-Ты «куму» на «зону» вернул троих с воли. Естественно, они сказали, кто их поймал. Они убили пять человек по линии подпольного производства на базе «Большевички». Он понял, что ты раз взялся, то и остальных отловишь. А это ему надо? Бойцы-то были проверенные, успешные. С них он денег поимел кучу. Лично я платил за двоих первых. И не сотни рублей. Тысячи. Но грохнули-то всех неугодных вольные наёмники. А ты их затолкал обратно на шконку. И раньше другие люди Серебряковские тоже людей убивали. Нитка длинная. У вас о многих убийствах просто не знают. Никто не заявлял. Чужие, значит, приезжие были. А есть и просто «глухари». Не нашли исполнителей. А если ты лично всю нитку потянешь и размотаешь клубок? У него, «кума», будет провал. Армия развалится. Это, Санпалыч, он тебя пугает. Озверел. Предупреждает. Уверен, что именно ты на шконки вернёшь ему всех и по прежним, ранним убийствам.

– Да ему проще меня грохнуть без этих аттракционов,– усмехнулся Малович.

– Если тебя убить, самого известного и умелого сыщика, то поднимется вся областная милиция, городская, КГБ подключится. Такой шмон устроят, малины все прихлопнут и освободившихся из «четвёрки» всех по адресам и рабочим местам выловят. И «кума» тогда уж точно зацепят. Допросят по КГБшному. Если КГБ жестко за Серебрякова ухватится, то ему хана. Комитетчики все цеха найдут и кто-нибудь да расколется, назовёт Серебрякова. Орлы из КГБ свои методы разоблачения имеют – не дай бог их испробовать на себе.

– Ну, ладно. Пусть он резвится и ждёт, когда я в штаны наложу, – Александр Павлович глотнул лимонада из бутылки. – А мы сейчас поедем к нему и ты начнёшь договариваться. Скажешь, что никуда не уезжал, а просто шум пустил. Ты знаешь, что я тебя ищу и спрятался в городе у надёжного человека. А убийцы тебе нужны те, про которых мы уже говорили. Надо завалить Хабибуллина, директора универмага. Ну, мол, запросил слишком много за девять швейных машин, которые уже стырил и правильные документы выправил. Но жадный. На его место, скажи, поставят другого. С новым, может, проще будет. А второй кандидат – Марченко, директор завода кожзаменителей. Говорит всем подряд, что знает, кто убил его шофёра. Короче, приговорил себя. Всем своим рассказал, мол, а они тебе доложили. И добавь ещё, что я не шибко-то прицельно тебя ловлю. Так, между прочим. Знакомые твои, милиционеры из нашей конторы, узнавали. Так я сейчас вроде как разыскиваю одного слесаря, который по пьянке двух дружков зарезал. Понял, Иваныч?

– Ну, всё! Я готов. Поехали, – Русанов поправил на себе пиджак и галстук. Приосанился.

– Я тебя высажу за пару кварталов до его служебного корпуса. А после него иди домой. В четыре утра жди. Подъедет Володя Тихонов. Ну, остальное я говорил уже. Поехали.

Всё, чего не хочешь делать, но надо, обязательно получается чаще всего лучше, чем дело желанное и любимое. Там ты расслаблен, всё тебе знакомо до самого тонкого движения. А если противится душа чему-то, значит, расслабляться не станешь. Наоборот. За каждым движением и словом контроль будешь держать жесткий.

Шура высадил Русанова метров за триста до управления ИТК, развернулся и уехал на работу. «Кум» в кабинете вставлял пистон старшему лейтенанту в грязной форме и нечищеных сапогах.

– Да мы же бригадира на стройке склада из канализационного люка вытаскивали. Лично я лазил до дна. Они чифиру перепили и никакой координации движения. Ну, он туда и ссыпался как-то. Лежит и орёт. Мы с Коваленко полезли вниз, а старшина Шахматов его наверху принимал. Сейчас я всё постираю и поглажу, сапоги отдраю. Извините уж, товарищ подполковник. Виноват.

– Заходи, садись, Алексей Иваныч. А ты, старлей, давай бегом и через два часа зайдешь. Проверю. Что ко мне привело, Иваныч? – Серебряков со стула поднялся, подошел и приобнял Русанова. – Не поймал тебя этот шустряк- Малович? Мы его маленько в тонусе держим. Ну, ты слышал, наверное, от своих? Дом ему продырявили, постреляли. Пусть почешет затылок да подумает – надо дальше в наших делах копаться или хватит. Троих-то он мне прислал обратно. Сидят пока. Но я уже договорился. Прокурор через пару месяцев даст им условно-досрочное. Пусть делом занимаются, а не на параше о жизни философствуют. Ну, так чего тебе?

– Я по делу…

– Тогда пошли говорить на воздух. Там как-то лучше думается.

Русанов сообразил, что кто-то «кума» пугнул, будто всем крупным руководителям «жучки» ставят в кабинеты комитетчики. Приходят то телефоны проверять, то электричество и ставят так – хрен найдёшь. Знают дело.

– Надо двоих для тонкой работы, – Русанов потер тремя пальцами друг о друга. – Работа тонкая имы заплатим нормально. Три тарифа.

Во дворе он почти слово в слово повторил то, что объяснял Малович.

– Да у меня других полно. Не хуже, – улыбался «кум»

– Вот полно-то оно полно. Только пять «мокрух» ваших Малович моментально раскрыл и как раз эти ребята у тебя опять на баланде сидят. А те два не может даже Малович добить до конца. Вот это, понимаю, профессионалы. И потом, Федорович, я ж не по таксе плачу. Лучшим, да за очень мне нужное дело – втрое гонорар выше.

– Короче, один их них – Дед. Он седой. Второй – Цапля. Длинные ноги, нос горбом, картавит. Завтра надо?

– Да не горит. Можно хоть на той неделе, если заняты.

– Хорошо. Давай послезавтра. В парке возле тира. В девять вечера. Как они тебя узнают? – Серебряков снял фуражку. Жарко было на улице.

– Голубая рубаха, белые брюки. В руках «авоська» с яблоками. На голове летняя соломенная шляпа серая, а перед полями шляпы спереди надпись «Помню Черное море» Других таких не будет. Могу темные очки нацепить для понта.

– Во! – сказал «кум» -Вечером в очках ты один и будешь. Деньги после дела сам принесёшь?

– Так ясное дело. Сумма-то ого-го! Не всем доверишь.

И они попрощались, разошлись. Русанов пошел к жене и часто останавливался. То шнурок по-другому завяжет, то камешек вытряхнет из туфля. И смотрел назад да по сторонам. Никого не было вообще. Ни машин, ни людей. Супруга приняла его молча и до приезда Маловича ни слова не сказала. Да и Русанов не лез на рожон. Вечером приехал Шура, отвёз Русанова к себе домой и они подобрали весь реквизит. На шляпе написали химическим карандашом.

– Яблоки сам куплю перед походом в парк. Базар до восьми работает. Погуляю час, – Малович ещё раз перебрал всё, что должно быть на нём, авоську выбрал яркую, оранжевую, и всё добро затолкал в маленький чемоданчик.

 Полтора дня ползли как тучи без ветра. Тяжело и медленно. В семь часов вечера послезавтрашнего дня Шура приоделся в нужные шмотки и стал похож на выпивающего инженера института «Госстройпроект». Он отвёз Алексея Ивановича к жене, потом из автомата позвонил Тихонову и напомнил, чтобы он время не перепутал – четыре утра. Потом он купил яблок и по разным улицам пошел в сторону парка. В девять ещё не смеркалось. Кустанай стоит на большом, длинном и широком холме. Солнце прячется позже, чем в горных местах. И бандюганов Шура увидел раньше, чем они его. Они сидели метров за пятьдесят от тира на скамейке и внимательно смотрели, кто тёрся вокруг и неподалёку от тира. Подозрительных, вроде бы, не заметили. Малович встал спиной к углу тира. Достал из «авоськи» яблоко вытер его о голубую рубашку и отгрыз большой кусок. Подошли урки.

-Ты работников на стройку ищешь? – сплюнул вбок седой.

– Ищу, – кивнул Шура.

– Расценки с бригадиром пригладили? – мрачно спросил длинный.

Шура радостно закивал головой: – Цена хорошая. Сговорились.

– Ну, тогда вон на ту скамейку пошли сядем, – Седой взял Маловича за плечо, как друга старого и повёл. Длинный шел сзади и глазел по сторонам. Там над лавочкой фонарь включили.

Сели.

– Ну, погнали, – длинный достал записную книжку и ручку. – Адреса давай, где надо строить.

– А когда можете начать? – скромно поинтересовался Малович. – Я всё на завтра уже приготовил.

– Да по хрену. Хоть сейчас. Времени пока достаточно, – Седой засмеялся.

– Завтра в восемь тридцать утра не рано будет? – Александр Павлович просительно глянул седому в глаза. – В прошлом году вы у двух моих друзей на Чехова, сто двадцать и на Космонавтов, шестьдесят четыре дома ремонтировали. Такие отзывы о вас отличные!

– Я – Дед, – протянул руку седой, а это Цапля. Ну, давай адреса.

– Уральская, сто тридцать два. Это первый. Вот фотография хозяина дома, – и майор передал снимок Вовы Тихонова. – А это Ташкентская, сорок один. Вот фотография того, кто хочет ремонт сделать. – Шура передал карточку холостого старшины, который согласился сделать в своём доме засаду.

– Лады, завтра в восемь тридцать Цапля начнёт работать на Ташкентской, а я в это же время на Уральской. Расплатишься с бригадиром сразу, как закончим ремонт.

Шура заехал и к Тихонову, и к старшине, сообщил время. Сказал, что Володя может взять у полковника подмогу.

– А мы со старшиной сами, – Малович погрозил зачем-то Тихонову пальцем и поехал домой. – Интересно, будут они сверяться завтра по адресам? Не подстава ли дома эти? Но Вовин дом записан на отца. Отец – рабочий «Тяжстроя». Дом молодого старшины тоже на отца оформлен. Батя у Васи – ветеринар на птицефабрике. А кого надо грохнуть – фотографии никому не известные. Ни Тихонова, ни старшину бывшие зеки не знают наверняка. Риск есть, но один процент из ста. Вот ведь Маловича не узнали. А он в городе фигура позаметнее Володи Тихонова.

Ночью никто не спал. Тихонов Маринку с дочкой отвёз к её сестре и до утра читал книгу. Родители старшины жили пятый год в деревне Знаменской. В четыре утра Володя забрал бухгалтера, убедился, что никто за ними не ехал и отвёз его в милицию. А Серебряков знал от своих наблюдателей, которые «пасли» бухгалтера до трёх ночи и с шести утра, что Русанов дома и никуда не выходил. В восемь тридцать утра Малович услышал стук калитки. Глянул в щель между косяком и оконной занавеской. К двери сеней дома шел длинный горбоносый Цапля. В руке за спиной он держал «ТТ». Шура из комнаты не вышел, а старшину вообще отправил через окно на улицу.

– Ну, товарищ майор… – заныл Вася.

– Бегом, мля! Не война. Много народа не надо. Вылетай одним прыжком!

Сначала открылась дверь сеней и в полумраке, поскольку лампочки в сенях не было, Цапля наощупь нашел дверь. Пнул её от себя и в открытое пространство выстрелил для неожиданного создания страха у хозяина, от которого он каменеет, после чего шагнул вперед.

12. Глава двенадцатая

Малович стоял за дверью и ждал, когда бандит начнёт искать хозяина. А где искать? Рано же ещё для субботы по дому крутиться. Значит в спальне искать. И Цапля нежной поступью, как скользят балерины, не поднимаясь на пуанты, просеменил до комнаты, где виднелся угол кровати и подушки. Он встал между косяками и разрядил обойму в одеяло, под которым было не очень крупное тело. Из пробоин выступила кровь. Александр Павлович взял вчера в больнице у Зины штук сорок резиновых хирургических печаток, уже использованных, купил в «хозмаге» банку красной, похожей на кровь краски, и в перчатки залил.

Перетянул бечёвкой верх резины и плотно разложил их со стороны двери под одеялом. Пуля одеяло да перчатку пробьёт и «кровь» просочится. Просчитал. А Цапле некогда будет изучать кровь – не кровь. Ему дело сделать и быстро исчезнуть. Так Шура ещё свою старую кепку на ребро поставил, подпёр её скомканными газетами и спереди перчатку с «кровью» прицепил. Получилось достоверно. Хозяин лежал на боку и локоть поднимал одеяло над бедром. Одеяло залезло аж на подушку. Под ним лежала укрытая кепка – «голова», а на подушке торчал небольшой завиток черного волнистого волоса. Шура с макушки маленький пучок от богатой причёски своей отстриг. Короче, было очень похоже на то, что хозяин в выходной спал дольше и проспал приход ремонтника.

Только Цапля собрался сделать шаг, ногу уже поднял правую, чтобы пойти к кровати и проверить, надо ли делать контрольный в голову, а в этот момент Малович выпрыгнул из-за двери хорошо тренированным легкоатлетическим прыжком, высоким и длинным. Не приземляясь, он сверху резко всадил ребро кулака точно между позвоночной костью и затылком. Цапля отключился ещё стоя на одной ноге и как падал – уже не чувствовал. Очнулся он через десять минут в наручниках за спиной, сидя в углу комнаты.

– Мусор? – спросил он. Язык ворочался вяло и голова на шее крепилась плохо. Качало её в разные стороны.

– Не угадал, – шлёпнул его тихонько по щеке Малович. – Я учитель танцев. Сейчас помощник мой приедет и мы будем с тобой учиться танцевать под нашу дудку.