Постояв немного перед дверью, за которой слышались разгорячённые мужские голоса, Елица вошла в общину. Тут же всё смолкло. Мужчины, как один, обратили к ней взоры. Уколол первым Чаянов, обдал холодом взгляд Ледена. Кроме княжичей, был тут и Доброга, злой, красный, что осиновый лист. А остальных мужей Елица и не знала будто бы. Только лица у них были дюже неприветливые: встреть таких где на дороге, так и забоишься, поди, кабы не ограбили. Встал один из них, до кого взгляд ещё добежать не успел – и внутри будто оборвалось что-то да к ногам ухнуло. Видела Елица его всего пару раз, да и не сказать, чтобы к душе он ей пришёлся. Стоял перед ней, широко и нагловато улыбаясь, княжич из соседних северных владений – Гроздан Мстивоич. За то время, что они не встречались, он сильно возмужал, а был ведь юнцом совсем, как Борила с отцом его уговорился о свадьбе, как выйдет срок вдовства Елицы. Мстивой, князь Зуличанский, и на такое условие согласился, пообещал сыну другую невесту и не смотреть даже. И то, что вдовица дочка Борилы – никого не тревожило.

– Здравствуй, Елица, – Гроздан даже голову склонил слегка, настолько большое почтение выказать хотел, сверкнул хитро серо-голубыми глазами. – Давно я мечтал поскорее тебя вновь увидеть. Жаль только, что повод для того случился нерадостный. А ты ведь, кажется, только краше стала.

Елица поймала хмурый взгляд Чаяна: уж на что приветлив и светел всегда, а тут и он мог соперничать с братом своим по мрачности. Словно она надежду ему какую дала, а тут – обманула.

– Здрав будь, Гроздан.

– Знакомы всё же, получается, – хмыкнул Чаян. – А я уж было взашей хотел гнать его, как самозванца какого.

– А я предупреждал. Ты говори да не заговаривайся, княжич, – Гроздан опустил на него взгляд. Подручные его, которых кметями и язык не повернулся бы назвать, тихо загомонили, поддерживая. – А то я ведь и меч достать могу. Он объясняет доходчиво и быстро.

Леден с явной угрозой шевельнулся на своём месте, поза его переменилась, отчего все воины, что окружали Зуличанского княжича, заметно напряглись. Вроде, и молчал он, и смотрел на всех по своему обыкновению спокойно, а явственно его опасались.

– На мечах разговаривать нам пока нужды нет, – поднял ладонь Чаян. Он посмотрел на Елицу и жестом предложил ей сесть подле него слева.

Она переступила с ноги на ногу, сомневаясь, что стоит занимать это место, которое говорило едва не о том, что она теперь и правда его невеста. Кашлянул воевода Доброга и отодвинулся по лавке слегка, оттеснил мужей, что рядом сидели – и Елица, явно радуясь тому, опустилась подле него. Так она покажет, что дому своему и роду верна остаётся и ничью сторону не принимает, что бы княжичи ни успели наговорить друг другу, пока её не было, да в чём убедить противника. А то, что зуличане дружбу с остёрцами ещё не завели – то и так видно.

– Так что решать будем, Чаян? – Гроздан тоже сел обратно, поглядывая на своих соратников. – Ты невесту мою неволишь, тут силой держишь да стращаешь, говорят, дюже.

– И кто ж тебе это сказал? – хмыкнул княжич.

А сам так и заиграл желваками, словно несправедливо его в чём обвинили. Хоть, если поразмыслить, то правду зуличанин сказал. Только в его устах прозвучало это гораздо зловещее, чем было на самом деле.

– Никто меня силой тут не держит, – вступилась Елица. – Видишь, не связана я. В своём городе нахожусь, на своей земле.

– И жизнью брата твоего он не помыкает, скажешь? – Гроздан прищурил плутовато один глаз.

– Договор у нас с Чаяном, это верно. Но тебе в него лезть не стоит. Так будет лучше для всех.

– Послушай княженку, – тихо посоветовал Леден, посматривая на неё с интересом, который всё чаще мелькал в его взгляде. – Примчался ты сюда рано. Поторопился. Коли я верно всё знаю, так вы и не обручены вовсе. Нельзя с вдовицей обручиться, пока срок вдовства не истёк.

– Наши отцы обо всём ясно уговорились, – чуть резковато пояснил Гроздан. – И Елица то слышала сама и своими глазами видела.

– Так что же ты припёрся? – всё больше ярясь, процедил Чаян.

Вот же пробрало его как. Удивительно даже. Елица перехватила взгляд княжича – и он улыбнулся тепло только ей одной. И мысль мелькнула вдруг, что глотку Гроздану вырвет, а её не отдаст. Вмиг разлился по лицу жар, и мелкие пряди вокруг шеи намокли от ясного осознания, что Светоярыч старший уж, похоже, и правда её присвоил, разрешения на то не спросив.

– Забрать её хочу. Пусть живёт там, где ей безопаснее будет, – зуличанин и бровью не повёл от его грозного вида.

Сам он, похоже, и сам был не трусливого десятка. А уж головорезы его и вовсе начали хищно усмехаться, словно почуяли назревающую схватку. Бывало в этой общине всякое: и кричали так, что стены тряслись, и бороды друг другу драли порой. А вот крови ещё не проливалось.

– А это пусть Елица сама решит, – неожиданно предложил Чаян.

И вновь взглянул на неё – теперь уж испытующе и даже хитровато. Словно проверить хотел, не пожелает ли она жизнь брата и свободу земель своих променять на собственное спокойствие. И зазвенела где-то в далёком уголке разума малодушная мысль принять спешное предложение Гроздана, а то и помощи попросить, чтобы остёрцев прогнал. Но и знала она о Зуличанском княжестве немало: много лет они бок о бок живут. Земли у них не обширные, с севера их тоже подтачивают другие соседи, которые угодья свои чужакам, пришедшим с востока, отдавать не хотят. Ратей великих у Мстивоя никогда не водилось. И толкать их на сечу, на то, чтобы кровь свою проливать, она не имела права. Да и не хотела, признаться. Не хотела стать чем-то обязанной Гроздану, который смотрел на неё сейчас, как хорёк на несушку.

– И что же ты, княжич, не станешь противиться, коли Елица со мной уехать пожелает? – показалось, не поверил словам Чаяна зуличанин.

– Не стану, – беспечно бросил тот.

Леден только покосился на него так, будто посчитал, что брат его враз умом тронулся. Доброга тихо крякнул, изрядно ошарашенный, и Елицу под столом ногой толканул: мол, глянь, что творит. И в груди всё скрутилось колючим жгутом: ничего доброго не выйдет, если поддастся она на показную доброту и уступчивость остёрского княжича. Вон как глаза его посверкивают, словно кинжалы холодные, хоть губы и растянуты в улыбке.

– Позволь с тобой, Чаян парой слов с глазу на глаз перемолвиться, – Елица встала и кивнула всем мужам, которые недовольно забурчали. – Прогуляемся во дворе. А ты, Леден, пока прикажи стол гостям в гриднице накрыть. Они небось с дороги устали. А там всё решим. Мне подумать надо.

Тот брови свёл, явно не понимая, к чему сейчас эти уловки. Зачем она время тянет, но только согласно наклонил голову в ответ. Чаян поднялся тоже и, одёрнув рубаху, пошёл вслед за ней прочь из общины. Теребя лунницу, что висела на бусах, Елица вышла на тропинку и приостановилась, дожидаясь его. Княжич поравнялся с ней – и вместе они укрылись в прозрачной зеленоватой тени расцветающего едва не на глазах сада.

– И что же ты, отпустил бы меня разве? – Елица покосилась на Чаяна, который не спешил говорить первым.

– Нет, конечно, – он хмыкнул. – Только я думал, что ты и сама понимаешь, что не из большой любви он сюда приехал. Лодьи вон по реке прогнал, чтобы побыстрей.

– Понимаю. Был бы жив Отрад, он и не сунулся бы сюда.

– А сейчас ты – наследница. Была невеста желанная, а теперь и вовсе хоть с руками отрывай.

Чаян вдруг остановился под раскидистой старой яблоней, которая развернула в стороны свои густые ветви едва не на три сажени, тесня в стороны младших подруг. Елица повернулась к нему, оглядела лицо его серьёзное и озабоченное как будто.

– А ты разве?.. – хотела было укорить его, да передумала.

Мыслей княжича она доподлинно не знала, а обижать неосторожно не хотела.

– У нас договор. Я сказал, что мы уйдём отсюда, как только Сердце сыщется. И слово своё я держать намерен, если о другом не попросишь.

– Попрошу? – Елица покачала головой, невольно улыбаясь. – Чтобы остался?

– Да.

Чаян шагнул к ней, мягко обхватил пальцами подбородок, скользнул ладонью под убрус, к шее. Елица остановила его руку, отвернулась, когда он лицо приблизил, опаляя нетерпеливым сбитым дыханием губы.

– Ты получил свой подарок намедни, – постаралась сказать она как можно твёрже. – Другого у меня не припасено.

Чаян провёл большим пальцем по её скуле, не торопясь отстраняться. Она и смотреть на него не хотела: взглянешь – и утянет снова в свой омут, где уж Зимава давно оказалась. Ох уж эти братья Светоярычи: один всем вокруг мил быть хочет – и противиться его чарам трудно. А второй – никому – да от этого не легче.

– Что ж ты делаешь со мной, Елица… – он всё же отступил. Она спешно поправила сбившийся платок. – Уезжай в Звяницу завтра. С утра. Я кметей предупрежу, чтобы сбирались. Вышемила и без тебя уже поправится. А тут я всё с Грозданом твоим решу. Потерпит.

Глава 12

Звяница жила, как и всегда: до того, как появилась однажды в ней Елица, да пока коротала здесь годы вдовства. Так и жить будет дальше, даже если не придётся больше здесь никогда оказаться. Обширные лядины уже давно вспахали, мужи посеяли пшеницу, а теперь пришла пора женщинам сеять горох да лён. Их светлые фигурки, словно зёрнышки, рассыпались по нивам. Слышалась издалекаих слаженная песня, которую Елица хорошо знала – и она сама начала припевать тихонько, пытаясь передать хоть каплю собственной детородной силы земле и будущим всходам.

Уж я сеяла, сеяла ленок,
Я сеяла, приговаривала,
Чёботами приколачивала:
Ты удайся, удайся, ленок!
Ты удайся, мой беленький ленок!

Вея, что поехала нынче с ней вместо Миры, к которой, как та ни старалась, веры больше не было, посмотрела на Елицу задорно и одобряюще. Кмети прислушались тоже, а Стоян даже и обернулся, чему-то улыбаясь. Радостное это время: когда засевается земля и люди делятся с ней своими чаяниями на справный урожай, своей силой. Приносят требы Рожаницам и Велесу. Молят о милости Отца-небо Сварога, чтобы не обижал дождём. Ярило, чтобы дарил тепло всё то время, пока он в самой буйной силе. И всё вокруг расцветает, зеленеет и дышит первозданной жизнью. И от этого на душе становилось хоть немного светлее.

Распускали белоснежные цветы яблони в звяничанских садах, пахли так сладко и томно, скрывали в ветвях одуревших от вешнего тепла птиц. Травень нынче радовал погодой: самое время для работ в поле – а потому в веси было пустынно. Только иногда можно было услышать звонкие голоса детей, которых тоже не оставляли без работы, да постук молотков и топоров во дворах. Пришло время и дома подлатать после зимы: где кровля подгнила, как снег сошёл, где завалинка чуть осыпалась. А то и вырезать нового конька на крышу.

И как ни хотелось поскорее заехать к Сновиде, а приказ Чаяна на сей счёт был яснее некуда: прямиком ехать в Лосич и остановиться на всё время в остроге, под присмотром воеводы и его людей. Всё беспокойнее приходили вести с пограничных застав и весей: косляки могут напасть в любой миг. А потому княжич отправил с Елицей только тех кметей, в чьей силе и верности уверен был. Доброга тоже двоих отрядил, а Леден, хоть и вынужден был остаться в Велеборске, отправил в путь своего ближнего отрока Брашко. Тот, конечно, княжича оставлять не хотел, но и с Елицей они за время дороги до Радоги и обратно успели сдружиться, а потому парень противиться приказу не стал.

Как минули Звяницу, до Лосича осталось рукой подать. Шла вовсю торговля у моста и за стеной недалёко от ворот. В избах, что ровными лучами улочек сходились к острогу, тоже слышались голоса. Слишком громко – после дня пути в почти в полной лесной тишине. Брашко чуть раньше уехал вперёд, оставив телегу на попечение одного из кметей – Арилы. Предупредить поспешил воеводу о том, что гости к нему едут – желанные или нет – там видно станет. Но стражники на стене, завидев всадников, ничуть не препятствовали въезду в ворота. Только окликнули Стояна, что ехал впереди всех, спросив, кто такие. Да тут же убедились, заметив следующую за ним Елицу.