– Совсем немного.

– Брось. Я выше тебя на три дюйма. А ты в ботинках на толстой подошве.

Он толкает меня в плечо, и я улыбаюсь.

– Расслабься, – говорит он. – Ты со мной. А я практически француз.

– Ты британец.

Он усмехается.

– Я американец.

– Американец с британским акцентом. Разве французы не должны ненавидеть тебя в два раза сильнее?

Сент-Клэр закатывает глаза.

– Тебе стоит выбраться из плена стереотипов и начать формировать собственное мнение.

– Я не заложница стереотипов.

– Правда? Тогда, пожалуйста, просвети меня, – он указывает на ноги девушки, идущей впереди нас. Она болтает на французском по мобильнику. – Что это?

– Кроссовки, – бормочу я.

– Интересно. А вон те джентльмены на другой стороне улицы. Не могла бы ты объяснить, что надето на ногах у того, что слева? Что это за странные штуки, привязанные к его ступням?

Разумеется, это кроссовки.

– Но посмотри сюда. Видишь того парня? – я киваю в сторону мужчины в джинсовых шортах и футболке с логотипом «Budweiser». – Со мной все настолько же очевидно?

Сент-Клэр косится на него.

– Очевидно что? Залысины? Лишний вес? Отсутствие вкуса?

– Что мы американцы.

Он мелодраматично вздыхает.

– Честное слово, Анна. Ты должна преодолеть это.

– Я просто не хочу никого обидеть. Слышала, французы легко обижаются.

– Сейчас ты не обижаешь никого, кроме меня.

– А что насчет нее? – я указываю на женщину средних лет в шортах цвета хаки и вязаном топе со звездами и полосками. К ее поясу прицеплена камера, и она спорит с мужчиной в панаме. Вероятно, со своим мужем.

– Невероятно оскорбительно.

– Я не об этом. Неужели не бросается в глаза, что я такая же?

– Учитывая, что она носит американский флаг, я бы рискнул сказать «нет», – он закусывает ноготь на большом пальце. – Слушай. Кажется, я придумал решение твоей проблемы, но тебе придется подождать. Просто пообещай, что перестанешь просить сравнивать тебя с пятидесятилетними дамочками, и тогда я обо всем позабочусь.

– Как? Что ты сделаешь? Подаришь мне французский паспорт?

Сент-Клэр фыркает.

– Я не говорил, что превращу тебя во француженку, – я открываю рот, чтобы возразить, но он перебивает. – Договорились?

– Договорились, – неловко соглашаюсь я. – Надеюсь, оно того стоит.

– О, определенно стоит, – Сент-Клэр выглядит таким самодовольным, что я уже собираюсь его осадить, но тут понимаю, что больше не вижу здание нашей школы.

Не могу поверить. Он совсем отвлек меня.

Мне требуется время, чтобы распознать симптомы, но моя походка пружинит, а в животе будто порхают бабочки. В конце концов я рада, что выбралась в город!

– Так куда мы направляемся? – не могу сдержать энтузиазм в голосе. – К Сене? Я знаю, что она где-то недалеко. Мы будем сидеть на берегу реки?

– Ничего не скажу. Просто шагай вперед.

Я послушно следую за ним. Что со мной не так? Уже дважды за вечер я позволяю ему удерживать меня в томительном ожидании.

– О! Сначала ты должна увидеть это, – Сент-Клэр хватает меня за руку и тащит на другую сторону улицы. Разъяренный водитель скутера жалобно сигналит нам, и я покатываюсь со смеху.

– Подожди, что… – и тут я забываю, как дышать.

Мы стоим перед огромным собором. Четыре внушительные колонны поддерживают готический фасад с искусными статуями, витражными окнами и замысловатой резьбой. Узкая колокольня устремляется в чернильную темноту ночного неба.

– Что это? – шепчу я. – Это что-то известное? Я могла о нем слышать?

– Это моя церковь.

– Ты ходишь сюда? – удивленно спрашиваю я. Он не похож на того, кто посещает церковь.

– Нет, – он кивает на каменную табличку, побуждая меня прочитать ее.

– Сент-Этьен Дю Мон. Эй! Сент-Этьен.

Он растягивает губы в улыбке.

– Я всегда относился к этому месту немного собственнически. Мама еще в детстве приводила меня сюда. Мы устраивали пикник и ели прямо здесь, на ступеньках. Иногда она брала с собой альбом и рисовала голубей и такси.

– Твоя мама – художница?

– Да. Ее работы представлены в Нью-Йоркском музее современного искусства, – в его голосе столько гордости, и я невольно вспоминаю, что однажды Мередит упомянула: Сент-Клэр восхищается Джошем, потому что тот умеет прекрасно рисовать. И что отец Сент-Клэра владеет двумя художественными галереями. И что он сам в этом семестре посещает курс в художественной студии. Вслух спрашиваю, не художник ли он.

Сент-Клэр пожимает плечами.

– Не совсем. Но хотел бы им быть. Мама не передала мне этот талант, только чувство восхищения. Джош рисует намного лучше меня. Как и Рашми, если уж на то пошло.

– Вы с ней очень близки? С твоей мамой?

– Я ее очень люблю, – он признается в этом как ни в чем не бывало, без намека на юношеский стыд или стеснение.

Мы стоим перед двойными дверями собора и смотрим вверх, все выше и выше. Я представляю, как моя мама вводит данные, опираясь на снимки черепах, в наш домашний компьютер; ее привычное вечернее занятие. Вот только в Атланте еще не вечер. Возможно, прямо сейчас она покупает продукты. Или гуляет по берегу реки Чаттахучи. Или смотрит «Империя наносит ответный удар» с Шоном. Я понятия не имею, чем она сейчас занята, и это меня беспокоит.

Наконец Сент-Клэр нарушает затянувшуюся тишину.

– Пойдем. Нам еще есть, что посмотреть.

Чем дальше мы продвигаемся, тем больше людей становится на улицах Парижа. Сент-Клэр рассказывает о своей маме, как она готовит оладьи с шоколадной крошкой на обед и запеканку с тунцом на завтрак. Как она раскрасила каждую комнату своей квартиры в разные цвета радуги. Как она коллекционирует опечатки в своем имени в письмах спама. Но он даже не упоминает о своем отце.

Мы минуем еще одно громадное сооружение, напоминающее руины средневекового замка.

– Боже, тут же повсюду история, – восхищенно оглядываюсь я. – Что это за место? Мы можем войти?

– Музей, и, конечно, можем. Но не сегодня. Думаю, он уже закрыт, – добавляет он.

– Ах. Да, разумеется.

Стараюсь не показывать свое разочарование.

Сент-Клэр усмехается.

– Это только первая учебная неделя. У нас есть все время мира, чтобы посетить твой музей.

У нас. Почему-то все мое нутро сжимается. Сент-Клэр и я. Я и Сент-Клэр.

Вскоре мы входим в район, еще более наполненный туристами, чем наш округ, битком набитый шумными ресторанами, магазинчиками и отелями. Повсюду раздаются голоса уличных торговцев, кричащих по-английски:

– Кус-кус! Вы любите кус-кус?

И дороги здесь такие узкие, что машинам по ним не проехать. Мы идем посреди улицы, проталкиваясь сквозь толпу. Все это напоминает карнавал.

– Где мы? – хотелось бы мне не задавать так много вопросов.

– Между рю Сен-Мишель и Сен-Жак.

Я стреляю в него взглядом.

– «Рю» значит «улица». И мы все еще в латинском квартале.

– Правда? Но мы шли целых…

– Десять? Пятнадцать минут? – поддразнивает меня он.

Очевидно, что лондонцы или парижане, или кем бы он себя ни считал, не привыкли к славе владельцев авто. Я скучаю по своей машине, несмотря на проблемы с мотором. И отсутствие кондиционера. И сломанный динамик. Я рассказываю Сент-Клэру об этом, а в ответ удостаиваюсь снисходительной улыбки.

– Будь она у тебя здесь, все равно бы не принесла никакой пользы. Во Франции запрещено водить автомобиль, если тебе нет восемнадцати.

– Тогда ты бы смог нас возить, – тут же ответила я.

– Нет, не смог бы.

– Ты сказал, что у тебя был день рождения! Так и знала, что врешь, никто бы…

– Дело не в этом, – смеется Сент-Клэр. – Я не умею водить.

– Серьезно? – у меня не получается сдержать злобную ухмылку, расползающуюся по лицу. – Хочешь сказать, я умею делать что-то, чего не умеешь ты?

Он улыбается в ответ.

– Шокирующе, правда? Но у меня никогда не возникало потребности. Мне вполне достаточно общественного транспорта и здесь, и в Сан-Франциско, и в Лондоне.

– Вполне достаточно.

– Замолчи, – он снова смеется. – Кстати, знаешь, почему это место называют Латинским кварталом?

Я вопросительно приподнимаю бровь.

– Несколько веков назад студенты Сорбонны – это там, – показывает он рукой. – Один из старейших университетов мира. В общем, студенты Сорбонны учились и говорили друг с другом исключительно на латыни. И название прижилось.

На мгновение повисает тишина.

– Так и было? Это вся история?

– Да. Боже, ты права. Это полная ахинея.

Я обхожу еще одного надоедливого уличного торговца.

– Ахинея?

– Ерунда. Хрень. Дерьмо.

Ахинея. О, небеса, это мило.

Мы заворачиваем за угол и – вот она – река Сена. Огни города покачиваются в ряби на поверхности воды. Я втягиваю носом воздух. Он великолепен. Вдоль берега прогуливаются парочки, а книготорговцы выставляют грязные картонные коробки с книгами в мягких обложках и старыми выпусками популярных журналов. Мужчина с рыжей бородой бренчит на гитаре и напевает грустную песню. Мы слушаем его пару минут, и Сент-Клэр бросает несколько евро в футляр для гитары.

А потом, когда мы снова оборачиваемся к реке, я вижу его.

Нотр-Дам.

Разумеется, я узнаю его по фотографиям. Но если Сент-Этьен – это большой собор, он ничто, НИЧТО по сравнению с Нотр-дамом. Сооружение напоминает огромный корабль, плывущий вниз по течению. Массивный. Громадный. Величественный. Его подсветка абсурдно напоминает мне Мир Диснея, но это гораздо более волшебное место, чем все, что мог придумать Уолт. Ветви зеленых лиан спускаются по стенам в воду, завершая сказочный облик.

Я медленно выдыхаю.

– Это прекрасно.

Сент-Клэр пристально наблюдает за мной.

– Никогда не видела ничего подобного, – не представляю, что еще можно сказать.

Нам осталось только пересечь мост, чтобы добраться до места. Я и не знала, что Нотр-Дам был построен на острове. Сент-Клэр говорит, что мы направляемся на Île de la Cité, остров Ситэ, и это старейший район Парижа. Под нами мерцает Сена, глубокая и зеленая, а под мостом скользит лодка, увешанная огоньками. Я заглядываю за край моста.

– Посмотри! Этот парень в стельку пьян. Он точно свалится за бо… – я оглядываюсь и вижу, что Сент-Клэр бредет по дороге, в нескольких футах от края моста.

На мгновение я сбита с толку. А затем меня озаряет.

– Что? Ты ведь не боишься высоты?

Сент-Клэр смотрит перед собой, на освещенный силуэт Нотр-Дама.

– Я просто не понимаю, зачем стоять на краю, когда прямо перед тобой есть достаточно свободного места для прогулки.

– Ах, так значит все дело в свободном месте?

– Прекрати, или я начну проверять твои знания о Распутине. Или о французском спряжении глаголов.

Я перегибаюсь через край и притворяюсь, что теряю равновесие. Сент-Клэр бледнеет на глазах.

– Нет! Не надо! – он протягивает руки, словно собираясь меня спасти, затем хватается за живот, будто его сейчас вырвет.

– Прости! – я отпрыгиваю от края. – Прости, я не знала, что все настолько плохо.

Он машет рукой, призывая меня помолчать. Другой рукой все еще цепляется за живот.

– Прости, – спустя мгновение повторяю я.

– Идем, – голос Сент-Клэра звучит раздраженно, будто это я нас задерживаю. Он указывает на Нотр-Дам. – Я не поэтому привел тебя сюда.

Мне сложно представить, что может оказаться лучше Нотр-Дама.

– Мы не зайдем внутрь?

– Закрыто. У нас еще будет достаточно времени, чтобы заглянуть сюда позже, помнишь? – Сент-Клэр ведет меня во двор, и я пользуюсь возможностью насладиться видом его зада. Каллипига. Все же есть кое-что лучше, чем Нотр-Дам.

– Здесь, – говорит он.