:

– В привычном смысле – в еврейском, если угодно, – Шемхамфораш означает «семидесяти-двукратное имя Бога». Но, согласно Лавею, это слово означает падших ангелов.

– Погодите-погодите. Одиннадцать букв на семьдесят два имени? – Харинов выглядел обескураженным не меньше остальных.

– И их описания можно найти в «Малом Ключе Соломона», – подтвердила Ева. Ее глаза искрились восторгом.

В висках возникла ноющая боль, и Симо помассировал их указательными пальцами.

– Ева, как думаете, этот Лавей мог недавно посетить наши края и наплодить здесь последователей?

– Нет. – Ева поморщилась, пытаясь кое-что припомнить. – Лавей умер в девяносто седьмом, оставив после себя тысячи осиротевших последователей. Но в сатанизме нет четких граней, поэтому могло быть и наоборот.

– Что вы имеете в виду?

– Только то, что верховный жрец Церкви Сатаны в прошлом мог и сам приникнуть к истоку, если бы тот находился где-то здесь.

– Господи.

Симо присел на свободный стул, оперся локтями на столик и сцепил пальцы в замо́к. Мысли были словно чужими. Казалось, принять верное решение попросту невозможно. «Сколько на чертовом острове может скрываться людей? Два человека? Десять? Может быть, все сто? – Он вспомнил про список. – Таблеток там на целую роту, это правда, а вот сапог всего пять пар. Всего-то? – И сам себе ответил: – Да, всего-то».

– Ладно, завтра мы наведаемся на Сирены Амая, – наконец промолвил Симо. – Думаю, обойдемся малыми силами.

– Без разведки больших и не дадут, – хмыкнул Назар.

– Что это за место? – Ева не сводила глаз со следователя.

– Остров, на который указывают кое-какие ниточки.

Сгустившееся молчание нарушило покашливание. Все посмотрели на Харинова.

– А скажите-ка мне, друзья: Лина войдет в состав группы? – как-то чересчур вежливо поинтересовался патологоанатом.

– Криминалист отправится с нами обязательно. – Симо уже догадывался, куда клонит прохвост. – Тело осматривала Щурова – вероятно, она и займет это место. А что такое, Борь? Амур жмет?

– Нет, конечно. Но запишите-ка и меня. Вам ведь понадобится медик, так? К тому же я ничего не боюсь.

– Ты не боишься трупов, кот Борис, – справедливо заметил Назар. – А тут живые люди. Совсем другое дело, да?

– Почему другое? – возразил Харинов, ничуть не обидевшись на «кота». – Все мы – трупы, разве нет? А если там будет такая же девочка, как эта, но полуживая? Какую помощь вы ей окажете?

– Ладно, медик нам действительно может пригодиться, – согласился Симо, и патологоанатом просиял.

Ева наблюдала за этим разговором с открытым ртом. Перед глазами опять возникла Регина. На сей раз начальница учебно-методического отдела хохотала и тыкала в Еву пальцем. «Что обскакали мы тебя с Иисусом? – визжала эта фантомная версия. – Ничего ты не добьешься, потому что есть только Он. Или хочешь выложиться на все сто, чтобы потом взгреть меня? Ну, попробуй, а мы с Иисусом полюбуемся».

– Я отправлюсь с вами, – твердо заявила Ева. – Буду помогать на Сиренах Амая.

– Я против, – быстро вставил Назар. Его опять знобило. – С ума сойти. А больше никто не желает? А, все молчат: мы же в морге.

– Ева, вы хоть понимаете, как могут быть опасны люди, сотворившие это? – Симо испытующе посмотрел на девушку.

– Вероятно, я единственная, кто по-настоящему понимает, насколько они опасны. А вы?

Симо взглянул на выложенное слово. Осталось только «ШЕМХАМ… ОРАШ», потому что буква «Ф» всё-таки откатилась. Да, без посторонней помощи они бы не узнали про семидесяти-какое-то-там имя и всё остальное. Только на Сиренах Амая вряд ли придется складывать буковки. И всё же…

– Ваши знания и впрямь могут быть полезными, Ева, но мне нужно это согласовать. Возможны трудности.

Но трудностей не возникло, и уже к семи вечера был утвержден состав группы, которой предстояло назавтра отправиться на Сирены Амая.

10 Запоздалое озарение

Марьятта с облегчением стянула сорочку, задубевшую от соли на спине и в области подмышек, и швырнула ее в ворох грязной одежды. Рубашка со следами крови затерялась среди остальных. Переживать об этом не стоило: одежда всё равно была общей, и вряд ли кто-нибудь расстроится, обнаружив на сорочке плохо отстиравшееся розовое пятнышко.

Рядом толкались полуголые мужчины – липкие и остро пахнущие, как сумасшедшие животные, которые весь день гнались за солнцем. И животные планировали смыть с себя заботы и камни поля. За окнами предбанника, разделенными переплетами на четыре части, набирал силу красный цвет, выкрашивая низкие домики общины в кровоточащие алтари гигантов.

Чей-то локоть задел Марьятту, и она едва не задохнулась. Боль, пронзившая круг рубцов там, где раньше находилась правая грудь, отдалась в глазах ослепительной белой вспышкой. Тяжелый труд стирал тело, будто свечку, так что сил оберегать рубцы почти не оставалось.

Первые мужчины уже заходили в Зал Омовения и исчезали в полумраке лоснящимися от пота фигурками, слепленными небрежной рукой. Промелькнул Юсси, и Марьятта опять задалась вопросом, как ему, с изогнутыми позвонками, удается держаться прямо. Под кожей парня словно обитала длинная суставчатая змея. Вытянись такая до конца, и голова Юсси болталась бы не на шее, а на тонком стебельке.

Немного помявшись, Марьятта отправилась вместе с остальными.

В Зале Омовения, представлявшем собой вытянутое полутемное помещение метров на сорок, плясали огоньки. Самые крупные блики света порождали три каменные печи, нагревавшие зал и пресную воду, подававшуюся по трубам с помощью ручных насосов из артезианской скважины за общиной. Огоньки поменьше принадлежали десяткам свечей, расставленных под матовыми стеклянными колпаками на полках.

В груди Марьятты похолодело, когда она наткнулась взглядом на статую Красного Амая, стоявшую в центре Зала Омовения. Подземный бог, сотворенный из темного лавового камня, следил за своей паствой даже здесь.

Общими чертами Амай напоминал человека – две руки, две ноги, одна голова. Дальше наступал черед зловещих различий, призванных устрашать и покорять души. Перекрученные асимметричные рога. Козья морда. В области паха – натуралистичные пенис и вульва; причем вульва находилась выше, словно нераскрытый вертикальный третий глаз.

Поговаривали, статую вытолкал из себя остров, как те камни на поле. Но кто верил в эту сказку на самом деле? Не Марьятта, это уж точно. А еще казалось, статую искусал кто-то крошечный и очень злобный. Плечи, плотный торс, даже рога – всё несло отпечаток чьих-то острых зубок. Это лишь закрепляло в сознании наблюдателя образ Красного Амая – жестокий, бритвенный и двойственный.

Пройдя около десяти метров в глубь зала, Марьятта беспомощно замерла, не зная, куда себя деть. Закон запрещал мыться самой, потому что «усладу и очищение приносили только чужие касания».

Помимо Марьятты, в общине были и другие экотаоны, признанные в разное время недоженщинами. Все они находились здесь, в Зале Омовения. Должны были. Они могли бы помочь друг другу. Девушка еще помнила прежние имена некоторых из них: Мария, Лотта, Элла, Аники. Но клубы пара мешали найти их, а шляться без дела было опасно.

– Я тебя помою, – раздался бодрый голос.

Юсси. Беззаботно улыбаясь, он держал в руках банную шайку с горячей водой и мочалкой, пускавшей мутные разводы. Марьятта едва не разрыдалась от облегчения. Раньше она мылась с женщинами, будучи одной из них, но потом всё изменилось… всё так сильно изменилось.

Да, мужчины тоже ее мыли, как мыли себе подобного, но только потому, что Амай требовал чистоты даже от таких, как она. Но до того приходилось долго стоять, унизительно пялясь в пол, ожидая, пока за нее хоть кто-нибудь примется.

– Спасибо, Юсси, – прошептала она.

– Красный Амай запрещает благодарности, – сурово сказал Юсси и улыбнулся, смягчая сказанное. – Не стесняйся, мой других, и чистота найдет твое тело.