– Раньше, каждое девятое мая мы ходили вдвоем на парад. Он называл этот ритуал нашей мужской традицией, которую мы совершали каждый год, сколько себя помню. Мы приходили пораньше и вставали у самого ограждения, чтобы все хорошо рассмотреть. В то утро повезло больше обычного, я радовался, что от техники нас отделяли какие-то полтора метра. Народу собралась уйма. Когда техника прошла, нас завернуло потоком. Мы были в первой линии, и нами снесли хлипкое ограждение, о которое я и споткнулся. Папа помог удержаться на ногах, но из-за этой заминки мы не успели выскользнуть из тисков. Толпа давила, лишая возможности не то, что двигаться, а даже дышать. Закричать не получалось, и я безмолвно смотрел на отца. И видел, что ему тоже страшно, хоть он и старался это скрыть. Когда толпу разогнали, мы поняли, что легко отделались. Многие получили тяжёлые травмы, а одного парня раздавили. Он споткнулся и уже не встал. Я хорошо его разглядел тогда и долго с ужасом думал, что мог оказаться на его месте, если бы не отец. Начались кошмары, они преследовали целый год, а потом прекратились. Мы перестали ходить на парады, а затем отца не стало.

Первые приступы казались обычным недомоганием. Но спустя пару лет я попал в давку на рынке, очнулся в скорой. И после этого сторонился толпы.

– Ты знаешь, хорошо, что мы тогда пошли с девчонками на день города, – задумчиво протянул Женя. – Меня удивляло твое нежелание ходить на футбол. Да и вообще ты постоянно соскакивал с разных мероприятий.

– Ну вот, а теперь, по всей видимости, мне еще придётся и переехать. Лифта-то у нас нет.

– Да не сгущай краски. Я понимаю, наверное, от меня ты такого не ожидаешь, но может тебе к психологу походить? – Он был прав, я даже немного опешил, от Жени слышать предложение такого толка было не привычно. Я посмотрел на шумную аллею, где мы сегодня с Алисой наблюдали за людьми, и задумался.

– А вот знаешь, похожу. А то эти дурацкие страхи многое у меня отнимают. Ты помнишь, я собирался в Москву?

– Кто же не помнит? Мы тогда с Аней много вечеров провели, то рассуждая о том, не сбегаешь ли ты от нас, то строили планы, как будем ездить к тебе в гости.

– Ну так вот, я что подумал, дело не в том, что мне все отказали, а в том, что Москва слишком многолюдна для меня, потому я и отступил.

– Э-э-э, друг, все, тормози, вот это уже с психологом.

Он рассмеялся и крепко хлопнул меня по плечу. Странно, он был таким открытым и закрытым одновременно. Иногда казалось, что рядом с ним я гадкий утенок, слабый и бесхребетный. Он напоминал мне отца, такой же жизнелюбивый и неудержимый, но у всех есть свои слабости, и у Жени они были.

Глава 5

Женя привез мне все, что я попросил. Допоздна я разгребал черновики, стучал по клавиатуре, внося изменения в текст. Сначала работал в палате, но отбой здесь ранний, пришлось продолжить в коридоре. Устроился на жесткой лавке, скрючившись, но, как говорят, плохому танцору… Вскоре строчки пустились в причудливый танец, теряя смысл. Пришлось сдаться и идти спать.

Проснулся я от ощущения, словно вовсе не спал. Открыв глаза, увидел Алису, склонившуюся над записями.

– Любопытной Варваре…

– Нос на базаре оторвали, знаю, знаю. Да вот только мой еще на месте. – В доказательство она коснулась указательным пальцем заострённого кончика и улыбнулась. – С добрым утром.

– С добрым, что ты тут делаешь?

– Пришла спросить, погуляешь ли ты со мной сегодня? А то, знаешь… – она махнула неопределенно в сторону коридора и скривила по-детски милую гримасу.

Я невольно улыбнулся и кивнул.

– Дай мне двадцать минут.

– Хорошо. – Она счастливая выскочила из палаты.

Я был готов раньше, чем обещал. Застал ее у входа, она ждала, задумчиво уставившись куда-то вверх. Я поднял голову, но ничего не увидел, кроме желтоватого потолка в паутине мелких трещин. Зато беглый взгляд медсестры, брошенный на Алису, от меня не ускользнул. Я кивнул ей, но та, закатив глаза, вернулась к работе.

– А у Константина есть подружка? – спросила спутница, нажимая кнопку лифта. Створки открылись с металлическим лязгом.

– У какого Константина?

– У того самого, который психолог.

Я вздохнул, понимая, что она достаточно долго простояла у тумбочки, чтобы подсмотреть профиль одного из героев горе-романа.

– Есть жена.

– У него кризис среднего возраста?

– Возможно.

Она понимающе кивнула и направилась в сторону парка.

– Жаль его.

– Кого?

– Костю. Мы не видим своего счастья, хандрим попусту.

– Может, закроем тему? Ты влезла в чужие бумаги и даже не стесняешься этого?

– А чего тут стесняться? Я стала случайным свидетелем, как ты вчера.

– Это другое.

– А мне кажется, одно и то же. Расскажи мне, о чем там.

– Не хочу.

– Ладно, – она села, закрыла глаза, подставила лицо ветру. – Знаешь, я ведь тебе вчера рассказала о своих проблемах с медперсоналом.

Я молча сел рядом и стал рассматривать носы ботинок.

– Я рисую, – неожиданно сказала Алиса.

Я вопросительно посмотрел на нее.

– Может, я тебе портрет, а ты мне рассказ?

– Он не закончен.

– А портрет не начат.

Я откинулся на спинку, ища удобную позу, тело ныло.

– Ты ведь не отстанешь?

– Не отстану.

– Что ты хочешь знать?

– Сюжет.

– Сюжет? Он не вызовет ни интереса, ни сострадания, пока остаётся голым скелетом. В истории имеет значение куча разных мелочей: характеры, мотивы, мелкие обстоятельства. Чтобы понять – надо прочесть.

– Тогда дай прочитать.

– Не могу, мне нужно довести до конца. Герои искажают сюжет, и я чувствую, что так будет правильнее, но это в корне меняет идею.

– Разве не ты определяешь, как им жить?

Я искренне рассмеялся и инстинктивно потер больную руку, которая дала о себе знать.

– Что смешного? – смутилась она.

– Я раньше тоже так думал, что персонажи лишь марионетки, а ты – Бог, и можешь диктовать им свои условия. Но стоит начать записывать историю, сразу осознаешь, кто главный. Ты просто рассказчик.

– Не совсем понимаю.

– Писатели ничего не придумывают. К ним всего лишь приходят идеи. Персонажи – как люди на вечеринке, куда ты попал случайно. Ты смотришь на них и думаешь, что все знаешь. Но затем при близком знакомстве, всплывают нюансы, и ты вынужден поменять мнение. Это непросто. Может, писатели – это коллекционеры шаблонов и образов. Я пришел к выводу, что психология поведения людей имеет свои правила, против нее ты бессилен. И образ, который начинает стучать в голове, однажды удивит тебя.

– А откуда они берутся, эти образы?

– Из жизни. Ты слышала, что во сне мы видим только тех людей, которых когда-то встречали? То есть наш мозг не способен выдумать человека. Он берет из воспоминаний материал, который оживляет и транслирует. Тебе кажется, что ты не знаешь этого человека, хотя год назад видел его мельком у входа в кафе или на остановке. Его черты засели у тебя в памяти по непонятным причинам. Убрались в пыльный угол подсознания, чтобы в одном из снов прийти и сыграть роль. Так и тут, ты думаешь, что придумал человека. Но он был, где-то там на краешке твоего бессознательного моря, и вот пришел его час. Поэтому ты не можешь им управлять. Он гость, а не раб.

Давно мучающие мысли обретали словесную форму. Я ощутил глубокое удовлетворение, но одновременно мне было стыдно. Хотя я и говорил от чистого сердца, казалось, что о писательском труде имеет право рассуждать только состоявшийся автор, каковым я не являлся. Алиса хранила молчание. По ее лицу не было ясно, о чем она думает, дымка заволокла его, не давала уловить даже тени мыслей, которые ее захватили. И захватили ли? Может, она вообще не слушала. А вдруг сейчас задаст совершенно посторонний вопрос, и волшебство разговора исчезнет, а я снова почувствую себя ничтожным и неинтересным.

– То есть каждый может стать героем чужого сна или персонажем книги? Любой из нас? Ты сможешь продолжить жить в чьей-то фантазии? Это же бессмертие, мне нравится! – она весело улыбнулась и посмотрела на меня. И хотя я понял, что ее вопросы риторические, мне захотелось дополнить.

– Собственно, да. Но мы почему-то одних запоминаем, а других нет.

Мимика ее лица менялась мгновенно, брови, сведенные секунду назад, вернулись на место и слегка приподнялись, выражение стало таким светлым, даже счастливым.

– Скажи, а вот мой образ мог запасть тебе в голову?

Я смутился и вспомнил тот день, когда заметил ее, стоящую у окна. Как бесстыдно разглядывал хрупкий силуэт.

– Судя по цвету твоего лица, внимание было захвачено, может, мне стоит подкинуть тебе противоречий, чтобы закрепиться? – она задумчиво потерла подбородок и отвернулась.

– Это странные мысли и немного пугающие. Зачем тебе это?

– Знаешь, мы же не застрахованы от смерти, и когда она придёт, то сколько тебя будут помнить – год, два? А потом ты поблекнешь, черты растворятся, словно и не жил. А вот герои книги выходят на сцену и каждый раз дыхание читателя оживляет их. Они вечные.

– Знаешь, пару дней назад, я бы посчитал тебя странной.

Она улыбнулась и посмотрела мне прямо в глаза.

– Что изменилось?

– Я сам буквально вчера размышлял о смерти, конечно, не с точки зрения сохранения себя в умах других. Скорее о том, что если сейчас все кончится, то что я делал все эти годы? Вот какая последняя мысль будет в моей голове? Со мной произошло небольшое приключение, – я поднял руку в гипсе, демонстрируя орден, полученный в бою с лестницей. Она понимающе кивнула, давая знак продолжать. – И вот летел я и думал, может, это последние секунды жизни, и что в ней такого, ради чего стоило рождаться? Я не вкусил успех, не стал для кого-то опорой, да я даже счастливым себя назвать не могу. Как пустой стакан разлечусь на куски, потом кто-то сметет осколки, и в урну.

– Да, депрессивно.

– Согласен. Может, создадим кружок анонимных несчастливцев? Будем вещать на большие аудитории об особенностях и премудростях красоты несчастной жизни.

– Точно-точно, о том, как отвергать помощь, разрушить связи с близкими, чтобы никто наверняка не смог помочь.

Мы засмеялись в голос, понимая абсурдность идеи. Но в этом смехе было освобождение. Делиться несчастьем с кем-то, кто понимает, это будто быть немножечко счастливым по-настоящему.

Алиса предложила сделать еще круг по парку и возвращаться в больницу. Свинцовые облака набежали и затянули небо. Макушки деревьев гнулись от налетевшего ветра, мы сильнее кутались в куртки, пытаясь укрыться от ледяных порывов. Хотелось горячего чая и в плед. Сидеть у окна и, когда начнётся ливень, первые капли которого уже срывались на нас, слушать его равномерный стук вместе с Алисой, ведя душевные разговоры, от которых становилось так тепло и легко. Ужасно захотелось обнять ее, сказать, как много для меня значил наш разговор. Но я тут же подавил желание, устыдившись его.

Глава 6

Начался затяжной ливень. Я сидел в палате и редактировал рукопись, то и дело поглядывая на окно, за которым временами можно было наблюдать буквально водопад. Работа не двигалась с места, на каждое слово я тратил в четыре раза больше времени, чем обычно. Но я понимал, что-либо сейчас, либо никогда. Интерес Алисы подогревал желание закончить. Не знаю, откуда оно возникло, что стало причиной нового мотива. Но сейчас впервые стало не важно. Просто хотелось поделиться с ней всем, что есть у меня.

Я так увлекся, что даже не заметил, как соседи ушли на обед. Весь шум больницы превратился в единый гомон. Полное погружение. Сейчас, именно в эту минуту, я был больше в выдуманном мире, чем в реальном.

Тело напряглось, дыхание замерло. Мозг пронзила единственная мысль, вызвавшая вздох облегчения. Я решил задачку, мучавшую меня несколько месяцев. Вот конец! Я нащупал его! Он был перед носом, но я так увлекся хитросплетениями сюжета, что совсем забыл, о чем книга. А мысль была проста, как и все самое важное в мире. Мои герои искали счастья. А я мешал им, я завидовал им. Не мог позволить испытать то желанное, к чему они шли через все эти испытания. Впервые осознанно почувствовал ненависть к своим героям за то, что они могут получить то, чего лишён я. Но это не их вина, они всего лишь гости, ведь так я и сказал Алисе. Пора было их поблагодарить за визит и отпустить.

Несмотря на неудобства и медленную работу, две главы были написаны, те, самые последние. Мне ничего не пришлось менять, все давно шло к казавшейся новой, но в действительности единственной возможной развязке.