– Вот описание предприятия в Дамхусдален. – С этими словами Антонсен протянул Карлу пластиковую папку. – Как ты можешь видеть по первой странице, речь идет об импортно-экспортной компании, их партнеры зарегистрированы в бывшей Югославии. Так что явно у фирмы настал непростой период, когда на Балканах развернулась война и все сокрушила. На сегодня «Амундсен энд Муяджич А/С» – вполне процветающее предприятие, однако, когда случился пожар, они оказались в экономической яме. В то время ничто не подтвердило подозрений в отношении фирмы, да мы и до сих пор не изменили своего мнения. Но если тебе есть что сообщить, милости просим.

– «Амундсен энд Муяджич». Муяджич – вроде югославская фамилия, верно? – уточнил Карл.

– Югославская, хорватская, сербская… не все ли равно? Я думаю, сейчас у них не осталось ни Амундсена, ни Муяджича, но ты можешь сам проверить, если хочешь.

– Весьма откровенно.

Карл немного поерзал на стуле и посмотрел на своего давнего коллегу.

Антонсен – правильный полицейский. Он был несколькими годами старше Карла и всегда занимал чуть более высокое положение; и все же им удавалось совместно вести дела, и это подтверждало, что они одного поля ягоды. Ни у кого, ни у единого человека не получалось сбить их с толку. Они оба были не из тех, кого можно заболтать или запросто похлопать по плечу или кто любит затеять в коридоре пустой треп. Если кто в личном составе и не отличался дипломатичностью, то именно эти двое. Вот почему Антонсен так и не стал начальником полиции, а Карл и вовсе ничего не добился. Вполне закономерно.

Но сейчас между ними возникло напряжение, терзавшее Карла, а все из-за этого дурацкого пожара. Ибо вновь Антонсен находился у руля.

– У меня складывается впечатление, – продолжил Карл, – что ключ к объяснению последних пожаров в Копенгагене можно отыскать в деле о пожаре в Рёдовре. Тогда было обнаружено тело с отчетливыми следами на фаланге мизинца, которые указывали на то, что жертва в течение многих лет носила кольцо. В точности такой же опознавательный знак имеется у сгоревших в недавних пожарах. И вот я задаю тебе вопрос: ты можешь утверждать со всей прямотой, что в тот раз дело было расследовано тщательнейшим образом? Я спрашиваю без обиняков; ответь мне, и я ничего не стану предпринимать, мне просто нужно знать. Ты был как-то связан с этой фирмой? У тебя было или есть что-то общее с компанией «Амундсен энд Муяджич А/С» и поэтому ты повел дело именно таким образом и именно с теми людьми?

– Ты обвиняешь меня в чем-то противозаконном, Карл Мёрк? – Лицо Антонсена вытянулось. Все добродушие куда-то улетучилось.

– Да нет. Но я просто не понимаю, почему вы в тот раз не установили со стопроцентной точностью причину пожара и личность погибшего.

– Так ты, значит, обвиняешь меня в невыполнении моих профессиональных обязанностей?

Карл посмотрел ему в глаза:

– Да, обвиняю. Потому что мне нужно от чего-то отталкиваться дальше.

Антонсен протянул Карлу банку светлого «Туборга», и тот просидел с ней в руке до самого конца беседы. Старый лис сделал из своей банки большой глоток, вытер рот и выпятил нижнюю губу.

– Дело не вызвало у нас беспокойства, Карл, если отвечать напрямую. Пожар на чердаке и бомж, вот как все обстояло. И оно действительно как-то прошло мимо меня. Но не из-за того, о чем ты думаешь.

– Тогда почему?

– Потому что в то время Лола трахалась с одним из наших сотрудников и я сидел в глубоком кризисе.

– Лола?

– Да, черт возьми. Послушай, Карл. Мы с женой прошли через это. Сейчас все в порядке. Но я охотно признаюсь тебе в том, что мог бы больше внимания уделить тому делу.

– Ладно. Сойдемся на этом.

Мёрк встал и посмотрел на курительную трубку Антонсена, похожую на корабль, застрявший в пустыне. Скоро она вновь отправится в плавание. В рабочее время или после.

– Ах да, – остановил его Антонсен, когда Карл уже находился в дверях. – Еще кое-что. Помнишь, этим летом произошло убийство в высотке в Рёдовре? И я сказал тебе, что, если ваше отделение плохо обойдется с ассистентом полиции Самиром Гази, я надеру вам задницы? Я слышал, Самир возвращается к нам. – Тут он взял трубку и слегка потер ее. – Почему он это делает, не знаешь? Он сам мне ничего не говорил, но, насколько мне известно, Якобсен был им вполне доволен.

– Самир? Не-е, я не в курсе. Я его довольно плохо знаю.

– Ну ладно. Тогда скажу тебе, что и в отделе «А» все удивлены, а вот я слышал, что тут каким-то образом замешан твой человек. Ты совсем-совсем не в курсе?

Карл задумался. Почему тут должен быть как-то замешан Асад? Он с первых дней старался держаться подальше от этого человека.

Настала очередь Карла выпятить нижнюю губу. А почему непременно Асад?

– Поспрашиваю, но я понятия не имею. Может, Самир просто захотел вернуться к лучшему в мире шефу, как тебе такая идея? – Он подмигнул Антонсену. – Большой привет Лоле.

Ирса стояла на том же месте, где ее оставил Карл: посреди подвального коридора перед сделанной Розой гигантской копией письма из бутылки. Она замерла, приподняв одну ногу, как фламинго, в состоянии, близком к трансу. К ним как будто вернулась Роза, только по-другому одетая. Аж как-то не по себе.

– Как дела с финансовой отчетностью из Комитета? – поинтересовался Карл.

Ирса взглянула на него с отрешенным видом, почесывая лоб карандашом. Оставалось только догадываться, заметила ли она вообще его присутствие.

Тогда Карл набрал побольше воздуха в легкие и снова попытался выдохнуть свой вопрос прямо ей на макушку. Это заставило женщину слегка вздрогнуть, но в целом ее реакция этим и ограничилась.

В тот момент, когда он уже собирался отвернуться, пребывая в полном замешательстве, как ему поступить с этими в высшей степени странными сестренками, – да обрушатся на него все силы ада, черт возьми! – она наконец спокойно ответила, произнося отдельно каждое слово:

– Я неплохо играю в скрэбл, разгадываю кроссворды, ребусы, справляюсь с ай-кью-тестами и судоку, у меня получается писать стихи и песни на конфирмацию, серебряную свадьбу, день рождения или в честь иной важной даты. Но вот тут произошла какая-то заминка. – Она обернулась к Карлу. – Вы можете оставить меня в покое еще на какое-то время, чтобы я имела возможность поразмыслить над этим жутким письмом?

Может ли он оставить ее в покое? Она провела тут столько времени, за которое можно было доехать до Рёдовре и вернуться обратно, и он все еще должен оставить ее в покое? Строго говоря, Ирсе следует сложить все южные фрукты обратно в свою маленькую грязную сумку-тележку и в шотландском тряпье, вместе с волынкой и всем прочим барахлом проваливать в Ванлёсе или откуда там она прикатила, черт ее возьми.

– Милая Ирса, – взял он себя в руки, – либо ты в течение ближайших двадцати семи минут предоставишь мне эти ничтожные счета, снабженные пояснениями, либо я сейчас же любезно попрошу фру Лизу с третьего этажа оформить тебе расчет за приблизительно четыре часа интенсивной работы. И в таком случае на пенсионные выплаты можешь не рассчитывать, ясно?

– Закрой рот. Извини за грубость, но прозвучало столько слов. – Она широко улыбнулась. – Кстати, неужели я забыла сказать, как тебе идет эта рубашка? У Брэда Питта есть похожая.

Карл опустил глаза на клетчатый кошмар из «Квикли», вдруг почувствовав себя в этом подвале удивительно бесприютным.

Он прошел в кабинет Асада. Тот сидел, водрузив ноги на верхние ящики стола и прижимая к иссиня-черной щетине телефон. Перед ним лежали десять шариковых ручек, которых теперь, естественно, Карл недосчитается в своих запасах, а под ними виднелись бумажки с какими-то именами, цифрами и арабскими каракулями. Асад говорил медленно, четко и удивительно чисто. Он излучал солидность и покой, в руке крепко держал крошечный картонный стаканчик с ароматным турецким кофе. Можно было вполне принять его за туристического агента из Анкары, которому только что удалось заказать огромный самолет для перевозки тридцати пяти нефтяных шейхов.

Асад повернулся к Карлу и одарил его сдержанной улыбкой. Очевидно, его тоже требовалось оставить в покое. Настоящая эпидемия.

Не устроить ли себе в связи с этим профилактический сон в офисном кресле? В таком случае можно было бы сомкнув, веки, просмотреть фильм о пожаре в Рёдовре и надеяться на то, что дело окажется раскрытым, как только веки распахнутся.

Мёрк как раз успел усесться в кресло и задрать ноги, когда его прекрасный и способствующий продлению жизни план был прерван голосом Лаурсена:

– Карл, а у вас осталось что-нибудь от самой бутылки?

Карл заморгал.

– Ах от бутылки? – Перед его глазами мелькнул заляпанный жиром фартук Лаурсена, и он опустил ноги на пол. – Да, если для тебя в понятие «что-нибудь» входят три с половиной тысячи осколков размером с муравья, то у меня их целый пакет. – Он отыскал прозрачный пакет и поднял его на уровень глаз Лаурсена. – Ну что? По-твоему, это «что-нибудь»?

Тот кивнул и показал на один из осколков чуть крупнее остальных, лежащий на самом дне.

– Я только что разговаривал с Гильямом Дугласом, шотландским техником; он посоветовал мне отыскать самый большой осколок бутылочного дна и провести ДНК-анализ крови, которая на нем осталась. Вот такой осколок. Ты сам видишь на нем кровь.

Карл уже собирался попросить у Лаурсена лупу, но все-таки смог увидеть кровь и без инструмента. Крови было немного, и она казалась совершенно разбавленной.

– Они что, не исследовали кровь?

– Нет, он говорит, что они брали на анализ только фрагмент самого письма. И еще Дуглас сказал, чтобы мы особенно ни на что не рассчитывали.

– Потому что?..

– Потому что слишком скудный материал для взятия пробы и потому что прошло слишком много времени. А еще условия внутри бутылки и факт ее нахождения в морской воде крайне неблагоприятны для сохранения наследственного материала. Тепло, холод, возможная примесь соленой воды, меняющееся освещение – все говорит о том, что ДНК не сохранилась.

– А ДНК может изменяться, когда разрушается?

– Нет, она не меняется, только разрушается. Слишком много неблагоприятных факторов; скорее всего, к сожалению, так оно и произошло.

Карл посмотрел на крошечное пятнышко на осколке.

– А что, если анализ ДНК все-таки удастся провести? Что нам это даст? Мы ведь не сможем идентифицировать тело, потому что его нет в наличии. Мы не сможем сравнить полученный материал с материалом родственников – где мы их возьмем? Мы ведь даже не знаем, кто автор письма, так каким образом это нам поможет?

– Вероятно, удастся определить цвет кожи, волос, глаз. Разве это не помощь?

Карл кивнул. Конечно, стоит попробовать. В отделении генной экспертизы Института криминологической медицины работали удивительные люди, Мёрк это знал. Он как-то слышал доклад заместителя заведующего отделением. Если кто-то и мог установить, что жертва являлась хромым шепелявым гренландцем из Туле, то именно они.

– Забирай эту дрянь и отправляйся, – согласился Карл, хлопая Лаурсена по плечу. – Скоро я поднимусь к тебе за говяжьим филе.

Лаурсен улыбнулся:

– Тогда не забудь захватить его сам.

12

Ее звали Лиза, но она называла себя Рахилью. Семь лет она прожила с мужчиной, от которого никак не могла забеременеть. Бесплодные недели, а затем месяцы в глиняных мазанках в Зимбабве, потом в Либерии. Классы, переполненные детишками, улыбки цвета слоновой кости на коричневых лицах, сотни бесконечных часов переговоров с местными представителями НДПЛ^[20] и под конец встреча с «гориллос» Чарльза Тейлора. Мольбы о помощи и мире. В эту эпоху преподавателю, только что прошедшему подготовку на «Необходимом семинаре»^[21], было нелегко. Слишком много ловушек и злого умысла, но такова уж Африка.

Когда ее насиловала целая группа солдат НДФЛ^[22], случайно проходивших мимо, ее возлюбленный даже не стал вмешиваться. Потому все и было кончено.

В тот же вечер она стояла на окровавленных коленях на веранде и, сложив руки, впервые за свою безбожную жизнь призывала Царствие Небесное.