Она долбит в дверь руками и ногами. У соседей сверху орет разбуженный ребенок, лают все собаки, которые живут на лестничной клетке. Сейчас кто-то вызовет полицию, и станет еще хуже.

Я сжимаю пальцы в кулаки и иду в прихожую. Верчу ручку замка и открываю дверь, сделав глубокий вдох, словно перед погружением в прорубь.

Она залетает в квартиру, размахивается и отвешивает мне хлесткую пощечину. Щека тут же загорается, но я просто стою и смотрю на нее.

– Мама, – срывается с моих губ давно забытое слово.

Глава 6. Ваня

Член в ее присутствии всегда стоит. Чертова выученная реакция. Словно и не было всех лет. Словно только вчера я впервые поцеловал ее в одной из подсобок частных школ. На хер я тогда это сделал? Тысячу раз задавал себе этот вопрос. И каждый раз возвращался к одному единственному ответу. Потому что хотел ее до безумия. И она меня хотела, что бы она ни говорила.

Вероника смотрит на меня слишком жадно для жертвы. Когда-нибудь я отпущу ее. Она найдет достойного мужчину, а не такого ублюдка, как я. Будет жить счастливо, перестанет злиться и объяснит Алисе, как все было на самом деле. А пока я смотрю, как она стягивает с меня боксеры, высвобождая член, который тут же становится колом перед ее лицом. Давай, Вероника, не тяни.

Она обхватывает ладонями у самого основания, придвигается ближе, проводит языком по кругу и, наконец, обхватывает его губами. Вот так, давай. Заткни свой рот, потому что столько дерьма в моей жизни произошло именно из-за твоего поганого языка, ты, сучка, и представить себе не можешь.

Вероника сосет, помогая себе руками, оставляя следы от бордовой помады на моей коже, даже в таком положении с вызовом заглядывая в мои глаза. За это я ее любил: за вызов, за постоянное неявное, но вполне ощутимое сопротивление.

Дрожь по телу проходит не от ее действий, а от моих мыслей. Зачем я это вспоминаю? Чтобы доказать себе, что, кроме херова стояка, ничего не осталось?

Она причмокивает, тянется рукой к моим яйцам, зная все мои слабости, сжимает их слегка, перекатывает в руке, едва ощутимо царапает ноготочками, и стон срывается с моих губ.

Крик в голове раздается резче, чем обычно. Выедает болью черепную коробку, разрывается осколочными. Я хватаю ртом воздух, скребу коротко остриженными ногтями по дивану и даже не чувствую текстуры покрытия. Горло перехватывает, я вдруг не могу дышать прямо, как тогда.

– Ваня! – Вероникино лицо надо мной. – Что с тобой? Может, скорую? Вань, посмотри на меня!

– Уходи, – выдавливаю я. – Уходи, Вероника.

– Я не понимаю, – она отчего-то чуть не плачет, хотя в ее интересах, чтоб я сдох. Добила бы лучше. Дура. – Я что-то сделала не так?

Воздух врывается в легкие со свистом, заполняя их, растягивая.

– Я СКАЗАЛ, УБИРАЙСЯ!!! – раненым вепрем ору я. – Убирайся…

– Ты больной! – она пугается, но не может не высказаться. – Совершенно ненормальный! Тебе лечиться надо!

Крик почти невыносимый. Вот сейчас моя голова разлетится, как сучий арбуз, выброшенный с пятого этажа. За ним едва слышу, как хлопает дверь номера.

– Надо мне лечиться, – бурчу себе, сцепляя зубы. – Надо…

Крик стихает в этот раз постепенно. В какой-то момент я реально уже не понимаю, слышу его или нет. Но боли нет. Я, наконец, могу выдохнуть.

Прячу упавший член в штаны, сажусь скрючившись, уперев локти в колени и смотрю на свое мутное отражение в идеально отполированном полу. Когда-нибудь эта штука меня добьет, я знаю. Когда-нибудь я не услышу подкравшегося врага, просру единственный выстрел, а хуже засвечу себя. С этой херней надо что-то делать, но нет на свете психолога, к которому можно пойти и сказать: «Слушай, у меня в башке орет бывшая, и это делает меня профнепрегодным. Кто я? Да ничего такого, просто киллер».

Смеюсь своей шутке, как придурок. Как все достало…

Чтобы проверить, правда ли больше нет крика или я к нему привык, я еду в единственное место, где точно тихо. Кафе уже закрыто, но она живет тут недалеко, я знаю дом. Сталкер конченый. Снова хмыкаю себе под нос.

Как я это понял? Как я понял, что рядом с ней тихо? Да вот в тот чертов вечер в том дебильном клубе.

Я не хотел туда идти, не хотел вести туда Делю. У нас странные отношения, но не настолько. Теперь не настолько. И в клубе были уже не настолько. Я не хотел ее отдавать кому-то, не хотел делиться. Думал ткну носом зарвавшегося козла и уйду с Бриллиантом в закат. Деля для меня как единственный, молчаливый друг, который никогда не предаст и всегда на твоей стороне. Ну и которого можно трахать, да. В какой-то момент мне стало скучно просто трахать всех подряд. Прикинь? Просто скучно. Все одно и то же. Среди нового только имена. Херня, короче. Вера сказала, что я повзрослел. Знала бы Вера, что повзрослел я давно, а это просто трах перестал спасать от крика. Так что заврался я. Не просто скучно. И тогда осталась только Деля, да. Она разгружала мои яйца и держала мою голову, чтоб я не разбил ее о пол, когда трясусь от боли. И говорила, что мне просто надо отдохнуть, а потом готовила мне самые отвратительные блинчики, но так радовалась, что я не мог их не есть. Так что, да. Делиться Аделиной я не собирался. А потом увидел ее.

Ее глазищи смотрели так, как будто бы я призрак. А на шее был ошейник. Меня затошнило от него прямо там. И я не удержался. Деля потом обижалась на меня долго, но я не удержался.

Я понял, что с ней тихо, когда дотронулся до нее. До того, как часто бывает, даже не осознавал, что эта сука все еще визжит в моей голове. Всего одно прикосновение и раз! и тихо. Мне давно не было тихо.

Потом я за ней следил. Тихо было всегда, когда она рядом, или, когда мне казалось, что она рядом. Потом я начал приезжать просто чтобы посидеть в тишине. Так что тут мой психолог. Неподалеку.

Возле ее дома часа пол слушаю тишину. Так странно. Что я в ней нашел? Чем отличается от других? Хотя, если честно, я знаю ответ. Это не я. Это моя больная психика нашла в ней осколки своих же отражений. Своих страхов, своих болей, своих надежд, которых еще придется поискать, чтоб хоть одну ухватить за хвост. Так что я тут ни при чем. Мои демоны ее выбрали.

Мысли текут медленно и необычно спокойно. Я бы мог уснуть здесь, прямо в машине (делал так уже не раз), но Деля… Все же надо что-то с этим решать.

Достаю телефон, набираю ее номер. Не берет. Бросила опять где-то и готовит свои мерзкие блинчики. Звоню еще раз. Снова нет. Где-то в желудке начинает ворочаться ледяная змея. Что-то не так. Не знаю, как понял это, но уверен, что прав. Вжимаю в пол педаль газа, рву с места, даже не взглянув последний раз на дом. Гоню на нереальной скорости, звоню Аделине, звоню на домашний – эффект один и тот же.

– Деля, ну что ж ты, – бормочу под нос, проносясь мимо поста ГАИ.

Они не дураки, бросаются в самую настоящую погоню, с мигалками и трескотным голосом в рупоре. Мне плевать на них. Не сейчас это все.

До дома считанные сотни метров. Ворота открыты настежь, как будто бы только меня и ждут. Резко торможу, выпрыгиваю из машины, не закрыв дверь.

– Аделина! – сердце пропускает удары, а где-то на фоне уже снова загорается привычный визг. – Аделина!!!

Я проношусь смерчем по темному дому (почему она не включила свет?), везде клацаю выключателями, ищу ее.

…Вода в ванной на втором этаже вытекла на середину ее спальни.

– Нет, – я смотрю на алые разводы в ней, трясу головой. – Нет, Деля. Нет.

Я влетаю в ванную комнату, бросаюсь к ней. Совсем холодные, перепиленные вдоль руки висят тонкими плеточками.

– Не смей, слышишь меня? – я пытаюсь нащупать пульс на ее шее. – Зачем, Бриллиант?

Совсем робкий «тук» слышится едва под указательным пальцем.

– Скорую!!! – тут же ору, зная, что где-то внизу менты. – Скорую!!!

Я погружаю руки в остывшую воду, вытаскиваю ее из красной лужи. Вода льется с нее, мочит мою одежду, окрашивает ее кровью в тон всему здесь. Спускаю ее вниз, стараясь не поскользнуться.

– Ух ёб твою… – выдает мент.

– Скорую, – прошу я, почему-то зацепившись взглядом за порозовевшую от крови вышивку на платье, в которое одета Деля. На том самом свадебном платье.

Глава 7. Ника

– Как ты могла? – вопит она, чуть ли не кидаясь на меня разъяренной гусыней. – Как ты могла так поступить со мной? Опять!

– Что за бред ты несешь? – выдаю подрагивающим голосом, отступая вглубь коридора. – Я ничего не понимаю.

Ее визит похож на кошмарный сон. Но я точно знаю, что не сплю. Мы не виделись сколько? Три года? Не помню. Я давно свыклась с ролью сироты: денег не клянчила и встреч не искала. И вот она вдруг на моем пороге.

– Не понимаешь?! Не понимаешь, говоришь? – запускает пальцы себе в волосы, и мне кажется, что сейчас она просто начнет рвать их на себе. – Свинью я воспитала! Неблагодарную свинью!!!

– Я не позволю больше обливать себя этой грязью, – вырывается из моей будто стянутой тугими ремнями груди. – Я ничего тебе не сделала! Убирайся из моего дома!

– Ах ты не позволишь… – змеей шипит она и снова начинает наступать, осматривается, словно в поисках чего-то потяжелее, чем можно меня огреть. – Из дома твоего убраться?.. Ты в моем доме спала с моим мужем, тварь! И я буду здесь делать, что я хочу, и когда хочу! Поняла меня?!

Она хватает вазу с комода и швыряет ее прямо в меня. Я едва успеваю увернуться. Осколки прыскают на пол, что-то задевает мою голую ногу.

– Опять, стерва, его захотела? – в ее глазах столько ненависти, что я пугаюсь. – Глеб мой! Слышишь? Мой!!! И сколько ты не вешала бы ему на нос свою молоденькую пизду, он все равно мой!!!

Я с опаской смотрю на ее длинные, красные стилеты и вновь пячусь, пока не натыкаюсь спиной на косяк. Я прекрасно помню, как эти ногти буквально рвали из меня куски плоти.

– Ты совсем спятила! – ору я. – Рехнулась на нем. Ты прекрасно знаешь, что он растлевал меня чуть ли не с первого дня жизни в нашем доме. Но тебе было насрать, потому что ты хотела его в койке! Но ты можешь успокоиться. Я не видела его много лет. И не горю желанием опять встречаться!

– Шлюха малолетняя! И как только язык поворачивается! – она вдруг стихает как неподкармливаемое дровами пламя. – Да? Не горишь желанием встречаться? А почему ж ты тогда живешь прямо под ним? А? Надо было не мелочиться, снимать квартиру прямо рядом. Удобнее было бы, по ступенькам не бегать.

– Что ты несешь? – я почти теряю голос, внутри все холодеет, ноги начинают дрожать так сильно, что косточки на коленях стучат друг о друга. – Я просто сняла квартиру рядом с работой, и все. Ты спятила, и он тебе везде мерещится, да?

– Какая же ты сука, Вероника, – выплевывает мать. – В аду тебе гореть за все это. Вот попомнишь мои слова. Гореть в аду.

Она сплевывает прямо мне под ноги, разворачивается на своих каблуках, и походкой победительницы покидает мою квартиру, оставляя нараспашку входную дверь.

Я поспешно захлопываю дверь и закрываю ее на все замки и цепочку, приваливаюсь к ней спиной и застываю в ступоре. Что-то держит меня на месте – не могу двигаться, дышу через раз, все внутри дрожит.

Мне было спокойно в этой дыре, вдали от шикарного центра города, где я выросла. Но пришла она и забрала с собой мой покой. Теперь мне жутко в собственном доме, словно прошлое ожило и вновь хочет растерзать меня на части.

Шум воды возвращает меня в реальность. Я бегу в ванную, открываю дверь и вляпываюсь босыми ногами в воду, которая льется из переполненной ванны и уже покрыла пол тонким слоем.

Завинчиваю краны и погружаю руку в воду по локоть, вытаскиваю затычку. Провожу мокрой ладонью по лицу.

Трясусь. Память услужливо рисует перед внутренним взором его черты. Такие, какими они были годы назад. Глеб, наверное, изменился. Постарел, подурнел, полысел. Мне хочется в это верить, но я до ужаса боюсь даже случайной встречи с ним. Боюсь его больше, чем Дениса.