Шура обошел цех медленно. Вдоль него по обе стороны от прохода стояли огромные чурбаки – срезы старых дубов, привезённых с Уральских гор. В диаметре они были больше метра и топоры из них торчали огромные. Лезвие в длину не меньше тридцати сантиметров у них. А сталь толщиной почти в сантиметр. Рубщики подбирались на эту работу крупные, очень сильные и выносливые. Другие тут не протянули бы и недели.

Топор с топорищем весил больше десяти килограммов. Чтобы поднять его над головой, размахнуться и точно по центру размозжить до шеи голову начальника нужен был такой мужик, каких подбирали именно на эту работу. А их четырнадцать и на каждом топоре отпечатки пальцев только того мясника, который им работал. Никто чужой топор никогда бы и в руки не взял. Шура поднял окровавленный инструмент для рубки мяса с пола. Его никто не трогал после убийства кроме криминалиста, который отпечатков вообще не нашел и бросил топор туда, где преступник его оставил.

Покрутил его в руках Малович и подошел к чурбаку. Приставил топор с убийства к тому, что торчал из обрубка дерева.

– Так это не из вашего цеха тесак, а ребята? – спросил он мясников.

Все подошли к Шуре и внимательно пригляделись, чего явно не сделали раньше.

– Так он, бляха, меньше намного, – удивился хозяин места, на котором торчали рядом два разных топора. – Как мы этот факт не зафиксировали? Эти топоры имеются в обвальном цехе. Точно. Там как раз такие. Им мясо от жил и плёнок отделяют. Рубить тушу таким бесполезно.

– Как он сюда мог попасть? – улыбнулся Шура. – Так вам в цех пулемёты начнут таскать – вы и не заметите.

– Да не было его до убийства, – твёрдо сказал белобрысый парень двухметрового роста, весь состоящий из мускулов. – Я полы протирал вчера шваброй. Воду плесну, кровь после рубки разбавлю и толкаю всё вот к этому каналу сливному. По нему всё уходит в трубу и далее в канализацию. Так вот не было этого топора. Кто- то, видно, шел с ним тихо за начальником и его за спиной держал. Знал, что мы курим в это время. Шарахнул сзади, топор из головы не выдернул и убежал.

– А это был начальник вашего цеха, – Шура пнул пару раз чурбак носком элегантной серой туфли. – И его убивает посторонний, не из разделочного цеха, но свой для комбината. Чужой сюда пройти может?

– Не-е! – хором крикнули рубщики. – «Вохра» не пропустит.

– Так где такими топорами работают? В обвальном, говорите?

– И ещё в подсобном. Там тонкие рёбра ими рубят, хрящи, – уточнил белобрысый двухметровый.

В обвальном работали мужики помельче размером и крупные женщины. Действовали они такими же топорами, каким грохнули начальника цеха разделочного, и большим ножами с изогнутой для удобства рукояткой.

– А где ваш руководитель? – спросил Александр у женщины, которая была к нему ближе. – Я из милиции по убийству в разделочном. Вас как зовут?

– Ниной зовут меня. А начальника две недели нет уже. В санатории он. Скоро вернётся. Через неделю. У него печень не в порядке. Отправили лечиться грязями в Кисловодск или куда-то рядом с ним, – крикнула обвальщица из-за части разделанной туши. – Замещает его Васильев Виктор. Официально – старший мастер-обвальщик. Витя, иди сюда! Милиция интересуется.

Подбежал из дальнего угла лысый мужичок с ножом в руке. Фартук клеёнчатый в крови, лицо тоже.

– Сколько вот таких топоров в цехе? – спросил Шура.

– Двадцать два, – быстро ответил Васильев.

– Идем вместе. Пересчитаем, – Шура потянул его за рукав мокрой от крови рубахи.

Посчитали. Одного топора не хватало. Он был в руке у Маловича. Остальные лежали возле каждого рабочего места вместе с разными ножами.

– Странно, – потёр подбородок Витя обвальщик. – Топора нет возле подвески-цепи Мишки Савушкина. И Мишка заболел ещё позавчера. Позвонил, сказал, что пошел в больницу. Что дня три вряд ли появится. Желудок у него больной. Но инструменты все лежали на месте. И топор этот. Я видел.

– А он, случаем, не родственник убитого начальника Неверова? – Шура разглядывал обвальщиц, которые поразительно ловко работали ножами и топорами. – Может, брат или зять? Может племянник? И где его место рабочее?

– Нет, это Мишкин дружок закадычный, Коля Зимин из колбасного – зять Неверова, – сказала женщина Нина. – А место Мишкино вон где. Справа от входа первое.

Ладно. Спасибо.– Шура с топором вернулся в разделочный цех и крикнул, чтобы все услышали.

– Во сколько точно Неверова убили?

– Ровно в три мы курить пошли, – сообщил невысокий квадратный юноша лет двадцати пяти. Он был в майке, трико и фартуке поверх этой почти спортивной формы. – Заходим обратно, а Неверов лежит на цементе и портфель рядом с разрубленной головой весь в крови. А в голове топор застрял. Полчаса нас не было на местах.

– Мы через каждый час курить ходим. На двадцать – тридцать минут. Режим такой начальник установил.– Добавил большой взрослый мужик в клетчатой рубахе и пляжной кепке.

– А зятя его вы знаете? – Шура пытался увидеть всех, но сквозь туши на крюке многие не просматривались. – Колю Зимина знаете?

– Да конечно, ясный полдень! – крикнул белобрысый.– Он всем намозолил глаза. Бухарик и ходок. Козёл ещё тот. Алкаш и бабник – если культурно сказать. Неверов их насильно со своей дочкой, женой Колькиной, развёл. У него друг большой в горисполкоме. Позвонил этот друг в ЗАГС и Кольку со Светкой без них развели. Заочно. И о разводе свидетельство отдали Неверову. Колька сам говорил. А вроде Светлана сама вовсе и не хотела разводиться. И Колька не собирался. Они, конечно, собачились промеж себя, но жили почитай уже пять лет. Да! Пять!

– Колбасный цех как найти? – Малович пригладил волос рукой, свободной от топора.

– Второй этаж весь под колбасы отдан. Но Колька, если он нужен, в цехе сырокопчёной колбасы. Это спуститесь и налево до упора. – Подсказал мужик в пляжной кепке.

Шура нашел колбасный быстро. Но Зимина не было.

– Он запил позавчера. Вчера его, пьяного, мельком наши видели. Шарахался по этажам. На работу не вышел. И здесь даже не появлялся. Я его точно уволю. Задолбал пьянками, блин! – сказал начальник цеха. Шура взял у него адрес Коли и вышел на улицу.

– Дома его ловить не стоит. Нет его дома. Искать надо в «тошниловках» или пивных подвалах, – он подумал и вернулся в отдел кадров. Взял там маленькую фотографию Зимина, запасную, которая в личном деле лежала на всякий случай. Топор завернул в газету, которую подарили кадровики и кинул его на дно мотоциклетной коляски. – Бляха, с души воротит эти притоны-«рюмочные» нюхать. Но найти его надо поскорее.

Часа через три, уже ближе к вечеру Шура после девяти порожних посещений забегаловок разных зашел в круглосуточную пивнуху «Жигули». Коля Зимин качался возле высокого грязного столика, страдающего от тяжести поставленных на него восьми локтей, трёх бутылок «агдама» и десятка ополовиненных кружек с пивом. Малович подошел к нему сзади и прошептал на ухо.

– Поехали лучше в «Турист», Колян. У меня бабки заимелись. Коньяка хлебнём по паре пузырей.

– А ты кто будешь? – не глядя на Шуру, прошелестел Зимин губами, которые хозяина почти не слушались.

– Да Санёк я! – обнял его Александр Павлович. Шура заметил на руке Зимина почти свежий порез чуть выше левого большого пальца.– Вчера ж мы здесь познакомились и побратались. Забыл, что ль? Я ещё тебе пива купил и водкой разбавил. Потом бутылку ты разбил и мы руки поцарапали. Кровью соединили руки. Братьями стали. Поехали, братан! Хрена это пойло гадкое хлестать?! Догоним кайф армянским.

– Мы поехали. Но вернёмся. Ждите, – доложил Коля тупо смотрящим на Шуру корешам. Они обнялись и с трудом в таком единении протолкнули себя в дверь, ведущую на улицу. Малович отвёз уснувшего по дороге Колю в камеру предварительного заключения номер три. Донёс его на руках до шконки и уложил. Сам сходил за топором, сунул его под шконку, потом набрал ведро холодной воды в колонке возле ворот УВД и вылил её, почти ледяную, на Колину голову. Зимин подпрыгнул, грохнулся головой об верхние нары и сразу же пришел в себя.

– Ты кто, мужик? Я где? – он часто моргал и мутными глазами вглядывался то в Шуру, то в аскетичный интерьер камеры.

Шура достал удостоверение. Раскрыл и поднёс его к глазам парня.

– Малович…так… майор…ага…Уголовного роз… Ты чё!? А ну вези меня назад к пацанам. Не знаю я никакого уголовного розыска.

– А Неверова Илью Сергеевича знаешь? – тихо спросил Шура.

– Жены моей, суки, батяня. У нас начальником разделки работает. Падла такая, – Зимин минуту скрипел зубами и матерился.– Развёл нас с женой через своих блатных в горисполкоме. Ненавижу.

– Ну, и ненавидел бы на здоровье. Кто не давал? Но убивать-то зачем было?

– Это как так? – удивился Зимин. – Кого убивать зачем было?

Шура достал из под шконки топор и протянул его Коле. Тот взял его, подержал минуту, Махнул им над головой пару раз и лицо его осенилось невнятным воспоминанием, после чего Александр Павлович за лезвие топор прихватил и завернул в газету.

– Вечером позавчера он меня вышвырнул из дома. Сказал, что мы со Светкой уже не муж и жена. Что, мол, я тут теперь чужой и лишний. И что я пошел вон! Ну, и вытолкал меня на улицу.

– Побольше бухай, – сказал. – Может скорее сдохнешь, алкаш хренов. А жена промолчала. Утром вчера я пораньше пришел, вмазал по дороге в пельменной водки триста граммов. Пельменная с семи открывается. Потом сел возле обвального, взял топорик. Он бесхозный был. Лежал почти рядом с открытой дверью. Ждал я тестя до трёх часов. Начальник же. Приходит когда захочет. Он мимо меня должен был в свой цех пойти со своим портфелем из крокодиловой кожи. Дорогой, мля! Ужас! Ему брат родной привёз из командировки в Германию.

На наши деньги – четыре моих зарплаты стоит. Восемьсот рублей, мля! А как он им гордился, козёл! «Такого даже у секретаря обкома нет,» – хвастался. А в нём носил тесть бумаги разные, документы и фотоаппарат импортный. Каждый день что-то фотографировал когда шел на работу, а по выходным ездил на своем мотоцикле природу фотографировать. Любитель фотографического искусства, мля! И я со зла за развод наш несправедливый хотел наказать его, портфель хотел порубить крокодиловый, почти драгоценный, на куски вместе с внутренностями. Догнал его уже, когда он в цех вошел и в мелкие куски порубал портфель.

– А ты не добавлял водочки по дороге? – Шуре всё стало понятно.

– Ну, ещё два по сто пятьдесят принял в столовой «Степная сказка».

– Понятно. – Шура поморщился. – Но не попал ты по портфелю, Зимин. Ты на две части раскроил тестю голову. Топор не вынул и сбежал. Пошли в кабинет начальника моего. Там договорим.

– Вот. Задержал поганца, – посадил он Колю к столу командира. – Он зарубил начальника цеха Неверова по пьянке. Но думал, что рубит портфель его из дорогой крокодиловой кожи. Тестю брат привёз из Германии. Обиделся на Неверова Коля. Тесть по знакомству сумел развести его с женой без их присутствия и свидетельство ему выдали. Потому, что Коля сильно пил и бил жену. Хотя сама жена разводиться тоже не собиралась.

– Там криминалист кое-что нарыл. Сейчас я его позову, – отозвался Лысенко и позвонил.

Пришел Шершнев из аналитического отдела. Принес клейкую бумагу с отпечатком ботинка, который нашел прямо возле лужи крови. Дал Зимину такой же чистый лист и сказал.

– Правой ногой наступи.

Коля наступил.

– Вот, – показал криминалист всем два листа. Один и тот же рисунок.

– А чего же ты отпечатки пальцев не стер с рукоятки топора? – спросил Шура.

– Стер я. Плюнул три раза на рукав рубашки и стёр мокрым местом. Значит не все стёр, блин.

Криминалист взял его за руку, подвел к столу, достал из кармана синюю коробочку с губкой, пропитанной черной краской, и ткнул три пальца Зимина в губку. Потом приложил пальцы к листу белой бумаги. Остались отпечатки. На топорище он клейкой лентой тоже ткнул в три места и перенес отпечатки на лист рядом с первыми. Все папиллярные линии были одинаковыми.

– Всё понятно? – спросил он командира. – Разрешите идти?

– Иди, – Лысенко долго смотрел на Зимина.