– Да. И что, один из них вышел на тебя?

– Да, он действительно вышел. Кто-то его грохнул, да еще как! Он выглядел так, будто над ним потрудился целый батальон пантеровцев, – оказывается, он имел отношение к тому подразделению сальвадорских рейнджеров, которые сожгли деревню и убили почти две сотни детей и женщин. Помнишь, эта история появилась во всех газетах и ФБР проявило к ней особое внимание? Я тут прикинул: над ним потрудилось не меньше двух человек. Топориком. Так его отделали, что ты и представить себе не можешь.

– О боже! Видимо, он перешел дорогу колумбийцам. Эти парни – варвары. Сегодня ты обедаешь с ними, а завтра получаешь от них удар ножом в спину. Лучше не связываться.

– Да, возможно.

– Кто же это был?

– Его звали Эдуардо. Он пытался дозвониться мне, но не застал на месте. Пока я его вычислял, они уже замочили его в убогом отеле рядом с аэропортом. Я как раз звоню оттуда.

– Эдуардо?

– Да.

– А-а-а… Эдуардо… – как-то неубедительно произнес Уолли.

– На вид я бы дал ему пятьдесят пять – шестьдесят лет, очень аристократическая внешность. Что-нибудь вспомнил?

– Да. Эдуардо Лансман. Ну и что? Он же не колумбиец, а сальвадорец. Да, плохие новости. Это прокол. Дело в том, что он – невидимка.

– Невидимка?

– Да. Помнишь, как Буш ездил в Картахену на саммит по борьбе с наркотиками? Я встретился там с Эдуардо. Многие ребята из УБН смешались с народом и были незаметны. Эдуардо, естественно, тоже приехал в Колумбию, но там было полно людей из группы «Центр А». Лансман служил в отделе разведки полиции Сальвадора. Он казался таким вежливым и культурным. Ну, ты знаешь полицейских – мы обменялись визитками, и я попросил, чтобы он сразу же сообщил, если выяснит что-нибудь важное для меня. Но позже кто-то сказал мне, что он был тайным агентом. Ну, ты понимаешь, работал не только на УБН, но и на ЦРУ.

– Гм… если у него что-то случилось, почему он не обратился в свою контору?

– Теперь, Ник, этого никто никогда не узнает. Может, кто-нибудь из батальона «Пантеры» прикончил его, и дело связано не с наркотиками, а с политикой. Это серьезная организация. Зацепишь кого-нибудь из этих крутых парней – и ровно в полночь за тобой прикатит «джип-команч» с затемненными стеклами.

– Ты сообщил ему мое имя?

– Если это тот самый человек, то, может, и да. Как раз перед своим уходом я отослал официальные письма. Всем своим осведомителям и связным.

– Ладно. И еще один вопрос. У тебя ни с чем не ассоциируется выражение «РОМ ДО»? Что оно может значить? Это было его последнее послание. Вдруг он хотел мне что-то сообщить? Как ты думаешь?

– Не имею ни малейшего представления, Ник.

– Ну хорошо, спасибо, Уолли.

Он положил трубку и попытался переварить полученную информацию.

– Ник, мы нашли кое-что. Его паспорт! – Это был голос Фенкла, который звал его из пятьдесят восьмого номера. – Его зовут Эдуардо Лакин. Он из Панамы: есть корешок его авиабилета, рейс был сегодня утром. Самолет делал промежуточную посадку в Мехико. Как нам удалось узнать, из аэропорта Лакин направился прямо сюда, наверное на такси. По сообщению телефонного оператора отеля, он сделал всего один звонок…

– Мне.

– Да. Я тоже так считаю.

– Мы можем получить его багаж?

– Никакого багажа нет. Горничная говорит, что при нем не было вещей. И в комнате их нет. Его поездка не была путешествием. Он приехал сюда с определенной целью – с кем-то встретиться, может быть с тобой.

– Это его и погубило, – заметил Ник.

Глава 6

Полковник вел себя очень спокойно и уверенно – это видели все.

На его лице не было никаких признаков сожаления или раскаяния. Он ни в чем не сомневался. На яростную правду Боба и скрытую угрозу, звучавшую в его словах, полковник никак не прореагировал.

– Хорошо, Свэггер, – сказал он, – вы нас раскусили. Ну и чего вы ждете – поздравлений и аплодисментов? Вы и должны были так поступить. Пришло время выложить все карты на стол.

– Зачем вам понадобилось проделывать со мной все эти штуки? Какого черта вы заставили меня стрелять в самого себя и беднягу Донни?

– Говорят, что вы не любите охотиться ради трофея, Свэггер. А я хочу, чтобы вы знали: трофей, за которым вам стоит поохотиться, на самом деле существует.

Они сидели в маленькой грязной комнате в трейлере с символом «Экьютека». Машина стояла рядом с трехсотъярдовыми мишенями. Полковник неотрывно смотрел на Боба. Среди других присутствующих был и тот бородатый козленок, похожий на маменькиного сынка, которого Боб видел на стрельбище, и Хэтчер, вечно готовый лизать начальственную задницу. Странно, что на столе, за которым они сидели, стоял большой телевизор «Сони» с плоской коробкой видеомагнитофона. Они что, собираются устроить просмотр фильмов или какого-нибудь шоу?

– Как ваше имя, сэр? – спросил Боб.

– Не Уильям Брюс, – ответил полковник. – Хотя полковник Брюс существует, он действительно получил Почетную медаль и был инспектором полицейского управления в штате Аризона. Прекрасный человек. А я – нет. Я – тот, кто вынужден следить за тем, чтобы все делалось так, как надо, и в срок; у меня обычно не остается времени на то, чтобы быть еще кем-то, кроме начальника. Сейчас именно такое время.

– Я не люблю, когда мне лгут. Лучше скажите мне всю правду, иначе я просто встану и уйду.

– Вы будете сидеть здесь, пока я не закончу говорить, – сказал полковник, остановив на нем свой тяжелый, невозмутимый взгляд, лишний раз подтверждавший его высокое положение.

Боб почувствовал, что полковнику присуще то качество настоящего командира, которое он встречал у лучших офицеров во Вьетнаме, оказывавшихся, как правило, в условиях самых тяжелых. За редким исключением, это качество нельзя было назвать вдохновением, чувством, идущим из глубины души. Скорее, речь шла об огромной концентрации воли и неумолимом стремлении либо победить, либо умереть. Это был настоящий талант, без такого таланта армии обычно проигрывают битвы. Но Боб видел и отрицательные стороны этого качества: негибкость, неспособность воспринимать другое мнение, кроме своего, желание швыряться чужими жизнями – следствие того, что такие люди обычно не дорожат собой, считая, что выполнение боевой задачи намного дороже и важнее их жизни. У этого человека на лице было написано: «Долг, долг и еще раз долг». Именно это делало его особенно опасным.

– Мы следим за одним человеком, – начал полковник. – Очень специфическим, очень хитрым и скрытным. Мы думаем, что настало время по нему выстрелить. Тот, за кем мы следим, – советский снайпер, сделавший в свое время немало прекрасных выстрелов. В том числе тот, который раздробил вам бедро, и тот, который пробил позвоночник Донни Фенна.

«Поразительно, – думал доктор Добблер, наблюдая за Свэггером. – Его способность контролировать свои эмоции просто восхищает. Никакого беспокойства, ни тени сомнения, как будто его это не касается. Он просто сидит и внимательно слушает, устремив немигающий взгляд на полковника. Не заметно признаков возбуждения или волнения, которые, как правило, появляются в моменты конфронтации. Дыхание не участилось, румянца на лице нет, губы не пересохли, не видно напряжения мышц. Никакого возбуждения! Неудивительно, что в бою он был таким неординарным солдатом».

Добблер задумался над тем, как редко встречается такой природный дар. Настолько же редко, как, скажем, способность метко стрелять из винтовки, которой обладают около сотни ежегодно рождающихся детей, или талант не промахнуться на расстоянии триста пятьдесят ярдов и более, который дается одному ребенку на все поколение? Добблер понимал, что столкнулся с чем-то действительно необычным, и это вызывало у него легкое возбуждение, но одновременно немного пугало.

Боб наклонился вперед:

– Не надо попусту беспокоить имя Донни Фенна. В мире осталось только два любящих его человека. Прошу вас, давайте не тревожить память о нем.

– Знаете что, Свэггер? Пожалуй, вы правы. Не будем говорить о Донни Фенне. Как и о вашем бедре. Оно меня не волнует, а вот этот русский – да! Потому что он вернулся. Он снова вышел на охоту.

Ник бросил пятидесятицентовую монету в автомат, и спустя несколько секунд там что-то защелкало и зазвенело, потом, после небольшой паузы, раздался звук скатывающейся по желобу банки, которая с грохотом свалилась в металлическую корзину. На банке было написано: «Диетическая кока». Он достал ее из корзинки и, откупорив, сделал большой, жадный глоток.

– Черт, – раздался голос Хэпа Фенкла, – пятьдесят центов. А у нас в здании такая же банка – за семьдесят пять.

Ник не ответил.

– Никак не могу понять, почему ему захотелось снять комнату именно рядом с этими автоматами, – спустя некоторое время сказал он. – Дьявол, два автомата коки и два автомата пепси плюс машина со льдом и еще одна, которая набивает карманы несвежими орехами.

Он указал на ряд торговых автоматов, между которыми размещалась комната номер пятьдесят восемь.

– Может, парень был сладкоежкой и хотел жить поближе к этим машинам?

– Нет, это худшая комната, которую можно заказать. Если ты решаешь здесь поселиться, то заранее соглашаешься слушать всю ночь, как под дверью звенят монетами и лед колется на мелкие кусочки. Не вижу в этом никакой логики.

– Ник, может, он думал, что за ним следят? Тогда он выбрал этот номер именно потому, что вокруг постоянно есть люди, и надеялся, что таким образом сможет отпугнуть убийц. Но его преследователей, видимо, нельзя было отпугнуть ничем.

– Да, но…

– Послушай, Ник, ты думаешь совсем не о том. Ты же видел десятки подобных убийств, хоть и не таких кровавых. Это сведение счетов, типичное для наркомафии – колумбийской, перуанской или какой-нибудь еще. Они четко поставили условие: либо все подчиняются им, либо будут большие неприятности. А этот парень что-то разнюхал и тайно прилетел сюда. Они его вычислили и, мягко выражаясь, нашлепали ему по заднице. Ну как?

Ник кивнул. В общем-то, наверное, все так и было, но что-то во всей этой истории не давало ему покоя.

«Почему мне? – думал он. – Почему этот человек позвонил именно мне и именно в тот день, когда умерла моя жена?»

Он допил оставшуюся коку одним глотком.

– А вот и он, собственной персоной, мистер Свэггер, – сказал полковник. – Тот, кто убил Донни Фенна и искалечил вас.

Полковник нажал кнопку пульта – и на экране телевизора появилось чье-то лицо. Боб попытался уловить в его чертах что-нибудь особенное, говорящее о том, что перед ним стрелок, снайпер высшего класса. Но видел перед собой только худое суровое лицо без особых признаков. В слегка выпирающих скулах было что-то восточное, – во всяком случае, Свэггеру он показался похожим на монгола.

– Соларатов Т. Мы считаем, что это его настоящая фамилия. Но никто не знает, что означает «Т».

Боб ответил невнятным бормотанием, не зная, что будет дальше.

– Т. Соларатов на этой фотографии запечатлен нашим агентом с кодовым именем «Флауэрпот» в столице Афганистана Кабуле, в восемьдесят восьмом году. Это последняя его фотография, имеющаяся у нас. И лучшая по качеству. Ему пятьдесят четыре года, и он в превосходной форме. Бегает по двенадцать миль в день. В Афганистане был советником подразделений спецназа по проведению операций с использованием снайперов. Эксперт по снайперским вопросам. За ним охотятся по всему миру. Если Советам требовалось, чтобы где-то прозвучал выстрел, этот выстрел делал он. А сколько человек вы убили, сержант?

Боб ненавидел, когда ему задавали этот вопрос. Это их не касается. Нечего совать свой нос в чужие дела.

– Ладно, – сказал полковник, – можете упорствовать и молчать. Согласно официально зарегистрированным попаданиям, эта цифра составляет восемьдесят семь человек. Но я уверен, что на самом деле она намного больше. Намного.