Тьма терзала его долго. Дереку потом казалось, что прошли недели, а на самом деле все длилось одну летнюю ночь и пару часов сверху.

И в эти часы Ват Йет несколько раз едва не потерял контроль над тьмой, несколько раз едва не отпустил ее на волю, но каждый раз каким-то чудом удерживался. И в последние часы мучений, уже под утро, когда тьма начала уставать, брал себя под контроль. Он отсекал все лишнее, выжигал волей и магией каждый образ, каждый жест, который вызывал в нем эмоции. Валяясь на холодном полу с мокрым от слез лицом, он возвращал себе – себя, загоняя тьму в подпол, за стену. Он выстраивал эту стену скрупулезно, тщательно, внимательно, латал бреши, виной которым была темная. Он загонял чувства глубоко, далеко, низводил их до низменных желаний, а потом просто уничтожал. Он даже сам себе выжег магией из памяти крошечные эпизоды, на которые реагировала тьма. Это было так больно, что он потом, скукожившись, тяжело дышал и прикусывал зубами руку, чтобы не заорать на весь дворец.

Дерек Ват Йет уже переживал нечто подобное однажды, но только подобное. В прошлый раз, будучи юнцом, от не выдержал давления и отпустил свою тьму на свободу, но он помнил, как сложно было потом взять ее на поводок. Сейчас было в сотни, нет, в тысячи раз сложнее.

Но он справился. Он теперь не подросток, он сильный мужчина с горячей мощной магией. Холодный, пустой, равнодушный, со скулящей где-то там, за ментальной стеной, тьмой, которая теперь ни за что бы не смогла просочиться.

Дерек Ват Йет по истечении адской ночи безошибочно определил, что – все. Он вернул себя в прежнее безопасное состояние.

В окна, защищённые магией от вторжения насекомых, лилось солнце. Ват Йет поднялся с пола, размял затекшие и все еще ноющие мышцы. Провел рукой по лицу, ощутил влагу у глаз. Хмыкнул и отправился в ванную комнату.

В зеркале отразился очень уставший мужчина с синими кругами под глазами, бледной, почти белой кожей и пустыми, как стеклянные пуговицы, глазами. А в каштановых волосах его серебрились совершенно белые седые пряди.

Он провел рукой по волосам, хмыкнул и, включив душ, встал под горячую воду. Она смывала усталость, пот и слезы с холодного бесстрастного лица Дерека Ват Йета.

***

Ват Йет смотрел на девушку, которая, вцепившись в его рукав, что-то быстро рассказывала. Громко, с нервными нотками. И ему было все равно. Примерно так же он реагировал бы на ветку, которая зацепилась за его одежду. И из-за кого было переживать?

Она не трогала никаких струн в его душе. Есть она, нет ее – все едино. Сейчас Ват Йет недоумевал. И из-за чего его тьма так неистовствовала? Из-за этого тщедушного недоразумения с волосами цвета вялой осенней травы? Дерек смотрел на нее и ничего не находил. Сердце билось ровно. Тьма не смела даже скулить, загнанная туда, откуда ей было не выбраться.

– Что с этим можно сделать?..

Дерек отвлекся от собственных ощущений и перевел взгляд на кулон помолвочного ожерелья, которое девушка стискивала пальцами. Чего там? Замуж не хочет выходить? А ему-то что?

Это он и озвучил.

– Идет война. До твоих чувств мне нет дела, – ответил он разом на все ее вопросы, ощутив что-то сродни удовлетворению. Очень приятно грубить тому, из-за кого несколько часов назад пришлось перенести страшные мучения.

Темная дернулась в сторону, отпустила его рукав. Посмотрела на него своими огромными глазами, которые больше не трогали в Дереке ничего. И молча склонила голову.

– Тогда я пойду? – шепнула она, опустив лицо еще ниже.

– Нет. Ты нужна мне как щит. Будешь рядом. А вечером вернемся в мое поместье. Нужно готовить ответ Пилию, и чем быстрее, тем лучше.

– Черт бы тебя побрал, – грубо сказала она, еще раз с силой дернув ожерелье вниз. На светлой коже остались красные, растертые чуть ли не до крови отпечатки звеньев помолвочной цепочки. Дерек смотрел на эти красные отметины, и ничего в его душе не отозвалось. Ни досады, ни жалости – ничего.

Он пожал плечами, отвернулся и зашагал в главный Шпиль. Нужно было навестить императора. Темная осталась за спиной.

– Не отставай. У нас много дел.

***

Я смотрела на спину Ват Йета если не в шоке, то близко к этому. С ним что-то случилось, что-то было не так. Тревога росла, и вместе с тревогой проснулась моя ленивая тьма. Она кольнула болью, и в ней было столько всего намешано, что я даже покачнулась на миг, а потом…

– Зачем ты так обижаешь меня, любимый мой?

Кто это сказал? Это сказала я?! Да еще и с такой жалкой интонацией! Я попыталась закрыть рот двумя руками, но ничего из этого не вышло. Тьма снова расправилась во мне, пользуясь моим телом как своим собственным.

Ват Йет оглянулся.

– Ты это мне? – спросил он, хмуря лоб.

Так знакомо хмуря… Ему плохо, ему больно, он страдает… Мне нужно обнять его, пожалеть, утешить.

И я, то есть, тьма, подвела меня к нему, коснулась его лица и ласково обняла. … Твою мать!

***

– Зачем ты так обижаешь меня, любимый мой?

Ее тоненький голосок был так жалок, что Ват Йет обернулся. А потом до него дошло, что она сказала.

– Ты это мне? – тупо спросил он, ожидая подвоха. Но она ничего на это не ответила, а просто, молча глядя на него, подошла совсем близко. Ват Йет ощутил что-то странное – какое-то несоответствие растревожило его. А потом она его обняла. Как-то очень нежно, даже слишком нежно, с внутренним трепетом.

А потом так же внезапно отпрянула и отвернулась.

Ват Йет был, конечно, озадачен, но не более того. Темная в него влюбилась… Хм. Это очень интересно. Может, это можно будет использовать?

Поэтому Ват Йет, выдержав паузу, спокойно и вполне доброжелательно попросил вернуться к этому вопросу позже, а пока есть государственные дела, которые не требуют отлагательств.

Уже у постели императора, которому явно стало лучше, Ват Йет наткнулся взглядом на синий бархат императорского изголовья и понял, какое несоответствие в темной ему не давало покоя. Глаза. У девушки были обычные темные глаза с зеленоватым отливом, а когда она шла к нему с объятиями, они стали яркими, синими. Как морская волна или драгоценные аквамарины. А сейчас снова позеленели, потемнели… Оптический обман? Да, скорее всего так и есть.

И, легко выкинув темную на время из головы, Ват Йет принялся отчитываться.

***

«Дрянь такая! И куда несет тебя, идиотка! И так проблем выше неба, еще и ты вступаешь когда не надо!»

Я ругала тьму все время, пока Ват Йет тер что-то с императором.

И Ват Йет козел, и эта дура… «Любимый»! Долбанутая, блин, идиотка! Нашла, что ляпнуть и кому! И момент еще выбрала! Видно же, что с Ват Йетом что-то не то. Может, муха какая покусала или простокваша с утра несвежая была…

Я злилась до трясучки, но вида не показывала. Тьма не отсвечивала, видимо, что-то понимала. Хотя что она там понимает… И с какого перепуга «любимый» то?

А еще я злилась на свое, то есть, Йолино тело. Ей было очень, очень приятно обнимать Ват Йета. Видимо, витаминов ЕБЦ не хватало. А я как всегда, за всех отдуваюсь.

Идиотизм.

Да еще и Сав придурок. То есть, очень умный и хитрый придурок. Знала бы раньше, я бы ему это ожерелье с камушком туда запихала, куда ни один проктолог не ходил… Но – поздно. И помощи мне ждать неоткуда.

Я шагала за Ват Йетом шаг в шаг, молчала и все время злилась. А потом, через пару часов он просто повернулся ко мне и приказал ехать к нему домой. В сопровождении доверенных людей. Да без проблем. Хоть отдохну.

Я была рада краткой передышке от него. И от Сава тоже. Они оба меня знатно достали. Поэтому я чуть не с радостными воплями погрузилась в мобиль…

Если бы я только знала, почему Ват Йет впервые оставил меня одну и отправил к себе домой, я бы сделала что угодно. Сбежала бы, бросилась с моста… Что угодно. Но я не знала.

Глава 21

Император Дигона оскалил зубы в страшной ухмылке. Дигонец-лекарь, склоненный до земли перед императором, всеми силами пытался не трястись от ужаса.

Магия Шестнадцати наконец вышла из-за граней исключительно энергетического мира и коснулась мира реального. Из-за того, что творил император, она мутировала так сильно, что ее нити можно было рассмотреть на лице самого Пилия. Издалека узор на его лице можно было принять за рисунок вен, которые кто-то подчеркнул красной ручкой, но вблизи… Струпья, язвы бугрились по лицу Пилия, уходили ниже, под воротник.

Лекарь знал, что такие раны причиняют страшную боль, но императору больно не было – ему было смешно. Он скривил рот в очередной улыбке.

– Ты бесполезность, – просипел он. Нити магии тронули тленом и его голосовые связки.

– Нет… Нет! Я знаю одно чудное лекарство! Оно замечательное, оно… Мне надо в свою лавку, там все есть… – залепетал лекарь, но Пилию было, в общем-то, плевать на то, что там бормочет этот жалкий человечек.

– Мне сейчас же нужно к источнику! Вылечи мое лицо, или умрешь, – просто сказал он, и на его пальцы, повинуясь приказу, выползло с десяток пауков. Несчастные живые существа! Все они были исковерканы, искорежены, но все равно жили, существовали. Не ели, не дышали, не плели паутину – это была совершенно другая форма жизни. Жуткая, страшная. Сам того не ведая, император Дигона открыл двери страшному магическому искусству – некромантии. Если бы он только знал… Хотя зачем обманывать самих себя? Даже если бы Пилий знал, к каким последствиям могут привести грязные игры с древней и чистой магией, он бы не отказался от мести, и история остановилась именно на этом моменте – ключевом, важном моменте, от которого зависело очень многое.

..Четверть часа спустя из дворца скакал во весь опор император Пилий Дигоная в сопровождении всего пары человек. Лицо императора было закрыто платком по последней моде островных государств, но Пилий делал это не из кокетства и желания понравиться придворным дамам – с некоторых пор на эту сферу жизни императору было плевать.

Платок умело прикрывал почти все лицо, кроме глаз, и шею, на руках красовались тонкие перчатки. Язвы и нарывы от нитей магии выглядели слишком жутко, чтобы их можно было демонстрировать своим подданным.

Пилий не смог себя вылечить. Магия отказывалась подчиняться, как будто ее и не было никогда. А тот лекарь… Бесполезное создание, которое стало таким же бесполезным трупом. Вот и пришлось сломя голову нестись к своему донору.

У источника цвел миндаль, а под деревьями горками лежали лепестки. Орехи почему-то перестали вызревать, и деревья зациклились только на цветении. В воздухе пахло цветками миндаля, мятой и немного – влажной землей. И магией. Чистой, свежей магией, которая опять войдет в тело Пилия и сделает все, что он пожелает.

Поток искрящейся прохладной магии привычно вошел в тело императора. За ним еще один и еще. Одной порции магии было уже ничтожно мало для того, чтобы хоть что-то можно было сделать. После четвертого «вливания» упала с лица Пилия надоевшая тряпка, являя подданым идеально гладкое лицо. Ни язвочки, ни следа, ни нарыва! Не магия, а чудо!

Хмыкнув, император развернулся, чтобы седлать коня, но не заметил, как с руки соскользнул один из его питомцев-пауков. Упал на лист мяты, дернул подожженными лапками, съежился.

Он бы немедленно вернулся к хозяину, который не отдавал никаких иных приказов. Ведомый магией, привязанный ею к человеку, паучок бы привычно взобрался на жестокую ладонь, но…

Императорский конь был товарищем послушным, идеально объезженным, сильным и выносливым, привыкшим подчиняться своему седоку беспрекословно. Но ни одно животное на свете не способно потерпеть, если ему на бок села кусачая пчела, привлеченная ароматом цветущего миндаля. Жалобное ржание, взмах хвоста – и мятный листик отлетел прочь, прямо в сияющий источник. Вместе с ним в источник угодил и несчастный паучок. Шлейф исковерканной магии потянулся за ним следом и нырнул в прозрачную искрящуюся синь.

А Пилий, ничего не заметив, торопился вернуться обратно.

***