Я ошеломлённо пытался уложить в голове мамины слова. О таком я не слышал ни в одной байке, что травил у костра подвыпивший местный учитель Орикол. А он любил изредка почесать языком и похвалиться знаниями, которых нахватался в Первом поясе. Нет, если подумать, – были же когда-то первые Воины, не имевшие учителей. Но было это даже до Древних, вернее, даже для них это наверняка было преданиями и легендами. Это просто невероятно! Отец! Я помню, насколько ты был силен… Неужели ты действительно был Воином? Ведь в Нулевом круге просто нет наставлений по прорыву через границу этапов Возвышения! Это знаю даже я, ребёнок!

– Наше путешествие близилось к концу, когда мы прибыли в это проклятое место! – Мама отчётливо заскрипела зубами, никогда я не видел её такой – полной ненависти. – В первые же дни Римило сцепился с Кардо. Сначала тот потребовал от нас целую серебрушку за жизнь в пределах этой вшивой ограды, которая даже хромого шакала не остановит. Затем, после удачной охоты, он пытался отобрать большую часть мяса.

Я кивнул, невольно бросив взгляд на горшок с похлёбкой. Но мама поняла этот жест по-своему:

– Ты, Леград, привык к такому. Но закон Пустошей гласит, что лишь половина добычи уходит в общий котёл. И во всех местах, что мы посетили, этот закон чтят. Но не Кардо. Римило избил его. Что мог сделать этот отброс против вашего отца? Он просто не ожидал подобного, привык быть самым сильным и властным в этой помойке со своей девятой звездой. Конечно, он затаил ненависть, но при каждой встрече приторно улыбался и кланялся моему мужу. Ах, я много раз жалела, что муж тогда сдержал руку и не довёл дело до конца. Жители деревни, не евшие досыта в этом богатом дичью краю, были бы нам только благодарны! Мы уже вполне отдохнули и планировали отправиться в путь, когда пришёл тот чёрный день.

Лейла вздрогнула и схватила меня за руку, для неё тот день стал концом беззаботного детства. Впрочем, как и для меня. Я сжал холодные пальцы сестры.

– Если бы ваш отец знал хотя бы какую-нибудь духовную технику! Мы объездили множество селений, потратили почти все наши деньги, скупая редкие рецепты кузнецов и кожевников, но нигде не смогли найти подробных описаний техник. Только жалкие пересказы, в которых половина – вранье и выдумки! Даже Орикол получил золото, но не смог ничему научить вашего отца, тупой ублюдок, умеющий только лакать пойло и врать! – Мама в гневе ударила кулаком по камню стола. – Если бы он мог применять хоть что-то, доступное Воинам, тогда Римило смог бы убить Монстра, не получив таких ужасных ран! Не умер бы на моих руках!

Лейла не выдержала, откинула мою руку и с рыданиями бросилась к маме:

– Мама! Мама!

– Прости, прости! – шептала мама, обнимая и гладя сестру по голове, спине, плечам. – Простите меня, дети. Моя вторая вина перед вами в том, что Римило просил не думать о нём, а купить место в караване и отправляться в Арройо. Но я пошла против его воли. Он бы не перенёс месяца пути с такими ранами. И мы остались здесь. Я была дурой, за бедой мужа не видевшей угрозы всей семье. Но Римило знал, что всё так и будет. С того дня Кардо не давал нам прохода. Мы платили серебром за кров, еду, травы для повязок. Эта бородатая сволочь пользовалась беспомощностью моего мужа и вымогала у нас деньги. Но я стискивала зубы и терпела, молясь и надеясь, что мужу станет лучше.

Тут уже зубами заскрипел я, отгоняя злые слёзы. Прекрасно помнил, как уже на следующий день, после того как отец ценой своего здоровья спас охотников, меня в первый раз избила шайка Виргла. Как говорится, вернули с небес мордой в грязь.

– Третья моя вина – перед тобой, дочь. – Мама принялась исступлённо целовать такие же, как у неё, волосы Лейлы, повторяя: – Прости, прости! Через неделю в деревню приехал ещё один караван, крошечный, всего из двух торговцев. И у одного из них я выменяла зелье Восстановления тела. Я отдала в обмен твоё наследство – весь набор своих инструментов кожевника. Он убеждал, да я и сама знала, что оно спасёт вашего отца. Но…

Мама замолчала, а я снова опустил глаза в пол и с удивлением увидел в мерцающем неверном свете очага капли влаги под своими ногами. Я плачу? Тот день я тоже помнил так ярко, как будто это было вчера. День, когда наша семья стала меньше.

– Торгаш убеждал меня, что зелье принято поздно и ему не хватило жизненных сил на заживление ран. Такого просто не могло быть! Я родилась и прожила всю жизнь в пятизвёздочном посёлке! Я не раз слышала про тех, кто принимал это зелье. Я даже видела этих людей, когда их приносили из пустоши! У многих из них раны были ещё хуже, чем у мужа! В самом зелье уже были травы, дарующие жизненную силу!

Мама кричала, вытирая слёзы с лица. Она так же кричала и в тот день. Я помню.

– Я ничего не могла доказать, ведь печать зелья я осматривала в присутствии свидетелей, и она была цела. Но я не верила. Долгие месяцы следила за тем, как этот гнилой старикашка, которого чудом не прибрали к себе небеса, крутит какие-то дела с Кардо, и всё сильнее уверялась, что они вместе убили моего мужа. И два месяца назад, когда здесь был настоящий большой караван из Арройо, а не одна повозка старикашки, я смогла тайно встретиться со странствующим аптекарем. Я вручила ему пузырёк от зелья. Отдала все деньги, что ещё оставались у меня, но это было не зря, не зря!

– Мама! Мама! – Я рванул ворот рубахи, разрывая завязки, слушая её страшный каркающий смех. – Что он сказал?

Мама подняла на меня горящие ненавистью глаза:

– Он сказал, что это было зелье Усиления! Оно просто убило вашего отца, направив последние ресурсы его тела на усиление мышц! Это зелье ничуть не дешевле лечебного, и если бы оно было у Римило в день схватки, то он с лёгкостью убил бы Монстра. Я не верю, что торгаш по своей воле подделал печать и подсунул нам это зелье! Всё, что отбирает Кардо у жителей деревни, уходит этому торгашу! Кардо заплатил ему за убийство вашего отца! Иначе быть не может!

Шатаясь, я вышел на улицу, не в силах больше находиться в хижине. Прислонился к холодной стене, не беспокоясь о побелке, которая пачкала спину, и поднял глаза к звёздам.

Где-то далеко-далеко выли шакалы, рыщущие в сумерках в поисках того, у кого можно украсть мясо. Раздался едва слышный рёв леопарда, и шакалы затихли. Похоже, хотели начать свару и отобрать часть добычи, но струсили.

Вслушиваясь в звуки ночи, я копался в своих воспоминаниях и заново перебирал картинки памяти. Не только тех двух дней, которые, казалось, выжжены в ней. Но и других, которые остались только смутными образами. И всё больше уверялся в правоте матери. Всё, что я вспоминал, говорило о том, что Кардо мог заплатить за смерть отца. Я знал даже больше мамы. Ещё месяца не прошло с тех пор, как я прятался от Виргла возле тренировочной площадки. А за стеной сарая, в котором хранились запасные копья и мерочные камни, Кардо разговаривал с тем торговцем-старикашкой. И разговор этот был разговором равных людей, которые давно знают друг друга. Он был полон недосказанности и намёков, понятных только тем, кто обсуждает это уже не первый десяток раз. Я понял лишь, что всё идёт так, как должно быть, что-то даже лучше, и последнее зелье будет в срок, а торговец не подведёт Кардо, особенно если тот ещё чуть увеличит поставки.

На горизонте сверкнула молния приближающегося дождя, заставляя мои мысли пойти по другому руслу. Я заглянул в хижину:

– Мама, если у нас есть родственники в Арройо, почему ты не подашь весть о нас?

– Я сирота. – Бледная мама сидела возле очага с Лейлой на коленях и расчёсывала её волосы, отросшие уже почти до пояса. – Там отец и мать Римило. С ними мы не ладили. Они не простили сыну, что он взял меня в жены, нарушив их планы. И не пускали его на порог. Но вот с братом Римило мы продолжали общаться, несмотря на запрет отца. Именно ему я и писала дважды. И два месяца назад отправила с караванщиком ещё одно письмо. Я не знаю, почему он ни разу не прислал ответа. Всё же прошло уже шесть лет, многое могло случиться, хотя я стараюсь не отчаиваться и не думать о самом плохом.

– Есть ещё инструменты отца. Почему ты не продашь их? И мы бы могли устроиться в караван?

– Это твоё наследство. Я не нарушу желания Римило, – нахмурилась мама, бросив короткий взгляд на сундучок возле своего лежака.

– Даже если это, возможно, спасёт нас? – Я был упрям.

– Не обольщайся. – Мама покачала головой и начала объяснять: – Если с твоим дядей, не дай небеса, что-то случилось, то мы останемся в городе без поддержки и без денег. Я не смогу работать с кожей. У меня нет инструмента, не будет денег выкупить место. Мой учитель был добрым стариком, но он уже умер. А просто так никто не пустит чужого мастера в свою мастерскую, каждый хранит свои секреты, а для ученика в другом деле я уже слишком стара.

Я вскинулся, желая возразить, но замолчал под взглядом мамы. Не время для протестов глупого ребёнка. Мама и впрямь словно постарела за то время, что я сидел на улице. Она усмехнулась:

– Мне придётся перебиваться грязной работой, которая не намного лучше сегодняшней, а Арройо – посёлок недешёвый, и нам останется только уповать на милость немногочисленных знакомых. Их поддержка не будет вечной, а нас трое. Мы будем падать всё ниже и ниже. Поверь, сын, я знаю, о чем говорю. Ведь когда-то я карабкалась вверх, но тогда я была одна. А мы в итоге окажемся там, где я начинала. В трущобах. Я выросла в них и не желаю, чтобы мои дети попали туда. Там вам придётся гораздо хуже, чем здесь. Поверь бывшей побирушке, сын. Меня, восьмую звезду Возвышения, легко бы приняли охотники на Монстров. Но это смертельно опасно, а я не могу оставить вас одних. Моя смерть будет самым страшным предательством своих детей. Сынок, чего я только не передумала за это время!

– Подожди, – не сдавался я, хотя у меня уже начала болеть голова от этого клубка проблем. – Неужели наши дедушка и бабушка бросят нас в трущобах? Детей своего сына?

– Поверь. – Мама криво улыбнулась, качая головой, её уже высохшие волосы рассыпались по плечам. – Для них вы – прежде всего мои дети, проклятое семя воровки.

– Воровки? – Я уже не мог удержаться и схватился за голову.

– Ах, сынок, ты не знаешь, на что человека толкает голод. Давай поедим, а завтра вечером, если захочешь, снова задашь вопросы.

Прекратив разговор, мама оглянулась на очаг и глиняный горшок, всё ещё манящий ароматом. Поняв, что сегодня больше ничего не узнаю, мне осталось только сдаться.

Глава 2

Я прятался от чужих взглядов в оплавленных руинах одной из пещер на берегу реки и бросал в воду камушки, слишком мелкие, чтобы собирать их для деревни. Как пишут в книгах, здесь раньше был огромный город, крышами своих зданий упиравшийся в небеса. Если вспомнить Чёрную гору, то она действительно достаёт до облаков. Хотя мне сложно представить сотни столь высоких жилищ. Все они пали в один день, рассыпавшись белоснежным песком, который и дал название нашей пустоши. Песок лежит на многие тысячи шагов вдоль обоих берегов реки. И также в стороны от реки. Но даже если уйти далеко в пустоши и копнуть там серую землю, то под её тонким слоем обязательно окажется тот самый белый песок.

Это был огромный город, размеры которого мне тоже сложно уложить в голове, ведь даже его руины тянутся на два дня пути в обе стороны от деревни. Но сейчас от него осталась лишь крохотная часть: только вдоль кромки берега стоят не обратившиеся в прах чёрные скелеты прошлого. Не знаю, что послужило причиной – близость реки или особая прочность этих зданий, которые по цвету отличаются от песка. Невысокие, в два, в три, редко в пять этажей. Единицы остовов выше этого предела. Чёрные, пустые, зияющие провалами окон, они невольно внушают страх и опаску.

Я был здесь однажды ночью, когда при свете луны белое кажется чёрным, а чёрное – белым. Жуткое зрелище. В такие моменты они действительно походят на костяки давно умерших чудовищ. Странно бояться домов великих предков, но это пришло мне в голову только под крышей родного дома, куда я в страхе вернулся в тот день.