Семь мармеладных поцелуев (страница 36)
– Мой племянник тоже нахал. В этом вы похожи, – с презрением сказала Демидова, но я восприняла эти слова как комплимент. – Кстати, я так и не рассказала тебе об одной интересной подробности из жизни Ларского. Подробности, которая связывает вас.
На ум сразу же пришла наша с Сашей встреча в детстве. О ней знали только я и он, откуда у Демидовой могла быть эта информация? Она что, ясновидящая?
– Знаешь ли ты, как погиб мой брат и его жена? – спросила Галина Юрьевна.
– В аварии, – кивнула я. – Много лет назад.
– Восемь, если быть точным.
– Мои родители тоже погибли восемь лет назад. – Эту общую подробность она имела ввиду?
– Я знаю. И случилось это из-за Ларских.
– Что вы имеете ввиду? – нахмурилась я.
– Ты еще не поняла? – удивилась Галина Юрьевна. – Твои и его родители погибли в одной аварии. Мой брат не справился с управлением, его вынесло на встречную полосу и случилось то, что случилось.
– Не может этого быть… – пробормотала я, пытаясь осознать сказанное Демидовой.
– Разве ты не помнишь, как я разговаривала с твоей тетей на похоронах? Хотя, тебе тогда наверняка было не до женщины, на чьи деньги вы долгое время жили.
– Деньги? – совершенно растерянно переспросила я.
– Компенсация, – пояснила Демидова. – Ведь виновником аварии был мой брат. Саша весь в него, всегда умалчивает о самом важном…
К горлу резко подступила тошнота, а в голове зазвенело.
– Можете остановить здесь, я прогуляюсь, – выдавила я.
– Как скажешь, – не сала настаивать Галина Юрьевна. Кажется, она ухмылялась. Вот же ведьма!
Машина остановилась перед автобусной остановкой и я, не прощаясь, вывалилась из машины Демидовой. На улице тошнота сразу прошла, но голова все еще гудела. Поймав такси, я назвала водителю адрес Ларского. Если не поговорю с ним сейчас, то не смогу сегодня спокойно уснуть, обдумывая слова Демидовой. Хотелось бы мне верить, что они были ложью, но интуиция подсказывала, что это не так.
Разумеется, Саша долго не открывал дверь. Лишь после четвертого звонка он все же соизволил произнести в домофон одно единственное слово:
– Уходи.
– Почему ты не рассказал, что наши родители погибли в одной аварии? – быстро произнесла я.
Повисло молчание. Сначала мне показалось, что Ларский меня не услышал, поэтому я занесла руку для нового звонка, но дверь, на ручке которой все еще висела моя сумка с едой, внезапно открылась.
Бледный и осунувшийся Ларский смотрел на меня суженными воспаленными глазами. От этого взгляда все в компании давно бы уже пустились наутек, но я выдержала его и повторила свой вопрос, сократив его до одного слова:
– Почему?..
– Кто сказал? – хрипло спросил Ларский.
– А ты не догадываешься? – горько усмехнулась я, по его виду поняв, что Демидова не соврала.
Ларский молчал, буравя меня взглядом. За одно мгновение в его глазах отразилась и боль, и злость, и отчаяние и, кажется, сожаление.
– Прости… – выдавил из себя он.
От этого его «прости» мне стало еще больнее. Его изначально было трудно понять, но теперь…
Слезы выступили на моих глазах, но я даже не потрудилась их смахнуть. Сняв с ручки сумку е едой, я нервно выдохнула и сказала, не глядя на Ларского:
– Я так хотела лучше узнать тебя, так стремилась понять, но, видимо, у меня не получилось… В случае с фото я виновата перед тобой, и ты ясно дал понять, что больше не желаешь иметь со мной ничего общего, но теперь… Ты то со злобой, то с жалостью смотришь на меня. То любишь, то ненавидишь. Я…
– Аня, послушай! – вдруг произнес Ларский, шагнув ко мне, но я резко отступила от него. – Мне, правда, жаль, что я не сказал тебе о наших родителях. Я просто не хотел тебя терять, но…
Я вскинула на него заплаканное лицо и, глядя в зеленые глаза, сказала:
– Не хотел терять меня? Боже, Саша, я тебя совсем не понимаю… Я так устала… Так устала пытаться тебя понять…
В груди болело так, что я с трудом дышала. Головная боль обострилась, глаза застилали слезы. Больше не в силах терпеть эту пытку, я развернулась и кинулась к лестнице.
– Аня! – услышала я голос Саши. – Аня, постой! Аня!
Но в этот раз я не выполнила его просьбу.
Глава 24
Люди гораздо больше, чем вещи, нуждаются в том,
чтобы их подобрали, починили, нашли им место
и простили; никогда никого не выбрасывайте…
Одри Хепберн
Все выходные я была сама не своя. Много плакала, хоть уже обида и боль давно прошли, много думала и много лежала. За это время я поняла, что тоже не хочу больше видеть Сашу. Не из-за того, что все еще обижена или сержусь, нет. Я действительно очень устала пытаться понять его намерения. А еще устала от работы и поэтому в воскресенье вечером позвонила Зине и спросила, могу ли я взять три дня отпуска за свой счет. Оказалось, что могу.
Первые два дня прошли точно так же, как и выходные, за исключением того, что мне постоянно писал Демидов, которому я сообщила, что просто неважно себя чувствую.
В последний день меня разбудил звонок Кати, которая без всяких приветствий принялась кричать мне на ухо:
– Объясни мне, моя дорогая подруженька, какого рожна я должна по просьбе своего парня топать домой к твоему парню, чтобы проведать его?
– Зачем? – непонимающе пробормотала я.
– Вот я и прошу мне объяснить! Зачем? У меня своих дел полно, у Никиты операция послезавтра, а он локти кусает из-за того, что Ларский трубку не берет второй день! Давай, ноги в руки и сама к нему езжай. Потом отпишешься, живой он там или что, – протараторила Катя и отключилась.
Я несколько раз моргнула, глядя на экран телефона. Затем в голове Катиным голосом раздалось «трубку не берет второй день», и я, охнув, вскочила и быстро засобиралась. Минут через десять я была уже готова и, спустившись, села в вызванное такси.
В голову лезли самые страшные мысли, но я гнала их прочь, стараясь сконцентрироваться на ненавязчивой музыке, которая доносилась из аудиосистемы.
Оказавшись перед домом Саши, я кинулась к лифту, поднялась на нужный этаж и, подлетев к двери, принялась названивать в домофон. Никакого отклика не последовало. Тогда я позвонила Саше на телефон, но и тут было безрезультатно.
Продолжая терроризировать домофон, я покосилась на электронный замок с сенсорной панелью. Недолго думая, я ввела дату рождения Саши – дверь не открылась. На всякий случай без какой-либо надежды попробовала свою дату – ничего. Дата Никиты? Мамы? Папы? Киры? Бездумно ввела четыре единицы и вуаля! – дверь открылась.
– Серьезно? Так банально? – удивилась я, зайдя внутрь.
В квартире царил полумрак из-за задвинутых штор. В гостиной было так грязно, словно здесь недавно была вечеринка подростков. Всюду валялись крошки, фантики, упаковки от чипсов и лапши быстрого приготовления, а на столе, словно солдаты в неровном строю, стояли пустые бутылки из-под алкоголя. На разобранном диване, раскинув руки в стороны и посапывая, спал Ларский. Просто спал, ничего такого страшного с ним не случилось. Телефон, кстати сказать, лежал на столе рядом. Видимо, он просто выключил звук.
Вмиг мое беспокойство сменилось злостью. Хлопнув по выключателю, я шагнула к шторам и одним уверенным движением распахнула их, впуская в эту затхлую берлогу алкаша солнечный свет.
Ларский сразу заворочался, недовольно нахмурился и приоткрыл глаза.
– Проснись и пой! – крикнула я ему на ухо, от чего он вздрогнул и сразу же принял сидячее положение.
– Аня? – пробормотал он, щурясь.
– Нет, белочка! Пришла тебе задницу надрать, за то, что ты не просыхаешь и игнорируешь звонки!
Ларский от моего крика быстро пришел в себя и виновато глянул на телефон.
– Тебе Никита со вчерашнего дня звонит, а ты даже не потрудился ответить. У него послезавтра операция, забыл? Его нельзя волновать! Ты вообще хоть о ком-то, кроме себя, любимого, переживаешь? Знаешь, как мы все за тебя волнуемся?
– Все? – грустно ухмыльнулся Саша. – Кто все-то?
– Никита – твой лучший друг! – принялась перечислять я. – Катя, его девушка, которой он поручил проведать тебя. Сотрудники «Элли», особенно Жанна, которая постоянно у меня спрашивает, как твои дела. И… – я вдруг остановилась, решив, что добавлять еще одного человека в этот список не стоит.
– И? – потребовал продолжения Ларский.
Уставившись в потолок, я намного тише произнесла:
– И я. Летела из дома сюда, даже не умывшись.
– Фу-у, – протянул Ларский с наметившейся улыбкой на губах.
– Фу – это у нас ты, – не осталась в долгу я. – Лохматый, проспиртованный и наверняка не принимавший душ. Ты похож на бабайку-алкоголика.
– Спасибо.
– Пожалуйста.
Мы замолчали, сверля друг друга взглядами: я – злым, а Ларский каким-то загадочно безумным. Спустя, наверно, минуту, он спросил:
– Так что, ты волновалась за меня?
– Угу, – тихо ответила я, отвернувшись в сторону.
– Думала, что мне плохо?
– Да.
– И что, выскочила из постели и сразу ко мне побежала?
– Угу.
– Прям рванула?
– Да! ДАДАДА! Рванула к тебе, потому что сердце было не на месте, или душа, или какая там часть тела отвечает за любовь эту дурацкую! – не выдержала я.
Улыбка Ларского сделалась такой широкой, что мне от обиды на себя и на него захотелось, чтобы у него щеки треснули.
– Любишь меня, – заключил он.
– Нет! – воскликнула я, жалея, что сорвалась и высказала то, что было на уме.
– Любишь.
Я усиленно замотала головой. Ларский встал, шагнул ко мне и крепко обнял. Надо было бы вырваться, приличия ради, но я не захотела. Несмотря на обиду, я ужасно соскучилась по нему.
– Я тоже тебя люблю, – шепнул Саша мне на ушко. – Прости меня, пожалуйста. Я такой дурак.
– Дурак, да, – согласилась я, крепко обнимая его широкие плечи, обтянутые черной футболкой, от которой несло пивом и несвежестью.
– Вместо того чтобы выслушать твои объяснения, я прогнал тебя и заставил думать, что ты мне не нужна, но это вовсе не так, – пробормотал мне в волосы Саша. – Может, ослепленный обидой из-за слов моей тети, я и думал, что смогу без тебя, но дни в изоляции дали мне понять, что никак я без тебя не смогу. И дело вовсе не в том, что ты каким-то образом избавляешь мня от панических атак, нет. Я просто не могу не быть с той, которой дорожу и которую люблю.
– Это все дико мило и я ужасно польщена, но давай ты сначала примешь душ, почистишь зубы и тогда будешь говорить мне все эти приятные слова и дышать на меня хоть сутки напролет, – попросила я, отстранившись.
– Хочешь сказать, от меня воняет? – вскинул одну бровь Ларский.
– Именно, – кивнула я.
– Быть не может, я перед сном три пачки мармелада съел.
– Поверь мне, от тебя пахнет не мармеладом, а перегаром. Так что быстро в душ!
Картинно вздохнув, Саша с неохотой выпустил меня из объятий, взял телефон и, набрав Никиту, который сразу же ответил на его звонок, направился в душ, а я решила прибраться в его свинарнике.
Спустя примерно полчаса Саша вышел из душа с влажными волосами, в ареоле приятных запахов и в свежей одежде. Оценив его преображение, я чмокнула Сашу в щеку, и он довольно заулыбался.
– Позавтракаешь? – предложила я. – Пока ты мылся, я испекла твои любимые оладьи.
Ларский кивнул и, осмотревшись, удивленно спросил:
– Когда ты еще и убраться успела?
Я скромно зашаркала ножкой.
– Ты идеальна!
– Но-но! – тут же воскликнула я. – Это не значит, что надо делать из меня домработницу.
– Ни в коем случае, – заверил меня Саша. – Только если жену.
– Жену? – икнула я от неожиданности.
Ларский загадочно ухмыльнулся и устремился к тарелке с оладьями на столе. Съев четыре штуки, он причмокнул и вдруг поинтересовался:
– Ты, наверно, хочешь спросить про аварию?