Семнадцать лет назад в Дигоне маленький сын владельца кожевенной мастерской тайком пробрался в темное помещение с крепко пахнущими бочками, куда ему строго-настрого было запрещено входить. Дигон всегда славился мехами и кожами, посему и дубильных, и кожевенных производств там было в избытке. Так вот, мальчишка, оставшись один, с интересом сунул нос в бочку с дубильными веществами да и поскользнулся. С испугу, падая на пол рядом, выпустил сырую детскую магию прямо в бочку с танином.

И вроде бы ничего страшного не произошло, если бы на следующий день специально приглашенный работник с высоким уровнем магии не ускорил бы химические процессы на производстве, подгорячив бочки своей магией. А потом в процесс вмешалась ма-а-аленькая ядовитая мушка, которая залетела невесть откуда и упала прямо в чан.

Взрыв был грандиозным. Две магии – два «разлагающих» ингредиента, капля мушиного яда, танин, соки клещевины… Вещество, которое получилось вследствие такого эксперимента, обладало чудными свойствами. Во-первых, оно убивало. Во-вторых, убивало быстро. В-третьих, не имело цвета, запаха, вкуса. В четвертых, при высокой температуре взрывалось и уничтожало все живое в округе. И последнее, самое грандиозное – испарения получившегося вещества в малых дозах увеличивали магические и физические силы любого человека, притом пропорционально его изначальным данным. Скажем, высокий и сильный земледелец становился сильнее в десятки раз, слабый хиленький библиотекарь – в два-три раза. А «жаркокровные» Дигонцы физической слабостью не отличались.

Император – пока еще молодой, горячий, глупый, решил, что это его шанс по завоеванию мира. Если бы эту историю знала Вера, она бы сразу же вспомнила Урфина Джуса и его деревянных солдат. И подсказала бы императору Дигона, что такие вещи добром не заканчиваются.

Император же был чудовищно самоуверен и так же чудовищно глуп. Да и дигонцы, отличающиеся буйным нравом, далеко от него не ушли.

Дигон начал атаку единовременно и по всем фронтам, шокируя всех своих соседей. Пять долгих месяцев тянулись военные действия. Пять месяцев умирали люди. Пять месяцев дигонцы творили что хотели. Закончилось все полной капитуляцией Дигона, смертью императора, земельными компенсациями в адрес пострадавших стран. Не последнюю роль в поражении Дигона сыграл Дерек Ват Йет – он при помощи своей магии и целого штата толковых артефакторов полностью уничтожил ядовитых мошек, без которых повтор производства вещества становился невозможным. Да и на всех мирных договорах он присутствовал, внимательно следя зелеными, как бутылочное стекло, глазами за поджавшими хвосты представителями Дигона.

Дигойский мирный договор, который откатил развитие Дигона, не давал стране расти. Многие разорвали с ней торговлю, все внешние дела. И Дигон остался не у дел.

Но теперь сын своего погибшего отца, выпестованный и выращенный в тех же традициях, легко мог взять реванш.

Император Пилий прикусил листик мяты, хмыкнул, ощутив, как во рту разливается холодок. На месте сорванного мятного листочка уже вырастал новый. Прохладная магия богов заботливо окружала растение, наслаивалась на него, пока мятный куст не зацвел мелкими розовыми метелками. Пилий тронул ароматную ветку, с которой посыпалась мятная пыльца. А потом вырвал куст с корнем, отбросил его далеко. Магия обиженно полыхнула, оставляя мяту, и перетекла было в пространство, вслаиваясь в него. Но Пилий встал на ее пути, преградив магии путь. И она послушно влилась в его тело, растворилась в крови, в костях, стала частью императора. Сделала его магически совершенным, сильным, одаренным. Только что проснувшаяся магия Шестнадцати богов была очень, очень доверчива и щедро делилась со всеми живыми существами.

И очень зря.

***

Пилий, император Дигона, глубоко вздохнул, с удовольствием ощущая, как откликается ему его новая магия. Поднял руку, концентрируя желание в жесте. Воздух откликнулся ему послушно, закрутился в ветреный маленький вихрь на ладони и сразу же, повинуясь желанию человека, вырос в несколько раз. Взметнулись нежные лепестки миндаля.

Магия богов была послушной. Она влилась в глаза Пилия, делая его зрение острым, почти орлиным. Скользнула в разум, открывая перед императором Дигона мысли окружающих его людей. Один за другим раскрывались в его теле новые дары, и это было очень, очень приятно.

Источник сиял все так же нежно, ласково. Пилий, прищурив черный, как ягода бузины, глаз, жадно наблюдал за ним. Ему казалось, что стоит отвести взгляд, как источник испарится, исчезнет так же внезапно, как и появился. Но он, Пилий, конечно, этого не позволит. Такое чудо надо оберегать.

Белые, чуть искривленные зубы молодого императора зло скрипнули. Он был очень зол на Тирой, который пронюхал об источнике слишком рано, почти тогда же, когда его нашли люди императора, и тут же подал просительную ноту о полном доступе к нему. Еще чего! Пусть Пеор теперь давится слюнями от злости и беспомощности и думает о своем поведении вместе с этой своей куклой, Ват Йетом! Это же он, этот клятый Дерек Ват Йет убил его отца! Это он уничтожил императора Дигона, пусть это и не доказано. Ну не могли ядовитые мушки искусать взрослого человека до смерти! Не могли! Это он виноват во всем! Магия, откликаясь на настроение Пилия, сгустилась, стала горячей. Раскалилась под ногами императора земля, ссохлись от жара миндалевые лепестки, но Пилия это не остановило. От был в ярости. Никаких поблажек, доступов, никаких диалогов с убийцами. Судьба сама отдала в руки императора Дигона средство мести, и теперь надо, просто необходимо отомстить обидчикам его родины.

О том, что Дигон первый, не подумав как следует, внезапно объявил войну и уничтожил не одну сотню подданых Тироя и других государств, как-то не вспоминалось. Пилий хотел реванша, хотел вернуть утерянную мощь Дигона, отомстить за смерть отца. При этом он не думал о том, что не имеет на это никакого морального права. Ему попросту было плевать.

Дигонцы были ребятами очень консервативных взглядов. Во времена Шестнадцати они окопались на своих исконных территориях и не шли на контакт, молясь своим тотемам и вырезанным из дерева идолам. Свои традиции они свято и ревностно береги, правда, их верования с большим трудом допускали прогресс. Поэтому в Дигон никто особо не лез – дигонцы и по сей день считались пусть и немного отесанными, но все же дикарями.

Наверное, это и было причиной их неправильного ведения внешнеполитических и внутренних дел.

Но, как уже и говорилось, Пилий не считал, что делает что-то неправильное.

Поэтому он отдал распоряжения беречь источник пуще жизни и не спускать с него взгляда, а сам отправился прямиком в имперские мастерские – ему срочно требовалось посмотреть, на что способна его новая сила. К сожалению, дигонцы признавали только вещественные, материальные орудия, силу физическую, а не магическую. Так исторически сложилось, что Шестнадцать обделяли своими дарами и магией верящий в свои тотемы Дигон. А значит, нужно наделить этой чудной, сильной магией предметы и посмотреть, что из этого выйдет.

Император скакал на лошади – мобиль бы не проехал в такую глушь, да и в Дигоне мобилей было не так уж и много – с десятка два, не больше. Он скакал в окружении верных людей, личных защитников и клятвенников – тех, кто обещал служить императору, отдавая свою жизнь. Вокруг него витал нежный аромат свежей мяты – к копыту коня пристали нежные листочки.

Император Пилий же, купаясь в волнах свежего аромата, был очень воодушевлен: он пребывал в мечтах. Он планировал, как лучше вернуть свое и отобрать чужое. И, откровенно говоря, планировал молодой император так себе. Ему даже в голову не пришло отработать новый дар менталиста на своих людях, проверить, о чем они все думают, чего хотят, верны ли ему. Ведь если бы он это сделал, то был бы весьма удивлен. Например, конюший, который служил в имперской конюшне уже лет тридцать и следил за состоянием личных лошадей Пилия, был неплохим и одаренным менталистом, какие обычно водятся в Тирое. И этому конюшему очень хотелось черкнуть пару строк Дереку Ват Йету. Что он и не преминул сделать, едва оказавшись в конюшне. Неприметный стриж из меди и серебра – жуткая роскошь для Дигона, между прочим – взметнулся в темнеющее небо. Одна из самых быстрых почтовых птиц традиционно была у шпионов.

На следующее утро птица уже стучала в окно Дерека Ват Йета серебряным тоненьким крылом.

***

Залитый солнцем сад. Зеленая трава такая яркая, что по ней страшно ступать. Жарко. На верхушке дерева алеют, наливаются соком вишни. Нижние ветки давно ободраны братом и сестрами и их гувернантками.

Круглолицая девчушка в простом платьице и в фартучке на милых завязках смотрит, прищурясь от солнца, на аппетитные, явно сладкие ягоды.

Дерек же ловит ее взгляд. Он чувствует, как рвется из него магия, как стремится сделать для нее все, чего бы она не пожелала. Она наполняет его, распирает грудь, и кожа горит от нее. И Дерек поддается, выпускает ее – такую горячую, такую могущественную.

– Подставь ладони и закрой глаза, – шепчет он, хитро улыбаясь.

Девчушка тихо смеется, но слушается. В ее раскрытые ладони падают теплые от солнца гладкие ягоды, собранные выпущенной Дереком магией.

А потом они едят вишни. Ее ладошки все в красных пятнах сока. Вишневый сок вокруг губ, на щеках, на кистях и запястьях. Дети похожи на веселых вурдалаков – улыбаются друг другу красными от вишен зубами.

Счастливо бьется сердце, в груди вместо привычного холодка – ласковое тепло, умиротворение, покой.

…Дерек Ват Йет проснулся рывком, ощутив, что что-то не так. И точно. Тьма, реагируя на сон, выпустила щупальца в окно, в сад. Искала вишни, подчиняясь бессознательному желанию спящего Ват Йета. Вот гадина! Дал один раз слабину!

Загнав усилием воли тьму обратно под кожу, Ват Йет встал с дивана – он уснул там же, где и темная – в гостиной. Следил за ней и сам не заметил, как уснул сам. Неудивительно – он все же человек, ему требуется сон.

– Тук-тук.

В окно кабинета постучал металлический клюв. Дерек Ват Йет поспешил принять почту. Он очень ждал хороших новостей. Увы, хороших новостей пока не предвиделось. Император Дигона уже влез всеми паучьими лапками в источник.

Дерек Ват Йет выругался. Он рассчитывал, что недалекий правитель не будет самолично лезть в то, о чем совершенно ничего не знает. Увы, ожидания не оправдались. И почему источник на территории этих дикарей?! Сколько же от этого проблем…

И нежный сон, и темная, и разгулявшаяся тьма были позабыты. Дерек Ват Йет снова был прежним собой – профессионалом без проблеска человечности.

***

Под старыми липами – крыльцо. Мокрое, темное от старости. Из крепкой лиственницы, на века. К крыльцу прилипли клейкие медовые цветочки, попадавшие с деревьев. В воздухе сладко пахнет дождем, мокрым разнотравьем, липовым нектаром. Покой, умиротворение, предвкушение чего-то хорошего. Маленькая пятка на влажной половице, скрип, еще скрип. Дерево скрипит, и маленькие пяточки пляшут, стараясь наступать на крыльцо потише, но это не помогает.

– Да не скрипи ты! – не выдерживаю я и открываю глаза. Сна как не бывало. Дерек сидит за столом и пишет, да так быстро, что карандаши, которые тут в ходу, скрипят. Он обернулся ко мне сразу же. И как понял, что я уже не сплю?

– Хорошо, что ты проснулась сама. Присоединяйся. Надо очень много писать. Времени нет. Как закончим, поговорим.

Голос Дерека Ват Йета отпечатывается во мне, как в сырой глине – каждый звук, каждая проговоренная им буква меня волновали. Даже его равнодушные интонации. Как-то раньше за собой такого стремления к мужским объятиям не замечала…

Вокруг сердца напоминающе сжался холодок, и я все вспомнила. Одномоментно. И тьму, то есть, богиню, и ее смерть, и даже песню, которую она пела, могла бы воспроизвести. Холодок у сердца стал отчетливее, но он не был неприятным. Скорее, ободряющим.

– Умойся и выпей кофе. Только быстро, – сказал Ват Йет, снова берясь за карандаш и погружаясь в писанину. Я растерянно смотрела на его спину, на локоть, который то и дело соскакивал с края стола, на сильную шею. И вдруг каким-то импульсом от сердца захотела его обнять. Погладить, прижать к себе, пожалеть. Может быть, принести чашечку кофе или мороженого, нежно улыбнуться, озорно взлохматить волосы, чтобы…

Так! Стоп!