Интересно, а голова у меня прошла от того, что «цитрамон» подействовал, или от страха? И главное – сонливости как не бывало. Но с этим как раз все ясно, после такой жути я, наверное, еще неделю спать не смогу. Хорошо хоть штаны не намочил, вот стыдобища бы была!

– Твой путь и так не прост, – прогудел умрун. – Он представляет собой узкую тропинку между Жизнью и Смертью, и если ты с нее сойдешь, то обратно уже не вернешься. А ты, вместо того чтобы смотреть под ноги, еще и повязку на глаза надеть пробуешь. Не испытывай судьбу, ведьмак, она щедра лишь до поры до времени.

Вот тоже вопрос – чего он так обо мне печется? Сам сто раз говорил о том, что я его развлекатель – и не более. Мол – твое существование для меня не значимее пылинки, танцующей в лунном луче. А сейчас как отец родной поучает. Бескорыстия в мире Ночи нет и никогда не будет, значит…

Значит – что? Пока ответа нет. Но искать его нужно. Хотя бы для того, чтобы понять, кем я для Костяного Царя являюсь на самом деле.

Или чем.

– Знаю. – Я потер горло, на котором наверняка еще долго будут видны отпечатки пальцев. – И про тропинку, и про судьбу. Просто не все сразу получается так, как хочется. Но наглеть я и не думал, что вы?

– Н-да? – призадумался умрун. – А мне уж было показалось… Ладно, пошли к могиле. Майские ночи короткие, не успело солнце сесть, как обратно на небо лезет. «Зори целуются», так когда-то смертные про это время говорили.

Могила отцеубийцы, как он и говорил мне в нашу прошлую встречу, в самом деле оказалась не так и далеко от его трона. Я, кстати, вспомнил эту могилу, поскольку тут пару раз бывал. И еще припомнил неприятный озноб, который тогда пробегал по моей спине. Теперь понятно почему. Мерзкое местечко, оно просто-таки провоняло злобой и отчаянием.

– Ну вот. – Костяной Царь показал мне когтем на скукожившиеся белесые цветочки, еле держащиеся на желтоватых стебельках.

И это «зверобой»? Сроду бы не сказал. Между этой бледной немощью и его ярко-желто-зеленым луговым сородичем разница такая же, как между трубой и валторной.

Но не это главное. Что-то тут не так. Не скажу, что именно, но у меня есть четкое ощущение неправильности происходящего. И еще – нависшей угрозы. Нечто невероятно злобное находится совсем рядом со мной, и не впивается мне в глотку только потому, что его сдерживает некий запрет.

– Рви, – велел умрун. – Чего ждешь?

– Не-а, – покачал головой я. – Не стану. Эта могила не пуста. Там кто-то есть.

– Молодец, – усмехнулся Костяной Царь. – Учуял или догадался?

– И то, и другое, – выдохнул я. – То есть – он там?

– Там, там, – подтвердил умрун. – Уж, почитай, лет сто. И лежать ему до той поры, пока последний гвоздь его гроба не станет ржавой трухой, последнюю кость его тела не сточат черви, а надгробный камень не уйдет под землю целиком. А это – долго. Очень долго.

Ишь ты! Гвозди, кости – это ерунда, органика, сотня-полторы лет, и нет их. Но вот камень – это да. Это сильно.

– Вылезай уж, – приказал умрун. – Покажись гостю. И не скрипи зубами, он не по ним.

Все-таки это оказался призрак. Я уж, если честно, начал ждать некоей голливудщины, руки, вылезающей из-под земли, и всего такого прочего. Но – нет. Просто призрак. Правда, мерзкий донельзя, чем-то напомнивший мне пакостного перерожденца из зернохранилища. В первую очередь – чернотой внутри, там, где у человека желудок находится.

Может, правы японцы, и душа живет в животе? Если да, то у этого господина она вконец прогнила.

– Ишь как он на тебя смотрит, – чуть ли не с одобрением заметил Хозяин. – Так бы и сожрал. Верно ведь? Сожрал бы?

– Сожрал, – подтвердил призрак, алчно буровя пустыми глазами мой кадык. – Всю кровь высосал бы! И душу… Душу!

– Не хочешь его отпустить? – вдруг предложил умрун. – Я разрешаю. Сам посуди – раскаяния от эдакого негодяя ждать не приходится, он закоснел в злобе. А ну какого случайного прохожего сюда занесет, и тот с его могилы хоть листик поднимет? Тогда тому человеку беды не миновать.

– Значит, судьба у него невезучая, – и не подумал соглашаться я. – Плюс – нечего просто так, без дела, по кладбищам шляться. Это не парк, тут аттракционов нет и мороженым не торгуют.

Костяной царь наклонился к могиле, шепнул себе под нос нечто неразборчивое, как видно, некий заговор, без которого эту травку не возьмешь, после сорвал десяток стебельков «зверобоя» и протянул их мне.

– Бери. И не забудь – сила в стеблях, а не в цветках. С дозировкой аккуратней. Этот негодяй силен, как ты видишь, в нем много загробной злобы. Если ошибешься, то отведавший зелья может навсегда потерять часть своей сути, зато приобрести кое-какие склонности вот этого мерзавца. Например, может пойти и кого-нибудь убить. Просто потому, что это покажется ему нормальным поступком.

– Ясно. – Я убрал зверобой в заранее приготовленный пакетик. – И сразу в тему – вы мне еще обещали дать заговор, который устраняет последствия этого отвара?

– Обещал – продиктую, – кивнул умрун и обратился к отцеубийце: – Постоял на земле? Поглядел на небо? И все, давай обратно, еще лет на десять.

– Отпу-усти-и-и! – проскулил призрак, глядя на меня. – Отслужу!

– Давай-давай, – убрал я пакетик в карман. – Вали в могилу. И скажи «спасибо» за то, что мне трава с нее была нужна, без этого бы ты вообще на белый свет не вылез. Я же знаю, каково твое наказание. Тебе заповедано веками пребывать во тьме, без надежды на помилование.

Ох как он на меня глянул перед тем, как снова под землю уйти. Страшное дело! Прямо мороз по коже прошел.

– Может, не так все плохо, – подытожил Хозяин Кладбища. – И я могу ошибаться. Ну ладно, ведьмак. Дело сделали, пошли, продолжим беседу.

Глава вторая

А вот дальнейший разговор с умруном у нас не задался, что меня очень расстроило. Он ходил кругами, изрекал какие-то непонятные фразы, в которых, несомненно, имелось второе дно, но нащупать это самое дно, распознать его, мне никак не удавалось. То ли ума не доставало, то ли знаний, то ли усталость начала сказываться.

Впрочем, удивителен сам факт того, что это существо, от которого даже у меня, человека более-менее привычного, иногда мороз по коже пробегает, в этот раз предпочло кривые пути вместо прямой дороги. С чего бы? Раньше за ним ни деликатности, ни толерантности не замечалось. Он что думал, то и говорил, что хотел, то и делал. Потому что здесь, на кладбище, он царь и бог. Нет над ним другой власти – ни людской, ни духовной.

И даже сейчас, в машине, мне было немного неприятно от осознания того, что я его не понял. Костяной Царь – фигура, без которой мое существование станет куда более невеселым, и в плане знаний, и в плане безопасности, потому любая шероховатость в отношениях фатальна. Ну, может, я и сгустил краски, но только самую малость.

Это вон Вагнера можно послать куда подальше, и ничего для меня в системе координат не изменится. А умрун… Это совсем другая история.

Надо будет выспаться как следует, снова нагрянуть на кладбище и там расставить все по своим местам. На худой конец честно признаться, что я не так умен, как он обо мне думает, потому лучше прямо объяснить, что ему от меня нужно.

– Приехали, – снова заелозил по сидению Петр Францевич. – Я же говорил, что быстро доберемся, потому что утро. А вот вечером… С тех пор, как честным бизнесменам запретили проблесковые маячки приобретать, так сложно стало ездить. Вот зачем это сделали? Кому мы мешали?

И столько недоумения было в голосе этого человека, что я на секунду усомнился в том, что он так умен, как про него говорят. Ну невозможно же не осознавать абсурдность сказанного?

Или возможно? Может, просто он и ему подобные настолько привыкли жить с обычными россиянами вроде бы и в одной стране, но при этом в разных ее измерениях, что иные вещи им видятся в абсолютно другом свете? Ну вот не могут они понять, почему обычным людям не нравится, когда кто-то на них сверху поплевывает? Отчего им так дискомфортно?

Впрочем, делиться с ним этими мыслями я не стал, поскольку смысла в этом нет совершенно никакого. Сытый голодного не разумеет, я это за годы службы в банке отлично осознал. Иронизируй, не иронизируй – все одно результат не воспоследует, тебя просто не услышат. Потому я молча выбрался из остановившейся машины и, упершись руками в поясницу, потянулся, разминая затекшие мышцы.

А хорошо потомок ландскнехтов устроился. Ну оно и понятно – престижное направление, элитный район, серьезная клиентура. И хорошо мне знакомый запах больших денег. Больших, но чужих.

Утреннее почти летнее солнышко омывало своими лучами пять аккуратненьких трехэтажных корпусов, стоящих между хрестоматийными левитановскими березками. По вымощенным разноцветными плитками дорожкам неспешно трусило десятка полтора сильно немолодых, но при этом поджарых мужчин в «родных» костюмах «Боско», следуя за девицей-тренером с такими формами, что даже у меня, идейного противника спорта, появилось желание влиться в их ряды.

Еще тут имелись беседки, обвитые плющом, несколько фонтанов, глядя на которые местным пациентам так чудно размышлять не только о времени и о себе, но и о судьбах отечества, пара строений неясного назначения, то ли лаборатории, то ли корпуса для проживания обслуживающего персонала, и много чего другого. Территория позволяла. Иной аэропорт куда меньше места занимает, чем эта небольшая частная клиника.

В такой больничке полежать, это как в хороший отель съездить, скажу я вам. Не удивлюсь, если тут еще и бассейн с морской водой есть.

– Впечатляет? – уточнил у меня Петр Францевич. – Наше с Яной детище. Если бы вы знали, сколько мы сюда сил вложили, сколько души, сколько нервов.

– И сколько денег, – продолжил я иронично.

– Само собой, – и не подумал обижаться Вагнер. – Причем своих, а не заемных. Никаких дотаций, никаких субсидий, исключительно личный капитал.

Нет, надо мне выспаться. Собственно, чего я на него накинуться решил? Делает мужик свой бизнес, и делает. В конце-то концов, не наркотой же торгует, и не дурочек малолетних в Турцию продает для постельных утех? Ну а что до отстраненности данного места от широких народных масс, так подобное всегда было, есть и будет. Можно подумать, что в советское время вожди в районную поликлинику ходили.

– Нам в четвертый корпус, – сообщил мне Вагнер. – У нас там инфекционное отделение.

– Хм… – озадачился я. – Про «инфекционку» вы не упоминали. Если честно, нет у меня желания какую-нибудь заковыристую хворь подхватить, из числа тех, что воздушно-капельным путем передаются.

– Не подхватите, – успокоил меня Петр Францевич. – Просто внешний вид Руслана, он… Специфичен. По этой причине мы именно туда его и определили. Собственно, Руслан один занимает весь этаж, других пациентов там нет. Но его болезнь не носит инфекционный характер, в этом можете быть уверены. Лучшие врачи Москвы уже составили свое суждение по этому поводу, про анализы я и не упоминаю.

– Хорошо, – согласился я и снова зевнул. – Скажите, а кофе в вашем заведении есть? Засыпаю просто на ходу. Так сказать – полцарства за «Нескафе».

– Найдется, – с достоинством ответил Вагнер, а после усмехнулся. – Правда, не для всех. Гипертоникам, к примеру, его не видать как своих глаз, даже за деньги.

– Ну вопрос всегда только в сумме, – усмехнулся я.

– У меня персонал вышколен будь здоров, – покачал у моего носа указательным пальцем Вагнер. – Разумеется, прецеденты были, но нарушители вылетали с «волчьим билетом», их после этого даже в аптечный киоск на работу не брали. А оставшиеся точно знают – если что, никакие мольбы не спасут. Но у вас, мой друг, вряд ли обнаружатся проблемы с сердцем и давлением, не так ли? Кстати, не желаете после кардиограмму сделать? У нас отличное оборудование, в Германии на заказ изготовили.