– Доброе утро, сынок, – поздоровался капитан, на миг извлекая трубку. – Нас задерживает суперкарго, который не слишком-то спешит взойти на борт. Шлюпка до сих пор ждет его у причала, так что с якоря мы снимемся последними. Жаль, что компания заставляет нас брать этаких пассажиров. Как по мне, они только вредят делу, но на суше думают иначе.

– А чем занимается суперкарго? – спросил Филип.

– Он должен присматривать за грузом и за его доставкой. Сводись все к этому, было бы не так скверно, но ведь они вмешиваются во все дела, так и норовят устроиться получше, королей из себя корчат, зная, что мы не осмелимся возражать. Еще бы, одного их слова достаточно, чтобы корабль вычеркнули из списков компании. А от нас требуют, чтобы мы принимали их со всем почетом. Мы даже салютуем залпом пяти пушек, когда суперкарго поднимается на борт.

– Вы что-нибудь знаете о человеке, которого мы ждем?

– Лично не знаком. Но капитан, с которым он ходил раньше, рассказывал, что этот малый страшится моря, зато много воображает о себе.

– Поскорее бы он появился, – вздохнул Филип. – Прямо не терпится тронуться в путь.

– Да у тебя натура бродяги, а, сынок? Я слыхал, ты бросил неплохой домишко и красавицу-жену ради морской добычи.

– Очень хочется повидать мир, – ответил Филип, – а еще я должен научиться управлять кораблем, прежде чем заведу свой собственный и попытаюсь сколотить состояние. – «Увы, сколько далеко это все от моих истинных побуждений», – подумалось ему.

– Да, море дарит состояния, но море их и отбирает, сынок, – проговорил капитан. – Если бы я мог обменять этот добрый корабль на добрый дом и достаточно гульденов, чтобы его обогревать, ты бы меня на мостике только и видел. Я дважды огибал Мыс, и этого довольно для любого моряка. В третий раз может повезти меньше.

– Это так опасно? – уточнил Филип.

– Все опасно: приливы и отливы, течения, скалы и отмели, сильный ветер и бурное море… Даже когда встаешь на якорь в бухте, с этой стороны Мыса, страх не отпускает, потому что тебя может сорвать с якоря и унести в море – или выкинуть на берег, к дикарям, не успеешь и оглянуться. Зато, когда обогнул Мыс, вода плещется на солнце, будто в луже, и можно недели напролет идти под безоблачным небом при попутном ветре, когда не нужно трубку вынимать изо рта, чтобы отдать приказ.

– В какие порты мы зайдем, минхеер?

– Об этом я мало что ведаю. Думаю, первым местом встречи будет Гамброн^[18], в Персидском заливе. Дальше флотилия разделится: одни пойдут прямиком в Бантам^[19], на острове Ява, другие станут торговать с местными в проливах^[20], покупать камфару, смолу, стиракс^[21] и воск. Еще обычно выменивают золото и слоновьи бивни. К слову, если нас отправят далее, минхеер Вандердекен, смотри в оба за туземцами: они свирепы и коварны, а их кривые ножи – крисы, как они говорят, – остры и смазаны смертельным ядом. Мне доводилось сражаться в проливах и с португальцами, и с англичанами.

– Но мы вроде не воюем?

– Верно, сынок, но за Мысом не принято верить никаким бумагам, и англичане наседают нам на пятки, куда бы мы ни направлялись. Им нужно преподать урок. Сдается мне, наша флотилия недаром такая большая: все ждут неприятностей.

– Как по-вашему, сколько продлится плавание?

– Это уж как повезет. Я бы считал пару лет. Хотя, если не станут мешкать всякие факторы^[22] – а они наверняка станут, – может, и меньше выйдет.

«Два года, – мысленно повторил Филип, – два года без Амины». Он тяжело вздохнул: этот срок мнился ему вечностью.

– Не грусти, сынок, два года – это ерунда, – подбодрил минхеер Клоотс, заметив, что Филип нахмурился. – Как-то я провел в странствиях пять лет и вернулся ни с чем, даже корабль потерял. Меня отправили в Читтагонг, на восточной стороне огромного Бенгальского залива, и три месяца я проторчал в устье тамошней реки. Местные правители удерживали меня силой: и торговать не хотели, и отпускать не отпускали. Порох весь вышел, так что сопротивляться я не мог. Жуки-древоточцы прогрызли днище корабля, и он затонул прямо на якоре. Местные знали, что так все и будет, что они получат мой груз задаром. Хорошо, появился другой корабль, который доставил нас домой. Если бы не это коварство местных, мне не пришлось бы снова выходить в море. Нынче, кстати, особо не разживешься, компания запрещает частную торговлю. А, вон он, наконец-то! На лодке подняли сигнальный флажок. Ага, гребут! Минхеер Хиллебрант, пушкарей к орудиям! Пусть готовятся встретить суперкарго.

– Мне вы что поручите делать? – спросил Филип. – Где я могу быть полезен?

– Сейчас от тебя толку мало, сынок, разве что при сильном ветре, когда каждая пара рук на счету. Смотри пока и набирайся опыта, заодно будешь вести отчет для компании и помогать мне при случае, когда минует тошнота, которая донимает всех, кто выходит в море в первый раз. Советую покрепче обвязаться веревкой, чтоб живот сдавило, и почаще прикладываться к моей заветной бутылочке, которая всегда в твоем распоряжении. Ладно, пора принимать фактора нашей назойливой компании. Минхеер Хиллебрант, залп!

Пушки выстрелили, и, когда дым рассеялся, лодка, над которой стелился на ветру длинный вымпел, пристала к борту барка. Филип ждал появления суперкарго, но тот оставался в лодке до тех пор, пока на палубу не подняли несколько ящиков с вензелями и гербом компании. Лишь после этого показался сам чиновник.

Невысокий ростом, худой и бледный лицом, он носил треугольную шляпу, подвязанную широкой золоченой лентой. Из-под треуголки торчал напудренный парик, букли которого падали чиновнику на плечи. Алый бархатный камзол отличался широкими полами; жилет белого шелка, расшитый разноцветными лепестками, достигал середины бедер, штаны были из черного атласа, а чулки – из белого шелка. Если добавить к этому золотые пряжки на коленях и на башмаках, кружевные манжеты и трость с серебряным навершием в руке, читатель получит полное представление о наряде минхеера Якоба Янса фон Штрума, суперкарго достопочтенной Ост-Индской компании, прибывшего на борт «Тер Шиллинга».

Если бы читатель находился там и окинул взором капитана, помощников и матросов, стоявших на почтительном удалении с шапками в руках, ему бы наверняка вспомнилась картина «Обезьяна, повидавшая мир»^[23], где главного героя окружает стая его сородичей. Впрочем, все моряки оставались совершенно серьезными, никто не позволил себе улыбнуться, никто не потешался над париком: в те времена о людях судили по нарядам, и пускай минхеера фон Штрума нельзя было принять за моряка, в нем сразу угадывался представитель компании и человек, облеченный властью. Потому его принимали со всем подобающим уважением.

Фон Штрум, похоже, не собирался задерживаться на палубе. Он велел препроводить его в каюту и последовал за капитаном на корму, осторожно обходя мотки каната, преграждавшие путь. Дверь открылась, суперкарго скрылся внутри, корабль пришел в движение. Матросы выбрали якорь, уложили на палубу, и тут колокольчик у каюты, отведенной суперкарго, яростно затрезвонил.

– Что там еще? – проворчал стоявший на носу капитан Клоотс, вынимая трубку изо рта. – Минхеер Вандердекен, будьте добры, справьтесь.

Филип направился на корму под непрерывный звон колокольчика, распахнул дверь каюты и увидел, что суперкарго сидит на столе и дергает за веревку, а лицо его выражает крайний ужас. Парик слетел, голый череп придавал чиновнику поистине забавный вид.

– Что случилось, минхеер? – спросил Филип.

– Что случилось? – прорычал фон Штрум. – Вызывайте солдат с оружием! Да поскорее же! Иначе меня убьют! Разорвут в клочья! Сожрут! Что вы пялитесь? Сделайте что-нибудь! Глядите, он лезет на стол! Боже мой, боже мой!

Суперкарго, очевидно, перепугался до умопомрачения.

Филип, до сих пор смотревший на фон Штрума, перевел взгляд в том направлении, куда указывал суперкарго, – и, к своему немалому изумлению, узрел небольшого медведя, который забавлялся с париком чиновника, сжимая завитой убор передними лапами и время от времени покусывая. В первый миг зрелище потрясло Филипа до глубины души – он никак не ожидал встретить медведя на корабле, – но потом ему пришло на ум, что зверь, должно быть, ручной, раз ему позволяют бродить свободно.

Тем не менее приблизиться к медведю Филип не отважился, ведь он не знал, как зверь воспримет его попытку. Тут в дверном проеме возник минхеер Клоотс.

– Что стряслось, минхеер? – справился капитан. – А, понятно. Это Йоханнес. – Капитан подошел к медвежонку, ловко его пнул и отобрал у зверя парик. – Прочь отсюда, Йоханнес! Пошел, кому говорят! – Под градом пинков медвежонок выбежал из каюты. – Минхеер фон Штрум, приношу свои глубочайшие извинения. Вот ваш парик. Заприте дверь, минхеер Вандердекен, не то зверь может вернуться, он очень ко мне привязан, знаете ли.

Когда плотно закрытая дверь отделила фон Штрума от животного, так его напугавшего, коротышка слез со стола, уселся в стоящее рядом кресло с высокой спинкой, расправил помятые букли парика и снова поместил куафюру себе на голову. Потом он расправил кружева манжет и, приняв начальственный вид, стукнул тростью по полу.

– Минхеер Клоотс, что означает это неуважение, проявленное вами к представителю Ост-Индской компании?

– Великие Небеса, минхеер, никакого неуважения, что вы! Этот медведь совсем ручной, даже к чужакам ластится. Я держу его при себе с трехмесячного возраста. Тут просто накладка вышла… Мой первый помощник, минхеер Хиллебрант, посадил зверя в каюту, чтобы он не мешался под ногами, ну и запамятовал об этом. Мне очень жаль, минхеер фон Штрум. Заверяю, медведь больше не появится, если только вы, конечно, не захотите с ним поиграть.

– «Поиграть»? Чтобы суперкарго компании играл с медведями? Минхеер Клоотс, велите выкинуть животное за борт – немедленно!

– Нет-нет, я не могу этого сделать! Он очень мне дорог, минхеер фон Штрум. Клянусь, он больше вас не побеспокоит.

– Тогда, капитан Клоотс, вам придется держать ответ перед компанией, которую я извещу о случившемся. Вас вычеркнут из списков, а ваш залог конфискуют.

Подобно большинству голландцев, Клоотс был склонен к упрямству, и это высокомерное поведение суперкарго заставило его возразить:

– Хартия не запрещает мне держать животных на борту.

– Правила компании, – заявил фон Штрум, величаво откидываясь в кресле и скрещивая тоненькие ножки, – требуют от вас брать на борт диковинных и редких животных, направляемых губернаторами и факторами для развлечения коронованных особ, будь то львы, тигры, слоны или иные порождения Востока. Однако в правилах ни словом не упоминается о праве капитанов зафрахтованных кораблей провозить на борту, по собственному усмотрению, каких бы то ни было животных. Следовательно, это можно счесть нарушением запрета на частную торговлю.

– Мой медведь не для продажи, минхеер фон Штрум.

– Его надлежит незамедлительно убрать с корабля, минхеер Клоотс. Я приказываю вам избавиться от зверя. Решайте!

– Тогда мы бросим якорь, минхеер фон Штрум, и пошлем на берег за окончательным решением. Если компания постановит, что зверя надо списать на сушу, так тому и быть. Смею, однако, напомнить, минхеер фон Штрум, что мы лишимся места в строю и будем вынуждены плыть в одиночку. Мне приказать, чтобы отдали якорь, минхеер?

Это замечание несколько умерило гнев суперкарго: чиновник явно не желал добираться до цели самостоятельно, и данное обстоятельство пересилило страх перед медведем.

– Минхеер Клоотс, пожалуй, мне не стоит требовать слишком суровых мер. Посадите зверя на цепь. В таком случае я согласен терпеть его присутствие на борту.

– Минхеер, я буду держать его подальше от вас, обещаю, но на цепи он станет выть сутки напролет, и вы не сможете заснуть.