Вернулась девочка уже затемно со страхом во взгляде. Она долго смотрела на дом издалека, не зная, что ждет ее за порогом. Отругают? Одно воспоминание о перекошенном от гнева лице матери заставляло ее сердце падать в зияющую пустоту, а пальцы леденели, и она прятала их в рукава холодной куртки. Когда же голод и страх перед темнотой заставили девочку вернуться домой, на пороге ее ждали вовсе не гнев и наказание, а перепуганные заплаканные глаза мамы, ее теплые ласковые объятья и слезы раскаяния.

Любовь и тепло наполнили их обеих до краев, и девочка поклялась более никогда не разрушать этот покой «сорняками», которые она в тот день почти возненавидела. Тогда, казалось, все вновь стало как прежде. Но нить между матерью и дочерью была уже порвана.

– Тогда я решила, что единственно правильным решением будет отныне скрывать свою особенность от всех, и жизнь раскололась на две части: в одной была семья, в другой – ценные лишь мне одной цветы. Бремя выбора легло на меня тяжелым грузом. Я так и не смогла определиться, что дороже душе, и сердце сдавила вина перед родителями, для которых в нем оставалось все меньше места. И однажды я сорвалась. Отныне для меня казалось единственно верным выходом покаяться, явить миру правду о себе, но мне, конечно же, не поверили. Это непонимание легло между нами пропастью, которая ширилась и разрасталась, и все чаще я ссорилась с родителями в попытке доказать свою правоту. Даже понимая, что у меня нет шансов переубедить их, я продолжала упрямо стоять на своем, чем раздражала всех и больше всего себя. Как я злилась на родителей, так злилась и на цветы, которые, сколько я их ни упрашивала, не хотели расти в присутствии посторонних. Я чувствовала себя преданной, всеми покинутой и бесконечно одинокой. И, скрываясь ото всех, я вырастила на голове шапку незабудок, чтобы не слышать голоса.

С последней фразой неизвестная стряхнула с себя пески времени и задернула завесу в прошлое. Лучик солнца исчез с ее щеки и затрепетал в волосах – она его не видела.

– Конечно, родители были ни в чем не виноваты. Как ни старайся, мир чужими глазами не увидишь и обвинять родителей в непонимании было бесконечно глупо с моей стороны. Я знала это, и все равно продолжала обижаться и обвинять всех в своих страданиях… ведь разучилась видеть что либо, помимо самой себя. В людях, которые меня безвозмездно любили, я видела упрек себе. Глядя на них, я вспоминала о собственной никчемности, о том, какой непутевой дочерью была и со временем стала видеть в них мемориал разочарованию в самой себе.

С губ неизвестной сорвался тяжелый вздох. На ее глаза навернулась боль воспоминаний и груз вины и обид, которые она так и не смогла отпустить до конца.

«А я смог?» – мелькнуло в мыслях, прежде чем меня вновь затянуло в историю.

– Понятное дело все прошло, когда я стала старше и начала жить самостоятельно. С родителями мы помирились, но все же, даже сейчас я не могу избавиться от боли, которую причиняют мне потухшие воспоминания тех далеких дней. Все могло сложиться иначе, не будь я зациклена на цветах.

Неизвестная внезапно прервала свой рассказ и вспомнила о моем существовании. Она нервно поежилась, но поняв, что я по-прежнему отношусь к ее словам спокойно и внимательно, продолжила.

– Но это не важно. Я должна была начать рассказ с другого момента, имеющего непосредственное отношение к нынешней проблеме. Это началось, когда я училась в университете и одновременно подрабатывала в цветочном магазине. На собственные сорняки я перестала обращать внимание и почти сама поверила, что те были лишь плодом воспаленного воображения. Но однажды я заметила в толпе лицо. Лицо неосознанно похитило мои мысли, и я поняла, что все остальное перестало иметь для меня значение в этом мире.

Время от времени лицо лучилось у витрины и изредка заходило в магазин, принося за собой солнце и свежесть весеннего дня. Тогда я с удивлением заметила, что цветы, распускающиеся от моей поступи, изменились. То были уже не робкие незабудки. Скромные полевые цветочки превращались в ростки тюльпанов. Когда я впервые их увидела у меня от перехватило дыхание, и я поняла, что хочу, чтобы и лицо почувствовало тоже самое, глядя на них. Осторожно, словно драгоценность, я выкопала хрупкие луковицы, пересадила их и принялась бережно взращивать. Когда же распустились нежные бутоны, я принесла цветы в магазин и выставила на витрину.

А лицо все не появлялось.

Каждый день я ждала его появления, как ждут свежести дождя изнуренные затяжной засухой деревья. А лицо все не появлялось. И тогда я разучилась контролировать свой дар.

Пестреющее-огненные розы обильно распускались вслед за моими шагами, и вскоре их сила начала меня пугать. Стоило мне пройтись по дороге, как через несколько секунд многочисленные соцветия разрывали асфальт и выползали из-под земли, захватывая фонарные столбы и оплетая стены домов. Они преследовали меня, куда бы я не пошла, и стоило остановиться, как опутывали лодыжки и впивались острыми шипами в кожу. Я не могла более долго оставаться на одном месте, в противном случае и сама бы обернулась кустом алеющих роз. О тюльпанах я более не вспоминала. Не вспоминала я и о лице, напрочь позабыв, как оно выглядит, и что на самом деле значит для меня. Его изначально лучистое тихое тепло обернулось в моей голове алеющим пожаром, с которым я не могла справиться. Шипы вонзались в ноги, все глубже и глубже прорастая в меня, и корни роз стерли память о тихой радости и заполонили мысли новым образом, не имеющим ничего общего с реальностью.

Но вот лицо вновь появилось перед витриной, осветив появление ласковым теплом. Пожар, отравлено пульсирующий по моим венам, внезапно улетучился, и розы испуганно заползли обратно под кожу земли. Еще мгновение лицо стояло перед витриной, после чего открыло дверь, зазвенев колокольчиком и протянуто вслед за собой шлейф, сотканный из солнечных лучей и свежего дождя.

– Здравствуйте. – вежливо сняло оно промокшую насквозь шляпу. – Ну и погодка.

Я могла лишь беспомощно молчать, и мой голос вступил в диалог за меня.

– Добрый день, хотите что-то приобрести?

– Да, хочу сделать подарок жене ко дню свадьбы. Можете что-то посоветовать?

Я могла лишь беспомощно молчать, а голос продолжил диалог за меня.

– У нас есть замечательные розы, только вчера поставили. Или, например, хризантемы, лилии…

– Благодарю, но столь роскошный подарок не по душе ни мне, ни моей жене. Я хотел бы напомнить ей о днях нашей первой встречи. Нет ли чего-нибудь более скромного и искреннего. Скажем, как насчет тюльпанов?

Тюльпаны? В середине лета? Мой голос застыл в глубокой растерянности. И тогда за него тихо и робко ответила душа.

– А…Да, есть, но боюсь они Вам могут не понравиться.

Лицо дало мне понять, что не может увидеть мои слова, так как их вижу я. И из закутка, с дальней полки, я вынула давно забытые и покинутые мной цветы, которые распустились нежными, как отголосок безмятежной тишины, бутонами.

Лицо протянуло к ним руку и осторожно дотронулось до лепестков. Как будто кто-то впервые коснулся моей души, пусть и на короткое мгновение.

– Какие замечательные цветы, как раз то, что мне нужно.

– Правда? – отозвалась робко душа, как будто не верила, что эти слова могут быть обращены к ней.

– Я возьму их. – улыбнулось лицо, и по душе разлилось неизвестное тепло, которое омыло кровь проточной водой, и убрало огонь яда.

Аккуратно, чтобы не поранить весеннюю хрупкость, я сорвала цветы, нежно обернула их, невесомой как фата, бумагой и трепетно вручила лицу, которое теперь лучилось радостно улыбкой.

– Мне очень нравятся. Думаю, жена будет в восторге. – поблагодарило лицо и исчезло в двери, оставив на прощание тонкий звон колокольчика и тихие перешептывания прикосновений дождя на витрине.

– Надеюсь… – прошептала я, смахнув с щеки одиноко катящуюся слезу.

Впоследствии я видела лицо лишь однажды. Оно проходило мимо витрины и, отыскав меня взглядом, приподняло шляпу, как бы говоря: «Спасибо за цветы. Жена осталась очень довольна! Прощайте, счастья Вам!». И исчезло. На этот раз навсегда

Это был единственный раз, когда кому -то пришлись по душе мои цветы. После этого случая, окрыленная, я принялась выращивать их для людей и выставляла в витрине, в надежде, что найдется кто-то еще, кому они понравятся, но никто их не брал. Одни их называли странными, другие говорили: «эти цветы скучные, пожалуйста, посоветуйте что-то другое». Так, выращенные с трепетом и любовью соцветия увядали и опадали, устилая засохшими лепестками пол магазина. Когда же половицы скрылись за покрывалом сухоцвета, я оставила работу и, закончив обучение, переехала, в надежде на новую жизнь.

С тех пор я утратила свой дар, и цветы более никогда не росли из-под моих шагов…

Сейчас неизвестная и сама напоминала почти увядший цветок – цветок, который так хотел жить, так хотел тянуться к свету, но не смог отыскать его источник и рос в одинокой глухой тишине.

Как рос я, в пустой комнате, оплетенной паутиной ветвей, в окружении зеркал, в которых отражался единственный силуэт, больше напоминающий безжизненную и пустую оболочку. И вот сейчас я смотрел на луч, растекшийся легким сиянием по ее ниспадающим, чуть растрепанным волосам. И неожиданно заметил запутавшийся в них зеленый лист. Я протянул к нему руку, и дотронувшись невесомым прикосновением к ее пряди вынул, положив на свою ладонь.

– А когда на Вас начали расти листья?

– Так Вы их все-таки видите! – потрясено воскликнула незнакомка, и изменилась в лице. Как тогда, отбиваясь от толпы белых халатов, она уверенно и твердо на меня посмотрела, а вслед за этим вместе с потоком слов обрушила на меня жажду жизни. – В таком случае помогите! Вы же врач! Сделайте что-нибудь, пока не стало слишком поздно! Совсем недавно я обнаружила на спине лист, а через неделю появился еще один, а затем и еще один. Я поначалу не обратила на них особо внимания, но с каждым днем их становится все больше и больше. Еще немного и они придавят меня к земле тяжестью! – полу истерически кричала она, и вцепилась руками в волосы. – Я не смогу передвигаться, а значит и пить, и есть тоже! И тогда я умру от голода или жажды и даже не смогу позвать на помощь!… что, почему Вы смеетесь? – опешила она и голос ее дрогнул, готовый в любой момент сорваться в слезы от обманутых ожиданий и предательства с моей стороны.

Я действительно прятал в кулак смешинки, срывающиеся с уст, но вызваны они были вовсе не ее словами, а невероятной легкостью, которую я почувствовал, находясь рядом с этой девушкой.

– Не бойтесь! – развеял я ее страхи. – Я вовсе не хочу оскорбить Ваши чувства. Напротив, я как никто другой понимаю их, ведь сам совсем недавно прошел через то же самое.

– То есть… – она слегка приподнялась со стула, словно впервые увидела лучик, который так долго искала.

– Да, я тоже некогда был сплошь покрыт листьями и вижу, что у Вас еще далеко не критическая стадия. Прежде чем наступит момент, когда Вы не сможете передвигаться, Ваше тело сплошь покроет слой грубой коры, вырастут ветви и лианы. Но и даже тогда еще не наступит критическая стадия. К тому же никто не отменял фотосинтез. Так что от голода Вы в любом случае не умрете.

– Правда?

Я кивнул головой, и девушка опустилась на стул со вздохом облегчения. Ее глаза сбрызнули слезы радости.

– Так значит это пройдет?

– Если Вы сами этого захотите.

– Да, непременно!

– Вы правильно поступили, что не стали тянуть с этим и обратились ко мне. Если хотите я могу осмотреть Вас и посмотреть, что могу сделать.

– Да, спасибо.

***

Она сняла футболку, высвободив изгиб спины и отодвинула волосы. Ее кожа была скрыта под слоем грубой зеленой листвы, огрызающееся на мои прикосновения. Я попытался выдернуть лист, но тот обжег мои пальцы, как крапива.

– Ну что? – в ее голосе сквозило тревожное нетерпение, как у всех пациентов в преддверие диагноза.

– Все не так плохо. Если хотите я могу оборвать листья. – предложил я.

– А Вы можете? – выпалила она удивленно. – А так можно?