И однажды утром Пауль увидел расхаживающую по залу молодую, красивую женщину. Он ее узнал. То есть, он всегда ее помнил. У Пауля была удивительная память на «интересные» лица… У этой молодой женщины были золотистые волосы, голубые глаза и очень белая кожа. Это была новая владелица, мадам Ксавье. Она была молода, ей всего-то было лет двадцать пять от силы. Пауль написал ее портрет. Он всегда сначала делал набросок карандашом, а потом прорабатывал его основательно, пользуясь красками.

Мадам Ксавье получилась на портрете добрая, жалостливая, доверчивая, наивная, но та еще горячая штучка, хотя и слабая сердцем. И очень любит своего мужа. Мадам Анжелика Ксавье была замужем за художником, который был младше ее года на три. Собственно, поэтому она и приобрела эту галерею, в подарок мужу.

Пауля никогда не подводили краски. Если его портрет давал такую характеристику человеку, значит, так и есть. И Пауль решил поговорить с мадам Ксавье. Она не отказала. Она была мила и добра, (и никого не уволила из персонала Старика Жерара). Она сказала, что ей все очень и просто очень нравится, но истинный владелец этой галереи – ее муж, художник, и лучше показать работы ему, так как именно ее муж будет заниматься здесь всеми делами.

«Истинный владелец» быстренько переименовал «Галерею Жерара» в «Галерею Ксавье» и стал выставлять в залах работы в стиле авангарда. Пауль опять остался не у дел. Хотя он и показал свои работы мсье Ксавье. Тому было чуть за двадцать, почти ровесник Пауля. Но держался он пафосно. И Пауль тоже его помнил. Да только кто запомнит его самого, Пауля…

Этот новый владелец долго и придирчиво рассматривал работы Пауля, а потом сказал: «Выставим. Но при одном условии, парень. Меня и мою жену ты писать не будешь», и он расхохотался. А потом добавил: «Вообще, если собираешься кого-то писать, ставь меня в известность. Вдруг это мой родственник, который втайне ото всех увлекается эксгибиционизмом, а тут ты со своим портретом»! И он похлопал Пауля по плечу.

Пауль, все же, написал его портрет. Краски получились кровавые и жестокие. Мсье Ксавье оказался лживым насквозь. И еще Пауль понял, что мсье Ксавье увлекается наркотиками. У него всегда были расширенны зрачки. На такие вещи порой не обращаешь внимания. Но, когда пишешь портрет, это становится очевидным.

С тех пор Пауль не спешил общаться с «истинным владельцем», да и тому было не до него. Он вообще был ленив, получив деньги жены. То, что это так, Пауль не сомневался, написав его портрет. (И спрятав его подальше).

Потом Ксавье оба как-то сразу умерли. И Пауль увидел новую владелицу. Правда, пришла она оглядеть галерею не с утра, а поздно вечером. Пауль сразу узнал эту девушку. Ее невозможно было забыть, однажды увидев. В душе этой девушки таилось столько демонов…. И демон ее любви еще спал.

Пауль так явно это увидел еще тогда, в первый раз, когда эти залы были еще «Галереей Ксавье»… Тогда там были выставлены работы мсье Ксавье и этой девушки со странными глазами, которые меняли цвет от гаммы зеленого до синего цветов. Впрочем, эту девушку он увидел еще в «Галерее Жерара». Старик Жерар тогда уже выставил ее работы. И работы мсье Георга Филиппа Ксавье, тогда просто вольного художника, а не владельца галереи.

Они, эти трое, тогда оказались в "Галерее Жерара". Эта странная девушка, Николь, (он запомнил ее красивое имя, ей под стать), и мсье Георг Филипп Ксавье выставлялись, и Анжелика… тогда она еще просто была Анжеликой. Да, Пауль помнил, что Николь и Анжелика пришли вдвоем. А потом пришел Георг Филипп. Сначала Георг разговаривал с Николь. А потом пришла Анжелика, и Георг ушел с ней… Больше он их не видел…

И вот сейчас Николь стоит тут, рядом с Паулем, и она является новой владелицей этой многострадальной галереи.

Пауль подумал: «Будь я на месте этого Георга, не задумываясь, выбрал бы Николь… Но, вероятно, Анжелика просто оказалось богатой»…

Когда Пауль писал портрет Николь, в ней оказалось столько скрытых страстей и тайн… и любви… и Пауля пробирала дрожь…

Николь выставила в залах работы прежнего «владельца», Георга Филиппа Ксавье. Еще тогда, когда Пауль их в первый раз увидел, их троих, Георга, Николь и Анжелику, уже тогда он сразу догадался, что может произойти…

Но Николь в этот раз была уже не та. Такая, будто с ее образа стерли краски.

Она просто выставила работы Георга и исчезла. Назначила управлять галереей мадам Дюпон… и все… Правда, теперь галерея именовалась «Галереей Соланж». По девичьей фамилии Анжелики…

И вот теперь мадам Дюпон, стерва, хищница, сплетница, стоит перед ним, накрашенная и надушенная, и нервно сверкает глазами…

Глава 10

Вайс быстро оделся и зашел в палату Николь. Он даже сам не мог понять, хотел ли он застать ее еще не готовой, не одетой? Но она уже была в пальто. Сидела на кровати и было видно, что она ждет. Его. Или просто прогулки. Свои волосы она просто и небрежно собрала в хвост. И в этом было столько красоты, что Вайс просто залюбовался. Неужели никто не видит, что в этой небрежности заключается столько красоты? Николь улыбнулась и встала. Вайс протянул ей руку. Она дала ему свою. Ладонь у нее была маленькая и теплая.

И потом они просто шли по улице. По пустой улице. Было тепло и Вайс распахнул пальто. Шел снег. Светили фонари. И рядом шла она. И легко улыбалась. Всему. Снегу. Фонарям. Тропинке, по которой они шли. Когда вдали показались дома, Вайс решил переключить внимание Николь. Он слегка сжал ее руку. Она взглянула на него.

– Знаете, когда я зашел в палату, вы говорили… Это не страшно, это пройдет, со временем… но вы говорили… Скажите…вы, все-таки, считаете Георга мерзавцем?

– Да все мы мерзавцы. Просто кто-то это скрывает. А кто-то нет.

– И Георг не скрывал.

– Нет. Потому что он никогда не играл… А когда начал играть, то потерял самого себя… И стал… стал…

– Мерзавцем.

– Он всегда был настоящий. И вдруг ему нужно было притворяться…

– Но он сам это выбрал.

– Да. Он же не знал, чем это обернется. И я тогда тоже этого не знала.

– И Георг…

– Оставьте его в покое… И меня – тоже. Я устала.

После долгой паузы Вайс, все же, спросил:

– Вы не были на их свадьбе?

– Конечно, была… Обычная, нарядная свадьба на летней, нарядной лужайке. Они оба красивы и искренне счастливы. Каждый их них получил то, что хотел. Только не друг друга…

Потом они еще долго гуляли и когда вернулись, доктор Вайс быстро уснул. Николь – нет. Она еще долго вспоминала. Она уснула только под утро. Потому что подумала про доктора Вайса. Что у него за фамилия? Вайс. Белый. Она всегда ненавидела белый цвет…

* * *

Сезанн Вайс снова сидел у ее кровати, держа ее за руку. Ему не хотелось отпускать ее. Одну. В эти ее сны, которые причиняли ей боль. Боль, которую она так постаралась забыть. Но сегодня она спала спокойно. Вайс уже хотел было уйти, открыл дверь, и вдруг услышал ее шепот:

– Кто ты? Я теряю тебя…Ты – не Николь…

* * *

*** *** ***

Анжелика в белом пышном платье. Огромная зеленая лужайка. Куча гостей.

Обычная свадьбы, но мы с Георгом видели ее каждый на свой лад.

Для Георга это было кино. Черно-белое кино. Старое кино. У Георга в руках – тросточка, и он ходит по лужайке походкой Чарли Чаплина. Гости кидаются друг в друга едой и смеются.

Для меня эта свадьба была хаосом. Я в длинном, закрытом синем платье. Огромная зеленая лужайка. Развешанные на деревьях гирлянды, бумажные фонарики, погремушки, птицы и фрукты из пластмассы, новогодние игрушки…

Толстая дама в бархатном красном платье, которое слегка трещит по бокам, смеется и ест огромными кусками торт; крем у нее на пальцах, на подбородке, крем отваливается и падает ей на грудь жирными шлепками.

Бледная, худая женщина в черном мужском костюме, при галстуке-бабочке, в цилиндре, с тонкими накладными усиками, курит сигарету; поворачивается ко мне и широко улыбается.

Взад-вперед бегает, гримасничая, ярко раскрашенный клоун; подбегает к гостям, кричит: «Дай пять!» – и пожимает руки.

Высушенная старушка с голубыми волосами, в инвалидной коляске, пьет из горлышка красное вино; красные струйки стекают у нее с подбородка, – а она пьет, изредка отнимая бутылку и размахивая ей у себя над головой. Инвалидную коляску везет медсестра в белом коротком халате; ее полные губы ярко накрашены жирной красной помадой. Она тоже улыбается мне. Ее зубы перепачканы красной помадой.

Мужчина, переодетый в женщину, с яркими рыжими волосами, поправляет на ноге спустившийся чулок; поднимет голову, улыбается, и шлет воздушные поцелуи.

Огромный праздничный стол, заваленный пустыми бутылками, грязными стаканами и грязными тарелками, на которых лежат остатки еды. На столе сидит черная кошка и спокойно вылизывает свои лапы. Мимо нее с визгом проносятся обезьяны, кидая друг в друга яблочными огрызками и банановой кожурой. Посередине стола, в огромном свадебном торте, утонув наполовину в креме, стоят Георг и Анжелика.

«Горько! Горько! Горько!» «Дай пять!» «Сладко! Сладко! Сладко!» «Дай пять!» «Горько!» «Сладко! Сладко!» «Дай пять!»

Толстая дама, женщина в мужском костюме, ярко раскрашенный клоун, старушка с голубыми волосами, медсестра в коротком белом халате, мужчина, переодетый в женщину, – все они начинают громко смеяться.

*** *** ***

В желтом, длинном, без рукавов, платье, с босыми ногами, раскинув руки, Изабель лежит на небе; и широко раскрытыми, застывшими и стеклянными глазами смотрит вверх. На море. На нее сыплются тонкие брызги морских волн. Вверх ногами летают чайки.

Все это застывает в рисунок цветными карандашами.

В рисунок простым карандашом…

… который складывается в ломанные и пересекающиеся линии, расплывчатые, фигурные образы, пятна…

… и все это смешивается в мозаику…

… которая разлетается на мелкие клочки…

*** *** ***

Сезанн Вайс стоял над ее кроватью. Она спала и ровно, глубоко дышала во сне.

Наверное, ему нужно было идти. Уже на самом пороге он обернулся. Как будто что-то почувствовал. Он стоял, держась за дверную ручку, и чего-то ждал. И она вдруг прошептала:

– Он подошел ко мне. Ко мне. Я хорошая.

Глава 11

Мадам Дюпон нервно расхаживала по выставочному залу.

– Ну, что нам теперь делать, Пауль? – спросила она.

Пауль стоял, вытянувшись в струнку. Не мог же он просто пожать плечами.

– Ты, Пауль, служишь здесь не при первом владельце галереи… Вот и подскажи мне, что теперь делать? Я – всего лишь управляющая. Такая же наемная сила, как и ты, хоть и получаю денег больше… Я просто ума не приложу… куда подевалась эта девчонка, Николь? Где ее теперь искать?.. Я была у нее дома… Развалюшка, а не дом… Да, не дом. Квартирка в бедном районе. Откуда у нее деньги на галерею, а?

– Может, она продала все свое имущество, оставив себе старую квартиру? – предположил Пауль, вспоминая портрет Николь.

– О, все это может быть, мальчик, но что нам теперь с тобой делать, а? На выставку Георга Филиппа Ксавье больше нет спроса! Нет Ксавье – нет спроса! И что? Угробить галерею? Разориться? Я хочу выставить здесь другие работы, но как я это могу, без согласия владельца? Как?

Пауль вдруг увидел в мадам Дюпон старую, жесткую, но любящую справедливость женщину.

– Знаете, мадам Дюпон, – тихо сказал он. – У моего покойного отца был и, надеюсь, остался, хороший знакомый, Жан – Люк, служащий в департаменте полиции. Хотите, я с ним поговорю?

Мадам Дюпон пристально посмотрела на Пауля.

– Ты знаком с самим этим полицейским, как его там…да?

– Да.

Мадам Дюпон еще покружила по залу. Остановилась. С интересом посмотрела на Пауля.

– А что тебя связывает, мальчик, с этим полицейским?

– Жан – Люк предложил мне быть в департаменте, в котором он служит, рисовальщиком портретов, – признался Пауль.

Мадам Дюпон остановилась.