Царские слуги (страница 4)
Боярыня испуганно перекрестилась и приказала кому-то открыть задвижки на волоковых оконцах – небольших прорезях в стене, сквозь которые дурные запахи потихоньку вытягивались на улицу. Стало чуть полегче, хотя для полного очищения воздуха следовало убрать стену целиком – вместе с попугаями и нищими.
Прасковью Федоровну доктор застал за всегдашним занятием. Царица неторопливо вышивала серебром по бархату и слушала бормотание сказительницы – мрачной старухи, одетой во все черное. Сама Прасковья Федоровна была наряжена в роскошнейший золотой шушун – тяжелый расклешенный сарафан с откидными рукавами. На соболиный воротник ниспадали толстые темные косы. «Мех – в такую жару, – ужаснулся доктор. – Надо с этим разобраться, перегрев для нее опасен… Но теперь это уже неважно».
Сказочница при виде гостя примолкла, устремив подозрительный взор на его всклокоченный парик. Молодая царица подняла на доктора светлые и круглые, как у рыбки, глаза и отложила вышивание в сторону. На полном лице расцвела приветливая улыбка. Фарфоровая кожа отливала жемчугом. Прасковья Федоровна была миловидной, добродушной молодой женщиной, но этим ее достоинства и ограничивались.
– Ваше величество, – доктор вежливо поклонился, – позвольте выразить вам свое восхищение – вы прекрасны, как богиня утренней зари.
Прасковья Федоровна оживилась и кокетливо откинула косу за спину:
– С чем пожаловали, Лаврентий Алферович? Снова лечить меня будете?
Блументрост откашлялся.
– Наши процедуры, Прасковья Федоровна, подошли к концу.
– Так значит, я здорова? – обрадовалась царица. – Значит, теперь я смогу подарить государю Иоанну Алексеевичу наследника долгожданного?
Заохали мамки с няньками, возрадовались изо всех сил, закружились по комнате яркими вихрями, сметая пышными сарафанами все на своем пути. Даже мрачная сказочница просветлела, давай бить благодарственные поклоны иконам в красном углу. Всеобщее ликование, как пожар, охватывало одну комнату за другой, терем закипал весельем, как большой самовар.
– Постойте, ваше величество! – крикнул Блументрост, пересиливая несусветный гвалт. – Дело не в этом. А ну тихо все! – рыкнул он на ближайших плясунов.
– Что, что такое? – растерялась царица, поднимаясь со скамьи и делая знак всем замолчать.
– Пусть сперва все выйдут, – потребовал доктор. – Не их это ума дело.
Мамки с няньками торопливо зашелестели к выходу. Рядом с Прасковьей осталась только черная сказочница. Блументрост шикнул на нее, отгоняя к окну, и подошел к царице поближе:
– Сегодня меня позвала государыня Софья Алексеевна…
Прасковья от одних этих слов сделалась серой, как осеннее небо.
– Она сказала, что дольше ждать не может, – с трудом продолжил Блументрост. – Пятый год пошел, а наследника все нет. Мне, царскому лекарю, пришлось признать свое бессилие. Я не смог добиться с вами никакого результата. Все назначенные мной процедуры, все выписанные мной лекарства оказались бесполезны. Я не смог вылечить вас от бесплодия. Увы. В разговоре с Софьей Алексеевной я был вынужден подтвердить, что ничем не могу помочь вашему величеству.
– Но… Как же теперь? – затравленно спросила царица, хлопая длинными ресницами. – Что со мной будет?
Блументрост с жалостью посмотрел на Прасковью. Ему показалось, что она мгновенно постарела на двадцать лет.
– Впереди монастырь. Я решил сам вам об этом сказать, чтобы вы успели собраться. И еще кое-что. – Семидесятилетний доктор снял парик и устало вытер лысину от пота. – Простите меня, Прасковья Федоровна. Я всю жизнь занимаюсь врачеванием, но я так и не понял, почему с вами ничего не получилось. Мы сделали всё. Зверобой привозили из Сибири, солодовый корень из Воронежа, черемицу собирали в Коломне, чечуйную траву в Казани, можжевеловые ягоды в Костроме. Испытали лечение ртутью и нефтью, а ведь эти новинки дали превосходные результаты с пациентами из стрелецкого полка… Я консультировался с коллегами из немецких университетов, они также в недоумении… Не понимаю. Ваш случай останется для меня навсегда медицинской загадкой. Простите меня, если сможете, Прасковья Федоровна.
Царица начала тихо всхлипывать, потом опустилась на скамью и разрыдалась. Сказительница, мелко крестясь на иконы, бормотала слова молитвы.
– Но государь… Иоанн Алексеевич… Он любит меня! Государь не даст свою женушку в обиду! – Царицыны слезы заливали соболий воротник. Не придется теперь Прасковье ходить в соболях, с грустью подумал доктор.
– Государь бессилен, – коротко отозвался Блументрост. – Все решает Софья Алексеевна, и ей нужен маленький наследник, чтобы не пустить на трон Петра Алексеевича. Софья Алексеевна уже подбирает Иоанну Алексеевичу новую жену.
Прасковья внезапно перестала реветь и вскочила со скамьи. Светлые глаза ее горели решимостью.
– Новую жену? Ах так? – Царица топнула нарядной ножкой. – Ладно, тогда я вам во всем признаюсь, Лаврентий Алферыч!
– Нет! – глухо застонала сказительница.
Доктор бросил удивленный взгляд на старуху. Та выпрямилась, расправила костлявые плечи, морщинистое лицо исказилось гримасой ненависти.
– Не делай этого, матушка, не раскрывай душу дьявольскому посланнику! – увещевала сказительница. – Он утянет тебя за собой в свое темное царство!
– Вас из дас? – от недоумения Блументрост перешел на родной язык. – Что происходит?
– Сглазит, ей-богу, сглазит! – бубнила сказительница, тыча костлявым пальцем в доктора. – Дьявольское отродье!
– Разве можно меня еще больше сглазить? – горько расхохоталась Прасковья. – Нет, всё расскажу, а там гори всё синим пламенем! – Она отбросила косы за спину. – Доктор, за пять лет я ни разу не принимала ваши лекарства! Ни единого порошочка не выпила, ни одной примочки не сделала!
– Как это? – растерялся Блументрост.
– А вот так! – уже тише сказала Прасковья. – Я все в печке сжигала, а вам говорила, что лечусь. Об этом никто не знал, только матушка Агафья.
Царица кивнула на черную старуху – а та вся насупилась, нахохлилась, как ворона.
– Так вот почему лечение было таким неэффективным – потому что никакого лечения и вовсе не было… – Доктор обескураженно потер лысину. Потом стал допытываться: – Но почему, Прасковья Федоровна? Почему вы не исполняли мои предписания?
– Матушка Агафья сказала, что дьявольские зелья нельзя даже в руки брать, не то что в рот, – призналась Прасковья, потупив взор. – Только святой водой дозволено лечиться. И уж я пила-пила святую воду, пила-пила, из ушей она у меня льется! И травку матушкину ела целыми днями, ух, видеть ее больше не могу, эту травку!
– Какую еще травку? – с подозрением уточнил Блументрост.
Сказительница заскрипела из угла:
– Трава осот, растёт она красивая, светлая, листочки кругленькие, будто денежки, высотою в пядь, цветом разная. А растет та трава кустами по плодородным местам на опушках; та трава кому покажется, а кому и нет…
– Понятно, – сказал Блументрост. – Знахарство тут у вас процветает, как я погляжу. И это в самом сердце просвещенного Кремля!
Доктор вздохнул. На душе почему-то стало светло. Главная медицинская загадка всей его жизни, тайна, не дававшая спать по ночам, вдруг раскрылась до смешного просто.
Кажется, только теперь он понял Россию до конца, хотя и провел здесь треть жизни.
Он вновь накрыл лысину париком. Медлить было нельзя.
– Вот что, Прасковья Федоровна. Вы правильно и мужественно поступили, признавшись мне во всем. Прямо сейчас я пойду к Софье Алексеевне, попрошу ее повременить с монастырем еще немного. Она не откажет старому другу. Придется рассказать ей всё как есть, уж не обессудьте, ваше величество!
– Нет, только не это! – захныкала Прасковья.
– Придется потерпеть краткий гнев государыни! – прикрикнул доктор. – Или вам в келью охота заселиться?
– Неохота, – промямлила царица.
– Хорошо, – продолжил Блументрост. – Матушку Агафью отселите подальше от себя. – Сказительница всплеснула руками. – Вам, моя дорогая, доверия больше нет! – сурово сказал доктор. – А к вам, Прасковья Федоровна, я приставлю одну достойную боярыню, жену лекаря из Аптекарского приказа, и вы при ней немедленно начнете принимать все порошки, которые я вам назначил еще пять лет назад.
Царица уныло кивнула.
Доктор заспешил – нужно было срочно попасть к Софье Алексеевне. Как же все-таки приятно быть мойрой Клото, прядущей нити, возвращающей к жизни!
Уже взявшись за ручку двери, Блументрост кое-что вспомнил и обернулся:
– Я вас умоляю, Прасковья Федоровна, переоденьтесь в легкий сарафан. Вам сейчас никак нельзя перегреваться. Впереди – ответственное дело. Рождение наследника русского престола!
Петр I и токарь Нартов
Петр I Алексеевич (годы правления: 1682–1725)
Пётр был глубоко несчастным человеком. «Едва ли кто из государей, – говорил он своему сподвижнику Петру Андреевичу Толстому, – сносил столько бед и напастей, как я. От сестры был гоним до зела: она была хитра и зла. Монахине (первой жене Евдокии) несносен: она была глупа. Сын меня ненавидит: он упрям. Страдаю, – жаловался этот сильный человек, – а все за отечество». Пережитая в детстве психологическая травма – восстание стрельцов – наложила отпечаток на всю жизнь Петра и повлияла на каждое его решение. Отсюда – и шокирующая жестокость царя, и его хаотичная личная жизнь. Отдохновение Петр находил лишь в физическом труде: у него даже была личная дворцовая «токарня», – а его лучшими друзьями были простые мастера, которых он уважал гораздо больше, чем любого самого знатного дворянина.